Ночь печали

Кортес уже видел местные книги. Их страницы были сделаны из волокон магеи и открывались как веер, а буквы выглядели как крошечные картинки.

Касик начал что-то обсуждать со своими приближенными, а затем махнул рукой Малинцин, чтобы та подошла.

— Он согласен, — перевел Агильяр. — Согласен заморить голодом двух оставшихся сборщиков податей на борту корабля.

— Ну что ж, — заявил Кортес. — Передайте ему, что все свершится сегодня ночью.

Два оставшихся сборщика податей уже смирились с тем, что их сердца вырежут, и потому пришли в ужас, когда их заставили идти вдоль реки. После дня перехода они достигли берега моря, и там их переместили в плавучий храм с крыльями. Кортес отвел их в свою каюту. Кай и Лапа Ягуара, Куинтаваль и Аду, все ацтекские шпионы в своих укрытиях и представители касика Семпоалы остались на берегу, удовлетворенные тем, что свершилось правосудие.

— Когда жители Семпоалы заснут, — сказал сборщикам податей Кортес с помощью Агильяра и Малинцин, — мои люди отпустят вас. Вы должны вернуться к своему императору и сказать ему, что вас освободил Кетцалькоатль. Скажите ему, что я его друг и не желаю его народу или земле зла. Скажите ему, что я пришел с миром. Я освобождаю вас от этих мерзких непочтительных жителей Семпоалы во имя императора. Я почитаю и защищаю имперских сборщиков податей. Касик не имел права арестовывать вас, ведь вы выполняли свой долг. Кетцалькоатль Кортес все исправил.

Малинцин сообщила Кортесу, что сборщики податей разочарованы, так как считали честью отдать свои сердца богам на вершине пирамиды.

— Скажи им: если они так считают, мы убьем их прямо здесь.

— Их следует убить на ступенях пирамиды обсидиановым ножом во время церемонии жертвоприношения.

— Скажи им, Агильяр, что у них есть выбор — либо свобода, либо быстрый и бесчестный удар ножом в спину.

Объяснив все пленным, Малинцин дождалась их ответа, а затем передала Агильяру:

— Они решили, что станут посланниками-героями и расскажут Моктецуме о вашей отваге и доброте.

Следующим вечером, отдыхая на циновке во дворце Семпоалы, Кортес попросил Агильяра, чтобы Малинцин рассказала ему о Кетцалькоатле, его покровителе.

— Малинче говорит, что не знает многого. Она не жрец, не летописец и даже не мужчина. То, что она знает, поведал ей покойный отец. Негоже женщине говорить о святынях, и к тому же…

— Агильяр, скажи ей, что она находится среди друзей, и потому ей не следует беспокоиться о том, что пристойно, а что нет. Я никому не выдам ее.

— Кетцалькоатль — это бог ветра и перемен. Майя называют его Гукумац, бог зерна, — начала Малинцин. — Зачатый от божества, он Пернатый Змей — кетцаль, по имени зеленой птицы юга, и коатль, по имени змеи, первозмеи, он земной и небесный, рожденный непорочной девой Чимальман. Некоторые говорят, что у него был близнец, коатль, по имени Тецкатлипока, Ночное Небо, который завидовал ему и желал ему зла.

Кортесу понравилась мысль о божественном зачатии. Это доказало бы его отцу, кто есть кто.

— Кроме того, Кетцалькоатль был правителем Тулы, главой народа тольтеков, чьи традиции перенял народ ацтлан, иначе именуемый ацтеками или мешика. В Туле Кетцалькоатль возвел четыре храма, Дом аристократов, Дом простолюдинов и Дом змей. Он был очень набожным, священником и поэтом, не жаждавшим человеческих жертвоприношений, ибо любил человечество. Он приносил в жертву лишь змей, птиц и бабочек. Уплыв в Восточное море на горящей змеиной лодке, он вознесся на небеса и стал утренней звездой. Говорят, что он вернется в год Одного Тростника, ибо он покинул землю в год Одного Тростника.

— Что ж, мне это нравится. Святой, спаситель, второе пришествие и все такое.

Малинцин вновь начала рассказывать.

— Малинче говорит, — перевел Агильяр, — помни, владыка мой, что, когда Кетцалькоатль был мужем, он поддался искушению.

Вот это уже Кортесу не понравилось.

— Его изгнали, и он отправился странствовать не только из-за того, что Тула проиграла войну другим племенам. Он совершил ужасный грех. Завистливые боги всегда пытались наказать Кетцалькоатля за то, что он украл кости и сделал из них людей. И вот однажды бог-обманщик Тецкатлипока пришел к нему и предложил ему пульке. К несчастью, Кетцалькоатль так напился, что в безумии своем возлег со своей набожной сестрою.

— О боже, — удивился Кортес. — С сестрой? ¿Hermana? К счастью, у меня нет сестры.

Глава 14

Нуньес был человеком утонченным. Он не только имел кусок ткани, которым отирал лоб, называя эту ткань «носовой платок», но он еще носил стекла на кончике носа, которые называл «очки», и, конечно же, заведовал часами. Нуньес не был владельцем этих часов, и все предпочитали молчать о том, как он их заполучил. На самом деле достоверно этого не знал никто. Главное, что часы находились на борту корабля, достаточно легкие для того, чтобы носить их на суше. Если заводить их каждый вечер, они работали безупречно. Переносные домашние часы являлись роскошью, доступной немногим, даже богачам. Так уж издавна повелось, что время в Европе определялось по огромным башенным часам, установленным на муниципальных зданиях. По их сигналу городские глашатаи объявляли, который час, на мостах и в других важных точках города. Башенные часы были также в церквах, и по ним определяли время молитв, служб и колокольного звона. Солнечные часы по-прежнему стояли в садах, песочные часы — на столах. В море время вычисляли по звездам при помощи астролябии и секстанта, а также песочных часов.

Часы Нуньеса, изготовленные в Нюрнберге, можно было удержать в одной руке. Пружиной служила тонкая стальная нить, которая заводилась ключом. Нуньес носил этот ключ на шее. Часы обозначались римскими цифрами, а стрелки напоминали геральдические пики, минуты же были отмечены тонкими золотыми полосками. Латунный корпус часов украшали изображения скелетов и смерти в мантии с капюшоном, а внизу были выгравированы слова: «Memento morí»[38]. Нуньес носил их на спине в полотняном мешке, упакованными в коробку из бычьей кожи.

— Который час, Нуньес?

— Восемь утра, дон Кортес.

— А теперь который час?

— Две минуты девятого.

Ботелло, конечно же, достаточно было взглянуть на небо, чтобы приблизительно определить время, но вот Франсиско и отцу Ольмедо следовало читать молитвы вовремя, и потому они пребывали в восторге от того, что религиозные обряды проводятся как должно. Они всегда знали, когда пора открывать требники и читать молитвы, псалмы, проповеди и гимны, предусмотренные службой. И хотя Агильяр отказался от своего сана, он все же молился по Псалтырю, преклоняя колени для утрени, последней ночной молитвы, похвалы, славящей рассвет, молитвы первого часа, отмечавшей начало дня, третьего часа, посвященной Благовещению, шестого часа, посвященной трем волхвам, девятого часа, посвященной Сретению Господню, вечерни, посвященной бегству в Египет, и для комплетория, посвященного Деве Марии. Событие, в честь которого возносилась каждая молитва, было проиллюстрировано в этой книге небольшими красивыми картинками в обрамлении переплетенных лоз и крошечных золотых лилий: Мадонна на престоле, Мадонна с плащаницей, Мадонна Милосердная и сцены из Ветхого Завета, например битва Давида и Голиафа.

Тем утром в одиннадцать часов, после того как испанцы насладились своим завтраком — кукурузной кашей, форелью, зажаренной на костре и приправленной шалфеем, лаймом и солью с южных соляных равнин, да еще вишневым компотом с дыней, — покурили и отстояли мессу, касик преподнес Кортесу роскошный подарок. Ему хотелось выразить свою благодарность. Сборщики податей томились на корабле в заливе, в Семпоале настал новый день, и это нужно было отметить.

— Позовите донью Марину, — сказал Кортес, увидев касика и его свиту.

Малинцин торопилась, волосы развевались за ее спиной. Она вытерла мокрые ладони, проведя ими по юбке, потому что ее позвали в тот момент, когда она мыла горшки и сковородки. Ее привилегированное положение и тот факт, что ей не приходилось больше заниматься женской работой, возмутили других рабов, и, чтобы успокоить их, Малинцин вернулась к своим обязанностям, включавшим готовку и уборку. Таким уж она была человеком: ей всегда хотелось чем-то занять руки. Обычно она переводила с легкостью, но в этот раз, услышав слова касика, Малинцин замялась. На мгновение она вообще лишилась дара речи. Ей было трудно произнести эти слова.