Опанасовы бриллианты

Далматов, его мать Зинаида Васильевна, старуха, жившая с ним в квартире, и Вента Калыня были этапированы в Ленинград. Они прибыли на два дня раньше Сергея.

Далматов и Вента отказались от своего знакомства с Потапенко, но Зинаида Васильевна подтвердила его. Да, Потапенко она знает. Он не раз приезжал в Ригу. Сын ее с Вентой также останавливался у Аркадия Игоревича, который учил их играть на аккордеоне.

Эти признания были чрезвычайно важны для Шумского. Он поочередно допрашивал то Венту, то Далматова. Калыня быстро согласилась: да, она знакома с Потапенко. Далматов упорствовал: никакого Аркадия Игоревича он не знал и не знает. Шумский улыбнулся:

— Интересно, будет вам стыдно за ложь, если я сейчас докажу, что вы прекрасно знаете, кто такой Аркадий Игоревич, а? — и он прочитал отрывки из показаний матери и Венты.

Далматов скорчил гримасу и выругался:

— Иди ты со своим стыдом… Ну, знаю такого — дальше что?

Он чувствовал себя неспокойно и старался говорить как можно меньше. Если следователям что-нибудь нужно, пусть сами узнают, доказывают, тратят на это время, запутываются. Обычно раздражительный Шумский был на редкость спокоен в разговоре с Далматовым. Он пропускал мимо ушей словечки, направленные в его адрес, и был донельзя вежлив с арестованным. Старший лейтенант с интересом смотрел на этого молодого упитанного парня. Если бы здесь находился Сергей Чтецов, то он сказал бы, что тот, рижский Далматов и этот — различные люди. Куда девалось собственное достоинство, куда пропала вежливость, которая бросалась в глаза каждому встречному? Перед Шумским сидел грубый, наглый хулиган, каких нередко приводили в милицию из пивной.

— Очень хорошо, — проговорил Шумский. — Значит, вы знаете и Кордова?

— Это еще ничего не значит. Я хотел с ним познакомиться, но беднягу убили раньше…

— Кто же его убил? — быстро спросил Шумский.

— Брось, гражданин начальник. Спроси кого-нибудь другого.

— Зачем же? Я вас хочу спросить.

Далматов сплюнул:

— Не знаю, не интересовался.

— А я знаю, — стукнул по столу кулаком Шумский. — Его убили вы, Далматов. И я вам докажу это. Вот полюбуйтесь. Старший лейтенант показал листы с данными экспертизы.

— Вы стреляли в саду. Пуля, гильза остались… Вы стреляли в товарища Эльмара Пуриньша — пуля и гильза остались. А стрелял-то один и тот же человек и из одного и того же револьвера! Кто же это, по вашему, был, а?

Далматов побледнел, глаза его, круглые, зеленые, налились кровью. Он сжал кулаки так, что затряслись руки, и, поняв, что попался, пробормотал:

— Не может быть…

— Может. И не может, а факт! Здесь есть все, — Шумский ткнул пальцем в папку, — о вашей деятельности. Меня сейчас интересуют подробности.

— Я тебе не помощник, — прохрипел Далматов и, повернувшись спиной к Шумскому, заложил руки назад.

Потапенко по-прежнему говорил, что он не имеет никакого отношения к убийству. В ночь на 29 мая он был в театре на «Лесе», а потом справлял день рождения у Барнецова, приятеля по эстраде, и поэтому не мог быть соучастником. На помощь пришли свидетели, было установлено, что в театре он не был. Баренцов же, который действительно ждал его к себе на день рождения, очень удивился, что Потапенко не пришел.

Когда Далматова после вынужденного признания привели к Шумскому, арестованный оказался более разговорчивым.

— Ладно, слушай, — сказал он, — как все случилось.

Оказывается, убийство произошло совершенно случайно. Вместе с Вентой он пошел к Потапенко, но не застал его. Около дома они встретили Кордова, которому сказали, что Потапенко где-то гуляет. Кордов пригласил их в ресторан. Сам он не пил, а их спаивал. Затем они сели в такси. Он, Далматов был сильно пьян и поэтому не помнит, как они очутились в саду 9 Января. Он задремал на скамейке и проснулся от крика Венты, которую Кордов стал целовать и обнимать. Далматов вскочил и выстрелил…

Шумский поблагодарил за признание. На следующий день он вызвал Венту и спросил ее, где она была вечером 28 мая. Она ответила, что с Борисом, но повторить рассказ Далматова не смогла. А двое свидетелей сказали, что в тот вечер она была с ними на балу в Невском доме культуры…

Потапенко за последнее время сильно опустился. Он обрюзг, постарел, исчезли жирные тяжелые щеки. Морщинистая в складках кожа на лице обвисла, как у бульдога, острее обозначился квадратный подбородок. Он окончательно запутался в своих объяснениях и сидел перед тремя работниками милиции жалкий и беспомощный. На него произвело потрясающее впечатление то, что Далматов признался в убийстве. Теперь он не знал, как вести себя, и отрицал все, что было и чего не было.

— Хорошо, — сказал Шумский, взглянув на Изотова и Чтецова. — Вы не помните, где вы были в тот вечер, не знаете, почему вы не смогли принять Кордова, и недоумеваете, как случилось, что Кордов убит. Придется мне вам все рассказать.

Шумский открыл папку, перелистал страницы и начал:

— Как-то раз, когда вы еще работали в эстраде и играли в ресторане «Метрополь», к вам подошел молодой человек. Сказав, что ему очень нравится аккордеон, что он долго любовался, как вы играете на этом инструменте, он попросил вас дать ему несколько уроков. Это был Далматов. Вы согласились и пригласили его к себе. Он и его подруга Вента Калыня вам, видимо, понравились, потому что они стали довольно часто бывать у вас. Вместе вы ходили в рестораны, выпивали у себя дома. Однажды за таким ужином вы пожаловались, что не можете себе много позволить, а «душа просит», так вы сказали? — Шумский посмотрел на Потапенко, уставившегося в одну точку, и продолжал. — Потому что заработок у вас был сравнительно небольшой. Далматов слышал, что вы не один раз привлекались за спекуляцию и стал нащупывать почву, сможете ли вы быть ему полезным. Ведь его главная цель приезда в Ленинград и была найти людей, которые могли бы сбывать краденый им на фабрике «Блонда» товар. Вы были очень подходящим человеком — холостой, с большими связями: вы ведь и тогда уже шили, и у вас была солидная клиентура. Вы договорились, что сможете продавать трикотаж. За это вы получали от 10 до 15 рублей за штуку. Основным лицом, которому вы сбывали переправленные вам рубашки, мужские и женские, была Галактионова Марфа Кузьминична… Она арестована, и скоро вы сможете ее увидеть.

Потапенко не шелохнулся. Он продолжал сидеть с бессмысленным выражением лица, как будто то, о чем говорил Шумский, его не касалось. Шумский, сделав паузу, продолжал:

— Галактионова не была единственным человеком, продававшим вещи. Иногда вы сами предлагали купить рубашки — «последние», которые были вам не впору, — тогда ваш доход увеличивался до 25 рублей. Кроме Галактионовой, у вас было несколько человек, которые брались продавать изделия поштучно. Так делал и Кордов. И он кое-что знал о ваших операциях и был знаком с Далматовым. У Далматова в Риге дело было поставлено на широкую ногу. Он вместе со своей шайкой воровал трикотаж с фабрики машинами. Поэтому он боялся за свое предприятие и угрожал вам, что если кто-нибудь попадется, вам не несдобровать. В одно из воскресений на рынке работники милиции задержали гражданку Брук, торговавшую рижскими рубашками. Брук помогала Галактионовой распродавать их. Галактионова не сказала об аресте своей подручной, и вы, разумеется, этого не знали. Но нити тянулись к вам. Вот почему вызвали вашу соседку по квартире. Она же решила, что в милицию заявил Кордов. Вы сами не доверяли Кордову, тем более, что он стал реже бывать у вас из-за экзаменов, и сообщили о своих подозрениях Далматову. Он решил убрать его с дороги с вашей помощью. Вы согласились и помогли разработать план убийства.

План этот был прост. Осуществили вы его в ночь на 29 мая. Именно в эту ночь, потому что 29-го числа в 2 часа дня вас вызвали в милицию. Вы были уверены, что был вызван и Кордов, который мог выболтать лишнее и провалить все. После того, как вы получили повестку, вы созвонились с Кордовым, что он придет к вам вечером 28 числа. Далматов специально приехал в Ленинград вместе с Калыней. Она тоже знала о задуманном плане.