Страница 2 из 21
Мы считали его солнцем — не было и не могло быть на небе другого светила, дарующего нам свет, тепло и саму жизнь. Изменилось все, что нас окружало — неизменным осталось именно оно. Прожив первые и самые трудные месяцы без его тепла, мы научились ценить эти лучи. Все остальное кануло в вечность…
Катастрофа, причин которой мы не знали, дотла истребила привычный нам мир. В ее безжалостном котле сгорело наше прошлое, были разрушены старые привычки и устои, похоронены былые устремления и надежды. Оставались только мы сами — внезапно и грубо вырванные из уничтоженного прошлого. Прошлое прошлым — а в настоящем мы стремились выжить.
Но, не все… Повезло немногим. Из миллионов — лишь тысячи уцелели во время наступившего ада, из тысяч — лишь десятки смогли приспособиться ко всему. Остальные — не перенесли наступившие лишения, и их тела добавились к множеству безвестных могил, которых и могилами назвать нельзя. Странные и жутковатые создания нового мира не давали покоя и мертвым, пожирая останки везде, где они находились.
Внезапно и чудовищно изменившиеся растения, жутко мутировавшие животные, первые страхи и наступивший голод — люди пережили все. Мы не были к этому готовы, каждое познание нового мира оплачивалось чьей-то кровью, а чаще — жизнью. А когда в долине наступил относительный покой, когда те, кто смог, поступились прошлым ради настоящего, когда мы просто стали принимать все, как оно есть — пришла банда. Проведшая все это время в мрачных и заваленных штреках, питающаяся начале скудными запасами, заготовленными не для них, и, продолжившая поедать уже запасы иные… отрезанная от поверхности непреодолимыми завалами, более полугода пробивающаяся наружу, и, наконец вырвавшаяся на свободу — банда принялась насаждать в прерии дикий и бесчеловечный порядок своих собственных законов. Почти все склонили головы перед натиском озверевших в беспределе ублюдков в человеческом облике, почти все сдались на милость тех, кто и понятия не имел о милости… Кроме нас. Горстка отчаянных охотников, наполовину состоявшая из женщин, совершила то, что оказалось не по силам прочим — встала на дороге у бандитов, заслонив собой само будущее этой долины. И победила! Трупы уголовников были разбросаны по всем прериям, где их, еще живых владельцев, настигала жалящая стрела, острый нож или страшный удар боевого топора. Окончательная битва произошла в предгорье, где у банды строилось их главное логово. Почти никто не ушел, груды погибших остались лежать, сваленные в расщелину прямо возле места побоища. Но и мы не обошлись без потерь. И, самой болезненной, для всех нас, а более всего — для меня, оказалось ранение Наты, моей подруги, с которой судьба свела меня, в первые месяцы после катастрофы.
Чей-то безжалостный удар сломал ей руку, другой — повредил внутренние органы. И, если с первым мы уже научились справляться — благодаря Доку и его познаниям в медицине! — то лечение второго было почти невозможно… Белая Сова, мой названный брат, белый по крови, но индеец по духу, веря в силу своих духов, совершил обряд исцеления, заставив и нас поверить в чудо. Ему удалось вернуть Нату к жизни, удалось продлить ее дыхание еще на короткий срок, оказавшийся достаточным для того, чтобы появилась иная помощь — в образе давно сгинувшего пса, пожертвовавшего собой в нашей схватке с гигантским медведем. Угар, в доли секунды, разобравшийся в происходящем, исчез так же внезапно, как и появился. Но вскоре он вернулся, неся в пасти клок неведомой нам травы. Сок этого растения вернул девушке сознание, более того — вернул даже саму жизнь! Наутро, стоя на вершине скалы, у подножья которой раскинулся наш форт, я держал Нату на руках и уже знал — она будет жить! И мы все, наперекор всему — мы все будем жить!
Прошло несколько дней. Каждое утро, пес убегал в степь, оставляя нас в недоумении относительно того, где он находил эти растения. И каждый вечер Угар неизменно возвращался обратно, с охапкой зелени в пасти. Док, взявшийся с утроенной энергией за изготовление снадобья, не верил своим глазам и поглядывал на отдыхавшую собаку с суеверным уважением. Ната была еще очень слаба. Но она уже стала понемногу глотать мясной бульон, который готовила ей Элина, и, один раз, долго и старательно пыталась разжевать кусочек самого мяса, случайно попавший в чашку. Страшная желтизна на ее теле стала бледнеть и отшелушиваться, оставляя после себя новую, розовую и нежную кожу. Боли при дыхании стали гораздо меньше — но сильно участился кашель, при котором она отхаркивала липкую, дурно пахнущую слизь. Чем больше выходило этой слизи, тем легче становилось ее дыхание, и более алыми становились щеки. Один раз она вся изогнулась — и ее словно вывернуло наизнанку. Я с испугом держал ее под живот, опасаясь, что она захлебнется — а Нату рвало так, что от страха за ее жизнь вновь сбежались все обитатели форта. Наверное, тогда из нее вышли последние остатки того, что сжигало ее изнутри, отравляя весь организм девушки. После этого она полдня не могла произнести ни слова и только понемногу пила подогретую воду. Я выносил ее на берег Синей реки и там, вдали от суеты и шума форта, она часами гладила Угара, вальяжно раскинувшегося в ее ногах. Там ее дыхание выравнивалось, она успокаивалась, и там же все ярче становился блеск в ее глазах. Жизнь возвращалась в измученное тело… Мы спали вчетвером — Угар, и ранее всегда вольно чувствующий себя в ногах, и я, вновь ощутивший головку девушки на привычном месте — своем плече. Мы быстро согревали ее вместе, и она засыпала под наш шепот — Элина пристрастилась разговаривать со мной вечерами, отчасти для того, чтобы убаюкать Нату, отчасти, как-то сглаживая неловкость, возникшую между нами в последние дни. Она не пыталась даже намеком показать, как стремится быть ближе мне, боясь оскорбить — поглощенного страхом за судьбу Наты. Я тоже чувствовал себя виновным — мой грубый ответ на ее признание, в скалах разгромленного Клана, давил мне на сердце, и я искал повод оправдаться. Я охотно поддерживал ее, и разговоры затягивались далеко за полночь. По нашему молчаливому уговору, мы не переступали пока тех границ, за которыми начинались, оставшиеся в прошлом, до ранения Наты, близкие отношения…
Мы снова строили. Упрямо и зло, после всех неудач и учиненного людьми Беса, пожара. Нам стало мало только одного забора — теперь я собирался сделать селение у реки настоящим Фортом! Наученные горьким опытом, Бен и Стопарь, долго ломали себе головы, пытаясь сделать конструкцию как можно надежней, на случай внезапной осады, или даже штурма. Урок войны не прошел даром… Хоть в долине и не было никого, после разгрома банды, способного напасть на нас, но мы хотели быть готовыми ко всему. Кроме того, у Стопаря имелись свои виды, касательно роли будущего форта в делах всего края — и я больше не пытался их оспаривать. Желал я того, или нет — но роль, которую мне так старательно готовил Сова и старая цыганка, понемногу переставала быть призрачной…
Не так-то просто работать, не имея ни единого гвоздя, не имея возможности распиливать бревна и изготавливать доски. И все же, мы строили… То, что рабочих рук в селении прибавилось, стало ощутимо сразу — теперь у нас уже не уходило столько времени на подготовку. Большой толпой мы вырубили значительный участок леса всего за два дня. После этого, освобожденные от ветвей и сучьев, деревья, были перенесены к форту, и Бен сразу приступил к осуществлению нашего плана. По моему настоянию, в первую очередь были возведены две башни по краям ограждения. Вкупе со скалой, служившей смотровой площадкой и переходом — на случай осады — на скалу, возвышавшуюся в воде, это уже получалось три неприступных точки. Следующим этапом стало возведение каменной (именно так!) стены перед бревенчатой изгородью. Валуны сносились от берегов Синей, и скреплялись между собой смесью глины и ила, вперемежку с травой, из которой мы плели веревки. Высыхая, она затвердевала до состояния цемента, разбить который было практически невозможно. Одновременно возводился дом для гостей, коих в ближайшее будущее мы ожидали увидеть в больших количествах. Он был в два раза длиннее наших прежних жилищ, и отвечал всем требованиям — если бы им пришлось жить в нем всем вместе. Внешне неказистый, но достаточно вместительный, он принял всех, кто на данный момент находился в форте, и мы, с облегчением, наконец-то перешли в него, покинув неудобные временные шалаши. Стопарь, когда мы устроили небольшой праздник по поводу окончания постройки дома, многозначительно заявил: