Страница 5 из 17
Я уже начал понимать, почему год назад Швейкарт и Стивенсон так настойчиво старались не допустить того, чтобы суд и министерство психического здоровья отправили их клиента в Лиму.
Зная, что сам Билли склонен к попыткам самоубийства даже в более лояльных условиях, я задался вопросом, появится ли у него желание покончить с собой в месте подобном Лиме.
Различные альтер-эго в СМЛ являются механизмами для выживания, однако Билли — основная личность, родившаяся первой под фамилией Миллиган — склонен к суициду, и когда в возрасте 14 лет он пытался спрыгнуть с крыши колледжа, его усыпили Артур и Рейджен.
Если Билли нераспавшийся окажется в Лиме, то я опасаюсь, что он может убить 24 личности, уничтожив лишь одно тело.
Вероятность этого была велика.
После перевода Билли, мои заявки на посещение немедленно отклонялись его новым врачом (кстати, не имевшим разрешения работать в психиатрии), который отвечал на мои просьбы, как мне показалось с глубокой неприязнью или даже враждебностью, которая была вызвана, по моему мнению, его опасениями, что я мог что-нибудь обнаружить
Осенью 1979 года информационное бюро Лимы по просьбам общественности организовало регулярные посещения клиники, одно из которых было выделено для меня. Чуть позже мне сообщили, что доктор Льюис Линднер отменил мой визит, более того, он приказал персоналу каждого павильона вообще не впускать меня в клинику.
30 января 1980 года в своем почтовом ящике я обнаружил несколько записок от Билли, где он описывал свою повседневную жизнь, а также письмо от пациента из Лимы, который звонил мне несколько дней ранее, чтобы рассказать о ситуации, произошедшей с Миллиганом.
Здравствуйте!
После нашего разговора по телефону я решил переписать свое письмо. Сразу перейду к самому важному. Меньше чем через сутки после посещения адвоката, Билли перевели из корпуса № 5 в корпус № 9. Режим этого корпуса гораздо жестче, чем в пятом.
Перевод был согласован медперсоналом на их ежедневном собрании. Эта неожиданная новость попросту повергла Билли в шок, но он справился… Теперь мы с Билли можем общаться только во время прогулок.
На одной из них он рассказал мне, что его держат в ежовых рукавицах. По его словам, ему запретили все посещения, почту и телефонные звонки, пока он не откажется от своего адвоката. Билли приказали перестать читать книгу [которую написал автор по делу Миллигана], а санитары мучают его. (Меня и самого обвинили в том, что я принес эту книгу Билли, и я понял, что эти люди не хотят, чтобы она была опубликована.) […]
Надеюсь, что я оказался полезен. Если я хоть чем-то могу вам помочь, просто попросите меня об этом.
С уважением, [скрытое имя[2]].
Позже, после официального протеста от адвоката Билли, заместитель генерального прокурора сообщил мне по телефону, что беспокоившие меня ограничения сняты. Таким образом, я снова мог посещать Билли.
Поскольку доктор Линднер не ответил на мое письмо, в котором ему было предложено изложить свою собственную версию о событиях в Лиме, я считаю необходимым уточнить, откуда я получал информацию относительно этого. Внешность, выражения лица и поведение доктора я описывал исходя из судебных заседаний, которые посещал сам; благодаря беседам с Миллиганом мне удалось восстановить его встречи с доктором; меры, которые принимал Линднер при лечении Билли, были нередко описаны в его собственных медицинских журналах; и, наконец, оценка его компетенции как психиатра была получена от других специалистов в интервью, которые были записаны на диктофон, а также из газетных статей, появлявшихся в «Откровениях» с 19 августа 1980 года.
В третьей статье из цикла, под названием «О чем молчат в государственной КЛИНИКЕ Лимы», приводилась цитата директора Департамента психического здоровья, Тимоти Б. Морица. Он признавал, что многочисленные жалобы на отсутствие адекватной психотерапии в Лиме, поступающие от пациентов, вероятно, могли быть обоснованными, поскольку, в силу своего территориального расположения, клиника страдала от нехватки квалифицированного персонала…
В течение большей части этого периода ограничений, мы с Билли не могли общаться друг с другом. Ему даже не разрешалось иметь при себе ручку и бумагу.
Лишь изредка и при постоянном присутствии надзирателя он получал разрешение писать.
Все эти стеснения Билли воспринимал как вызов, и в результате ему удавалась делать записи, в которых он описывал все, что происходило в стенах Лимы.
Повествование, касающееся мыслей, чувств и опыта, пережитого Билли, основывается на этих записях, сделанных в тайне и доверенных некоторым из посетителей, которые, в свою очередь, доставляли их мне.
Часть сторонних описаний, проливающих свет на заключение Миллигана в клинику Лимы, взята прямиком из дневника Мэри. Эта молодая, застенчивая пациентка, встретившая Билли во время своего пребывания в афинском психиатрическом центре, навещала его всякий раз, как была в состоянии проделать путь до Лимы. В конце концов, она сняла комнату недалеко от клиники, и стала навещать его каждый день, занося в свой дневник повседневные заботы Билли, его внешность и поведение, также как и чувства, которые она к нему испытывала.
Я признателен Мэри, за разрешение публиковать выдержки из ее дневника, которые зачастую подтверждают воспоминания Миллигана и свидетельствуют о реальности событий, которые, в противном случае, казались бы совершенно невероятными.
Мои беседы с психиатрами, адвокатами, как назначенными судом, так и частными, с инспекторами полиции и друзьями, чьи жизни за последние двенадцать лет пересекались с жизнью Миллигана, послужили ценным материалом, который я попытался объединить в единое целое.
Некоторые события, которые были лишь вскользь упомянуты в книге «Множественные умы Билли Миллигана», отныне могут быть описаны подробнее.
Если история двенадцати лет жизни Билли Миллигана читается как приключенческий роман, то лишь потому, что сам он прожил их именно так.
Дэниел Киз,
октябрь 1993, Флорида, США.
Часть I. Безумие
1. Выйти из-под луча прожектора
Полицейский фургон, перевозивший Билли Миллигана в Лиму, проехал через ворота, до самого верха увитые мощной колючей проволокой, оставив за собой вооруженную до зубов охрану, и остановился во дворе клиники.
Двое полицейских бесцеремонно вытащили заключенного-пациента из машины. Придерживая его за закованные в наручники запястья, они силой протащили его через старое здание с высокими потолками, в серых стенах которого зияли окна, высотой достигавшие четырех метров. Каблуки полицейских стучали по блестящему линолеуму. Табличка, висевшая в конце коридора над дверью, гласила: «Приемный покой. Корпус № 22».
Внутри, у противоположных стен, располагались два кабинета.
Полная рыжая женщина с лицом, усыпанным веснушками, ждала, пока один из полицейских неуклюже орудовал ключом от наручников.
— Досье! — потребовала она безжизненным голосом. Второй полицейский протянул ей толстую картонную папку.
Денни спросил себя, что это за место и зачем он здесь. Ладони были влажными, запястья болели. Он понял, что его руки скованы за спиной. Прямо в этот момент кто-то освобождал его от пары наручников.
— Мистер Миллиган, — сказала женщина, избегая взгляда Денни, — пройдите вперед и встаньте на пятно.
При этих словах дрожь пробежала по спине Денни. Как эта женщина могла узнать о существовании пятна? Было ли это написано в его медицинской карте?
Стоявший справа полицейский схватил его за руки и волосы и толкнул на пару шагов влево.
2
Чтобы защитить их личную жизнь, я решил скрыть или изменить имена пациентов, проходивших лечение в одной клинике с Билли, а также имена медсестер, санитаров, охранников и других незначительных сотрудников различных учреждений, в которых находился Билли.