Страница 28 из 31
Наши города, селения, жилища затоплены кровью и залиты слезами. Со всех сторон слышны стоны и рыдания благородных людей, закованных в железо, которым вменяется в вину лишь одно преступление – поддержка конституции и верность клятве, которую они принесли своему законному правительству.
Повсюду неприятельские солдаты чинят насилия и распространяют ужас и террор. Повсюду нас лишают продукции наших урожаев, чтобы заполнить ею неприятельские склады. Повсюду сельских жителей отрывают от земледелия, забирают их лошадей и скот; разоряются и разграбляются все имения, которые оказываются на пути армии. Самые плодородные края превращаются в пустыню.
В тех частях нашей провинции, где враг еще не побывал, можно видеть города, селения, дороги, запруженные отчаявшимися жителями, которые, вместе с женами и залитыми слезами детьми, бегут из родных домов, бросая свое имущество, чтобы избежать даже не столько преследований со стороны врага, сколько необходимости присоединиться к акту конфедерации, приводящему их в ужас. Цель этого акта – лишить их всех преимуществ, которыми наделила их конституция 3 мая.
Каждый из нас охотно отдал бы свое имущество и саму жизнь, чтобы сохранить эту конституцию, но никто не хочет приносить добровольные жертвы ради конфедерации, которая, претендуя на сохранение национальной свободы, лишает нас состояний и того, что человеку дороже всего, – нашей чести и независимости.
Результаты войны пока неясны, но каков бы ни был ее исход, мы считаем ее цели несправедливыми. Мы, подписав этот акт, сделали это в соответствии с единодушными пожеланиями всех мыслящих людей нашей провинции. Мы чувствуем потребность объявить во всеуслышание свое мнение, чтобы оградить свою репутацию и честь от каких бы то ни было упреков. Мы взываем ко Господу об отмщении за несправедливость, а после Него – ко всем просвещенным народам, монархам и государствам земли.
Пусть же судят по нашим несчастьям и насильственным мерам, применяемым для нашего подавления, – о том, насколько враги ненавидят свободу и независимость, которую конституция 3 мая гарантировала нам и нашим потомкам. Отчаяние, которое мы испытываем, должно доказать всему миру, насколько важна для нас эта конституция и на какие жертвы мы способны, чтобы защитить ее и сохранить.
Самые жестокие преследования не испугают нас, и мы сумеем преодолеть все ужасы войны, имея во главе короля Станислава Августа, который облечен доверием нации и который торжественно обязался делить с нами все опасности и беды ради сохранения конституции, родоначальником которой был он сам.
Если же интриги и злоба, при поддержке превосходящих сил врага, смогли бы принудить кого-либо из нас подписать некий акт, противоречащий данной декларации, то мы заранее выражаем протест против такого шага, сделанного под принуждением и, соответственно, не являющегося действительным в глазах Господа, нашей родины и всего мира.
Мы клянемся самой священной клятвой защищать всеми средствами независимость нашей страны, наши политические и гражданские права, общественную и личную свободу, а также нашу конституцию, которая является гарантом всего этого. Мы не сомневаемся, что эти чувства разделяются жителями всех провинций Короны. Каждый из нас, с полной уверенностью в правоте нашего дела, собственноручно поставил подпись под настоящей декларацией».
Окончив чтение, я добавил, что этот акт, копию которого мне переслали, содержит сотни подписей. Он был затем отпечатан в Гродно. Во время чтения король казался то взволнованным, то обеспокоенным и удивленным. Каково же было, однако, мое удивление, когда он, немного поразмыслив, сказал мне сдавленным голосом: «Это хорошо, очень хорошо, но не боятся ли все они скомпрометировать себя и подвергнуться преследованиям, если положение дел обернется против нас?..» Я ничего не ответил на это, но с того момента я уже мог с уверенностью предсказывать, каким будет окончание событий.
Упорное желание короля оставаться в Варшаве и не отправляться в лагерь; приказы об отступлении, отданные им армии; выбор королем своего окружения, патриотическая настроенность которого вызывала сомнения; присутствие в Варшаве посланников России и Пруссии, причем они оба, действуя по одним и тем же принципам, старались воспользоваться слабохарактерностью короля – все это укрепляло меня во мнении, что мои опасения оправданны. Не желая быть свидетелем печальной развязки, которая должна была наступить очень скоро, я попросил у короля разрешения отправиться на воды Altewasser в Силезии. Там я оказался в компании четырех десятков моих соотечественников, которые покинули Варшаву по тем же причинам, что и я.
Находясь вдали от арены событий, мы, однако, были далеки от неведения относительно тех ужасов, жертвой которых стала Польша.
Напрасно король Польши написал 22 июня 1792 года императрице Екатерине с предложением назначить ему в наследники и затем посадить на польский трон великого князя Константина. В ответе от 2 июля содержались только упреки ему в нарушении «pacta conventa» и настойчивое внушение срочно присоединиться к Тарговицкой конфедерации.
Оробевший по прочтении этого письма, подвергшийся угрозам со стороны русского посланника, который на словах передал Станиславу Августу окончательное решение императрицы, король 22 июля призвал к себе министров, двух маршалков сейма и своих двух братьев. На этом совете, собравшемся в его кабинете, он объявил о своем решении подписать акт Тарговицкой конфедерации, чтобы предотвратить, по его словам, второй раздел Польши.
Почти все лица, призванные королем для этой важнейшей консультации, предвидели, о чем пойдет речь, и догадывались о намерениях короля. Однако те, кто не разделял его мнения, потребовали от каждого высказаться по поводу столь важного и необычного предложения. Два маршалка сейма, Малаховский и Сапега, затем Потоцкий, великий маршалок литовский, Солтан, маршалок литовский, Островский, казначей Короны, и Коллонтай, вице-канцлер Короны, произнесли яркие речи, исполненные патриотизма и энергии, и отвергли решение, принятое королем. Это решение, однако, было поддержано его двумя братьями, князем-примасом и главным капелланом Короны, затем главным канцлером Короны Малаховским, великим маршалком Короны Мнишеком, вице-канцлером литовским Хрептовичем, польным гетманом литовским Тышкевичем, подскарбием литовским Дзеконским.
книга вторая
Глава I
23 июля 1792 года король подписал акт Тарговицкой конфедерации. Это событие вызвало общий протест у публики. Армия громко роптала. Оба маршалка сейма, заявив о своем протесте, покинули Варшаву. Люди собирались группами на улицах города и предавались глубокой грусти.
Эти известия дошли до нас в Altewasser вместе со многими нашими соотечественниками, прибывавшими сюда: они убегали из столицы, чтобы не видеть этой печальной картины.
Присоединение короля к акту конфедерации должно было неизбежно побудить последовать его примеру тех, кто имел значительные имения, многочисленную семью, неотложные дела, требовавшие завершения, и потому не мог покинуть родину.
Я также получал письма, побуждавшие меня ускорить мое возвращение в Варшаву. Король, примас и некоторые из министров, высказавшихся за новую конфедерацию, ясно давали мне понять, какой опасности я подвергаю себя тем, что продлеваю свое пребывание вне родины. Мои друзья, которым была известна моя позиция, убеждали меня, что я не должен более задерживаться ни на минуту, если не хочу потерять свое состояние и подвергнуть опасности тех, с кем меня связывают деловые отношения. Наконец я получил известие, что все мои земли в Литве секвестированы, что все мои служащие изгнаны и заменены людьми, которым покровительствует семейство Коссаковских, и что эти новые управляющие разрушают и уничтожают все, что мне принадлежало.
Если бы я был одинок и мое состояние не было ни с кем связано, я бы продолжал откладывать свое возвращение на родину, а в случае если бы обстоятельства оставались теми же, я, без сомнения, покинул бы родину навсегда. Но священные обязательства взяли верх над моим сердечным расположением, и я, исполненный боли, отправился в Варшаву. Невозможно было предвидеть тогда, что все несчастья и катастрофы в моей жизни еще только начинались и что впоследствии я окончательно паду их жертвой.