Страница 4 из 99
Более того, идея совместной обработки земли, производственной кооперации, существовала в общинном крестьянстве давно, задолго до коллективизации и даже революции. В Письме десятом (3 декабря 1880) в своих «Письмах из деревни» большой знаток русского крестьянства А.Н.Энгельгардт пишет: «Если бы крестьянские земли и обрабатывались, и удобрялись сообща, не нивками, а сплошь всеми хозяевами вместе, как обрабатываются помещичьи земли, с дележом уже самого продукта, то урожаи хлебов у крестьян были бы не ниже, чем у помещиков. С этим согласны и сами крестьяне. Узкие нивки, обрабатываемые каждым хозяином отдельно, препятствуют и хорошей обработке, и правильному распределению навоза. При обработке земли сообща эти недостатки уничтожились бы и урожаи были бы еще лучше».
К сожалению, в начале XX века кооперацию в России экономисты (за исключением народников) считали чисто буржуазным укладом и в ее развитии видели как раз признак разложения общины. С.Ю.Витте писал в 1904 г.: «Кооперативные союзы возможны только на почве твердого личного права собственности и развитой гражданственности… Община и кооперативный союз резко отличаются друг от друга по своей экономической и правовой структуре».
Сегодня, после опыта реформы Столыпина и трудов А.Чаянова, показавшего тесную и органичную связь крестьянского двора и кооперации, мы видим дело иначе. В.Т.Рязанов в своей фундаментальной книге «Экономическое развитие России. XIX–XX вв.» (из которой я почерпнул ряд данных для этого раздела) дает такую трактовку: «Как представляется, чрезвычайно быстрое распространение кооперативных форм было защитной реакцией общинно организованной деревни на усиление рыночных отношений и развитие капитализма. Так община приспосабливалась к новым рыночным условиям хозяйствования».
0 кооперативном движении в России надо сказать особо[3]. Оно возникло сразу после реформы 1861 г. и вызвало большие симпатии в обществе. В отличие от Англии, оно действовало в основном в деревне. Инициатором его стал Н.В.Верещагин – помещик, отставной морской офицер, брат художника. Он изучал сыроваренное и кооперативное дело в Швейцарии, а в 1865 г. начал учреждать артельные сыроварни в Тверской губернии. Дело пошло хорошо, крестьяне получали большую выгоду, но со временем почти все артели перешли в руки частников («Частному предпринимателю выгодно фигурировать в артельной шкуре», – писали газеты). Как говорили, под кооперативным флагом рождалась в России буржуазия – из артелей возникло несколько тысяч частных маслоделен. Как писал будущий меньшевик А.Н.Потресов, «либералы скорбели и сводили неудачу на случайности, на некультурность русского народа… Народники – те больше отмалчивались, неохотно вспоминая о своем былом грехопадении».
Одновременно с артельной кампанией началось создание потребительских обществ и ссудосберегательных товариществ (к началу 1880-х годов их было около тысячи). Эти товарищества имели неограниченную ответственность, отвечали за долги личным имуществом и потому им доверяли и вкладчики, и кредиторы. Особенно выгодными кредитные товарищества оказались средним крестьянам. Они могли получить в год до 50 рублей (это цена двух лошадей или четырех коров) под 5–7 % годовых, в то время как сельские ростовщики брали от 50 до 200 %. Попытка завладеть этими кооперативами со стороны частников провалилась – они были выгодны именно обществу. С 1895 г. они перешли на «беспаевое начало», получая деньги для создания капитала из Госбанка. В ходе революции 1905 г. Государственный банк открыл таким кооперативам кредит в 20 млн. рублей. Вообще, роль государства в кредитных кооперативах, в отличие от Запада, в России была очень велика (это даже называлось «русской системой»). К 1914 г. из 12 млн. членов кооперативов 9 млн. состояли в кредитных.
Такой кредит был весьма эффективным, он выдавался под 6 % годовых в размере 100–200 рублей. В 1910 г. Госбанк списал безнадежных долгов на 194 тыс. рублей, а процентов по ссудам получил более 2,5 млн. руб. В годы столыпинской реформы кредитные товарищества стали крупными покупателями земли, с ними так или иначе была связана примерно треть населения России. В 1908 г. на I Всероссийском съезде работников кооперации было решено создать большой банк. В 1911 г. был учрежден Московский народный банк, 90 % акций которого приобрели кооперативы. Он координировал деятельность кооперативов, давал им кредиты и гарантировал их займы. Его оборот вырос к 1916 г. до 1,2 млрд. руб. Это, видимо, был крупнейший кооперативный банк в мире.
Вокруг кредитной кооперации стала развиваться и сельскохозяйственная – закупка машин, обработка льна, строительство зернохранилищ и зерноочистительных станций, маслодельных заводов. Первая неудача артельного дела при развитой кооперации уже не могла повториться. После первой революции отношение правительства к самой массовой, потребительской, кооперации изменилось. 85 % таких обществ работало в деревне, и в них было сильно влияние социалистов. Министерство внутренних дел подозревало эти кооперативы в революционной деятельности, запрещались собрания их членов. В 1915 г. созданный потребительскими обществами Центральный кооперативный комитет и его 100 провинциальных отделений были запрещены. Главное, кооперация в России стала огромной системой самоорганизации, которая вовлекла в себя десятки миллионов человек. И Ленин признал, незадолго до смерти: «Социализм – это строй цивилизованных кооператоров».
Но вернемся назад, к крестьянской общине. Самым дальновидным из марксистов в отношении общины оказался сам Маркс. Он увидел в сельской общине возможность перейти к крупному земледелию и в то же время избежать мучительного пути через капитализм. Маркс писал в 1881 г.:
«Россия – единственная европейская страна, в которой «земледельческая община» сохранилась в национальном масштабе до наших дней. Она не является, подобно Ост-Индии, добычей чужеземного завоевателя. В то же время она не живет изолированно от современного мира. С одной стороны, общая земельная собственность дает ей возможность непосредственно и постепенно превращать парцеллярное и индивидуалистическое земледелие в земледелие коллективное, и русские крестьяне уже осуществляют его на лугах, не подвергшихся разделу. Физическая конфигурация русской почвы благоприятствует применению машин в широком масштабе. Привычка крестьянина к артельным отношениям облегчает ему переход от парцеллярного хозяйства к хозяйству кооперативному… С другой стороны, одновременное существование западного производства, господствующего на мировом рынке, позволяет России ввести в общину все положительные достижения, добытые капиталистическим строем, не проходя сквозь его кавдинские ущелья».
Как заметил современный исследователь крестьянства Т.Шанин, «Маркс в меньшей степени, чем Ленин, был озабочен тем, чтобы оставаться марксистом. В 1881 г. это привело его более прямым путем к выводам, к которым Ленин пришел только в 1920-х годах». Впрочем, эти взгляды о русской крестьянской общине настолько противоречили ортодоксальному марксизму, что и сам Маркс не решился их обнародовать – они остались в трех (!) вариантах его письма В.Засулич, и ни один из этих вариантов он так ей и не послал. Позже, в 1893 г., Энгельс в письме народнику Даниельсону (переводчику первого тома «Капитала») пошел на попятный, сделав оговорку, что «инициатива подобного преобразования русской общины может исходить не от нее самой, а исключительно от промышленного пролетариата Запада». Таким образом, после некоторых колебаний Маркс и Энгельс уступили марксизму[4].
В своем труде Ленин дал в основном одномерную, сведенную к производственно-экономическим отношениям модель общины (всю «лирику» народников он просто высмеивал). Но революция 1905–1907 гг. и последующая реформа Столыпина показали неадекватность как раз ленинской модели. Из нее вытекало, что эта реформа, силой государства подавляющая «азиатчину», должна была бы моментально рассыпать общину, освободив место более эффективным формам. Все оказалось иначе.
3
Подробно история изложена в статье А.Ю.Давыдова «Свободная кооперация в России (до октября 1917 года)» в журнале «Вопросы истории» (1996, № 1).
4
Подробнее см. в книге: Кара-Мурза С. Маркс против русской революции. М.: Яуза. 2008.