Страница 73 из 85
— Мы скоро пойдем домой? — жалобно хныкал Сигвал.
— Скоро, — ответила она, — незачем больше ходить, бесполезно!
Облегчение на его лице объяснило ей самой, что она сказала.
— А что делать с соломой? — спросил он.
— Да, что делать с соломой? — Нельзя же просто положить на тротуаре. Она вспомнила старика, который предложил ей двадцать эре, может быть, он не откажется от своего слова? И она почти удивилась, услышав свой голос: — Мы попытаемся еще один раз.
И снова они шли по городу. Было уже поздно, на улицах лежала тень, магазины пустели, лишь иногда слышалось дребезжанье телег по мостовой.
— Скорее, скорее, — торопила она отстававшего Сигвала. Когда они подошли к двору позади лавки, в дверях склада стоял молодой парень и глазел на них. Больше никого не было видно.
— А где он? — спросила Бирте.
— Кто?
— Старик. Он хотел купить солому.
— Это, должно быть, Эмануэль, — послышался голос из товарного склада, голос хозяина лавки. Она видела его несколько раз, когда они проходили мимо лавки, он смотрел на них в окно. А теперь вышел из сарая с бидоном керосина.
— Он ушел, — сказал хозяин и, подойдя к парню, стоявшему в дверях, шепнул ему что-то; парень кивнул. Бирте поняла, что разговор идет о них и о соломе. Хозяин пригласил их войти в лавку.
— Что вы хотите? — спросил он. В лавке были еще покупатели. Она увидела, что в основном это городские.
— Смотря по тому, сколько ты дашь. — Она еле успела выговорить эти слова, как он прервал ее.
— Не болтай о соломе, я спрашиваю, что ты хочешь купить?
Бирте показалось, что он похож на Свена, стоявшего сегодня у себя на хуторе, но она отбросила эту мысль. Она почти забыла, что им нужно, но все же начала перечислять словно во сне: муки, немного рису. Постепенно она вспоминала. Хозяин громко повторял все, что она называла. «Рождество бывает только раз в году», — говорил он, укладывая каждую покупку в пакет. «Это слишком много, — думала она, — больше, чем стоит солома».
— Возьми и веревки впридачу, — сказала она, когда он положил кулечек фиников рядом с другими пакетами; она не просила фиников.
— К чему мне веревки, — засмеялся хозяин.
— Веревки очень хорошие, — ответила она и подумала о ручках. Они были гладкие, вырезанные из можжевельника, она вспомнила, как приятно держать их в руках.
— Иди за веревками, пока я уложу все твои покупки! — Он говорил громко, словно хотел, чтобы все слышали. Она снова вспомнила Свена. «Что-то тут не так», — подумалось ей.
Когда они вышли во двор, парень тащил тюки с соломой на костер.
— Что ты делаешь? — закричала Бирте и побежала через двор; когда она ухватилась за один из тюков, парень захихикал.
— Мне приказано их сжечь.
«Пусть сжигает, — подумала она, — мне нет до этого никакого дела, я получу то, что мне нужно». Но вдруг она поняла сущность происшедшего, подумала о хозяине, который сейчас упаковывает ее товары. Вспомнила его лицо, его голос, когда он попросил ее пойти за веревками. Он хотел, чтобы она видела, что солома ему не нужна! Она смотрела на костер, на два тюка соломы, и только сейчас увидела, какие они маленькие, в особенности тюк Сигвала. Они тащили их такую долгую дорогу, а теперь их сожгут, и она вернется домой как нищенка, с жалкими продуктами, которые ей даже не принадлежат. Ее охватила ярость, дело было не в ней и не в Сигвале, а в соломе. Она схватила каждой рукой по тюку, закричала:
— Убирайся, ты не смеешь их жечь!
Позже, когда они снова взвалили тюки на спину и направились к воротам, она поняла, что поступила неправильно, но было поздно сожалеть о сделанном.
— А продукты! — крикнул ей вслед хозяин, он даже вышел на лестницу.
«Мы положим ее где-нибудь за городом», — тупо думала Бирте, проходя мимо рынка. Она вспоминала пакетик с финиками и боялась заговорить с Сигвалом, но он не произнес ни звука, смотрел на нее без упрека, он был рад, что они возвращаются домой.
Около них остановилась телега. Это был тот самый человек, который торговал соломой. Он сидел, болтая ногами, на краю телеги.
— Не продали? Как жалко! — Бирте почувствовала, что он искренне сожалеет, в его голосе не было насмешки, поэтому она согласилась, когда он предложил им сесть на телегу.
— Вы можете сбросить тюки там подальше, — сказал он. — Жалко, что не удалось продать, — повторил он несколько раз, пока они ехали; он был в веселом настроении, наверное, выпил не одну рюмочку.
Съехав с проезжей дороги в сторону, он остановился и выбросил тюки. Вынул из кармана фунтик, хотел дать Сигвалу карамельку, но они посыпались одна за другой, и он отдал фунтик мальчику.
— Бери все, — сказал он и чмокнул губами, погоняя лошадь. — Пусть солома лежит здесь, — крикнул он, отъехав, — к весне сгниет!
Но Бирте не хотела, чтобы солома лежала здесь, она вынула из кармана нижней юбки спички и зажгла ее. Солома ярко вспыхнула, и Бирте с внуком постояли спиной к огню, чтобы согреться. Они были потные и озябли, сидя на телеге. Сигвал с удовольствием сосал конфету, она тоже взяла одну. Как странно, ей казалось, что ничто теперь не будет для нее иметь вкуса, а карамелька была вкусная, и, проглотив ее, она почувствовала себя лучше. Как легко идти, когда несешь одни веревки!
— Мы дойдем до дому засветло, — сказала Бирте, чтобы подбодрить Сигвала. Стоял еще день, прекрасный тихий зимний день. Обернувшись, они увидели большой столб дыма, поднимавшийся от костра. Они видели его даже тогда, когда уже были далеко на пустоши, когда миновали хутор Титланн.
— Это наш дым, — с вызовом сказал Сигвал. — Его, наверное, видно всему городу.
— Да, хорошо горит, — весело ответила Бирте. Она была рада, что уже миновали Титланн. Свен вошел в дом, заметив их приближение, а Бирте вынула конфету и дала Сигвалу, как раз когда они проходили мимо окон. «И вот я опять иду этой дорогой, — думала она, — и не в последний раз». Она пыталась вспомнить все происшедшее в городе, но вспоминалось это смутно — даже то, о чем она размышляла, когда они бродили там по улицам. Такие мысли надо гнать от себя подальше, они ни к чему хорошему не приведут. Теперь ее мозг был занят тем, что предстоит сделать. Нужно принести из сарая сельдь, она вполне съедобная. Она снова пересчитала все, что есть дома: картофель, несколько лепешек… перебьемся. В феврале отелится телка, будет молоко. Если бы Тунетте пожила еще немного. Они продадут теленка, но оставят овец. На похороны хватит и продажи сена.
Когда они подошли к озеру, почти стемнело, но все же можно было еще различить соломинки на темном льду. Она подняла одну и пожевала, чтобы не соблазниться взять карамельку из кармана нижней юбки. «Конфеты», — подумала она. Она несет домой настоящий гостинец, совсем как в старые времена. Керосиновый фонарь они взяли у камня, где спрятали его раньше, в нем осталось еще несколько капель. Но зажигать незачем, она знала дорогу, а небо было ясное, звездное.
ЛЕЙФ АРНОЛЬД ХОЛМА
Мальчик и старик
Перевод Ф. Золотаревской
Старик вел мальчика за руку. Детская рука была маленькой, теплой и доверчивой. Мальчик шел с непокрытой головой, у него были черные курчавые волосы.
Они шли в первых рядах длинной колонны узников. Впереди показалась лужайка, на которой паслось стадо коров, и мальчик возбужденно указал на них пальцем.
— Дедушка, смотри, лошади!
Старик улыбнулся.
— Это не лошади, мой мальчик. Это коровы.
Мальчик родился в большом городе и все свои семь лет прожил среди серых каменных стен. Он никогда прежде не видел коров.
Старик сказал:
— Они дают нам молоко.
Это мальчик знал. Он долго смотрел на коров, а потом захныкал:
— Дедушка, я хочу пить.
Старик ответил:
— Знаю, мой мальчик. Мы все хотим пить. Потерпи, мы, наверно, скоро сможем отдохнуть и напиться.