Страница 5 из 25
Они сообщили ей, что старые каналы связи открыты и информация курсирует по Джокуллу из конца в конец, да и по всей империи тоже. Ее главный связной курил самокрутки и каждый раз, затягиваясь, надолго умолкал прямо посередине предложения, отчего разговор тянулся мучительно медленно. Но она терпеливо ждала. Орден Кайса заинтересовался ею. Они предлагали помочь.
На следующую встречу пришли уже сами члены ордена Хирургиены, вместе с Кайсом: они расспрашивали ее, не снимая капюшонов, от которых резкие черные тени падали на их лица. Они процедили все ее воспоминания, заглянули в каждый уголок ее души. Она рассказала им все.
– Я всегда была женщиной, – просто объяснила Лан. Эти слова она так часто твердила самой себе, что они стали для нее чем-то вроде мантры. – Дело тут не в выборе, просто я всегда знала, что я – девочка. Это мой истинный пол. В детстве я играла в куклы вместе с другими девочками, одевалась как они, и это казалось мне абсолютно естественным. Наверное, некоторые люди просто рождаются по ошибке не в том теле.
Пока она говорила, они не спускали с нее глаз; но ни разу никто из них не высказал своего мнения.
– Все мое детство, – продолжала она, – отец убеждал меня вести себя «нормально». Он бил меня, иногда жестоко, пытаясь сделать из меня мужчину. Но мне повезло – я получила хорошее образование, хотя и немало издевательств в придачу. Сверстники в школе избивали меня столько раз, что я со счету сбилась. Но отец и учителя не вмешивались, говоря, что это мне на пользу. Когда и это не подействовало, меня начали таскать по культистам, которые испробовали на мне все мыслимые и немыслимые снадобья и методы лечения, стремясь придать мне мужественности. Из школы меня к тому времени уже выгнали, и, сидя дома, я перемерила все мамины нарядные платья. Застав меня раз за этим занятием, родители посадили меня под замок и пригласили жреца Джорсалира, чтобы он изгнал из меня демона. По всей видимости, наша благословенная церковь придерживается того мнения, что человек должен быть либо женщиной, либо мужчиной – в зависимости от анатомии его тела, которая дается от рождения вместе с душой, и ничего тут не изменишь. Для них весь мир черно-белый.
– Не стоит слишком полагаться на слова жрецов, – буркнул один культист, возможно даже женщина, – в полутемном помещении, в одинаковых плащах и капюшонах, их было не отличить одного от другого, и это странно успокаивало Лан. – Джорсалирская церковь никогда не была… на стороне развития. Грустно то, что они так тесно связаны с властью. И ненавидят людей вроде нас.
«Что ты знаешь о ненависти, разве над тобой издевались так долго?» – подумала она, не в силах удержаться от горечи.
– Ну ладно. В общем, я приучила себя думать, что все это меня не касается. Люди просто боятся того, чего не понимают.
– Одна из главных причин, почему мы, культисты, предпочитаем держаться сами по себе, – сухо заметил Кайс.
– В конце концов я убежала из дома и несколько лет провела в самых отчаянных местах Виллджамура, даже в пещерах пожить успела. Одно время у меня даже была подруга, и мне было хорошо, но я мало что помню о тех днях.
Они по-прежнему молчали и слушали.
– Вам понадобятся для этого деньги? – спросила Лан. У нее были кое-какие сбережения – небольшие, но все же: ее отец успел нажиться на торговле рудой и вел дела в Виллирене. Они не общались последние пять лет до его смерти, и, получив вдруг небольшое наследство, она удивилась, как никогда в жизни. Ее мать умерла от рака годом раньше, других близких родственников не было, и потому, да еще благодаря странности джамурского законодательства – официально она считалась мужчиной, – в ее руки и перешло все то, что осталось от семейной собственности.
– Людям вроде тебя это может показаться странным, но деньги нас не интересуют, – ответил Кайс. – Видишь ли, там, откуда мы пришли, они не пользуются спросом.
– Исла. – Они произносили название своего острова с придыханием, точно ностальгируя по этому магическому месту. Ей подумалось, что там, должно быть, творится немало странного. Еще бы, остров, населенный одними культистами! Она сама буквально грезила магией.
– Мы с тобой свяжемся, – добавил Кайс, – так что, пожалуйста, никуда не уезжай.
«Больно надо».
Один за другим культисты покинули таверну, наконец вышла и Лан и, глубоко задумавшись, побрела по обледеневшей улице. Расспросы показались ей простой формальностью, она чувствовала, что Кайс уже понял ее нужду и принял решение, но решила не позволять себе слишком надеяться на это.
И снова долгое ожидание, скрашенное все той же рутиной: представление за представлением перед неуклонно редеющей толпой. Сколько их еще ей осталось, прежде чем Астли решит в очередной раз сократить штат?
Вечер за вечером, когда другие артисты расходились спать, она проводила одна у замшелых ступеней амфитеатра, поджидая, не придет ли новое письмо.
И снова морозный вечер, и снова шоу, но на этот раз в дверь уборной постучали и какой-то лысый мужичок, одетый по погоде, велел ей ехать с ним в какое-то тайное место на Джокулле.
– Собери, что тебе нужно для короткой поездки, особенно приготовься к холоду. В восточной части острова много снега. Дороги чертовски небезопасны, мягко говоря.
«Началось».
Лан вернулась в уборную. Кровь стучала в висках, от радости хотелось кричать, но она сдерживалась. Прямо на глазах у бывших товарок она взяла дорожный мешок и начала бросать в него вещи. Одна из девушек процедила:
– Куда это ты намылилась, а?
Лан показалось, что кто-то из них добавил:
– Лесбиянка.
– Мне надо отлучиться ненадолго.
– Представление вот-вот начнется. По-твоему, можно просто взять и все бросить? – Марра, коренастая девица в сверкающем серебристом костюме, встала и пошла к двери, точно намереваясь не дать Лан выйти. Там она остановилась, накручивая на палец темный завиток волос и надувая губы.
– Пожалуйста, не говори Астли, – прошептала Лан, оставляя волосы в покое и с ужасом глядя на нее.
– Ладно, не буду на этот раз, – ответила Марра, демонстрируя редкую для нее человечность, и пофланировала назад, к своему стулу.
Лан и ее провожатый пробирались через замороженный Джокулл в самую глухую часть острова. Ехали они верхом, в одном седле: провожатый впереди, а Лан сзади, уцепившись за его пояс. И везде они видели одно: глубокий снег, перемежающийся с ледяными полями, – жестокая, непригодная для жизни местность. Животные встречались редко, да и как могло выжить здесь хоть какое-нибудь существо, было выше ее понимания. Иногда среди снега и льда вдруг возникали крошечные деревушки с никогда прежде неслыханными ею названиями – Тхенгир, Вальтур; их жители ловили рыбу, морских птиц, искали ушедшие под снег ягоды. Печальное это было путешествие.
Ее компаньон почти все время молчал, в ответ на ее вопросы коротко буркал. Выражение напряженной сосредоточенности не покидало его лица. Как будто он с ним родился.
Культисты знали, какова ее истинная природа, и немудрено, что провожатый относился к ней с нескрываемой враждебностью, – что ж, не он первый. Любая ее просьба встречала у него пренебрежение, он словно обижался на то, что его вообще послали за ней. Но она не ныла и не жаловалась, а, сжав зубы, продолжала идти вперед, лишь бы не говорить об этом.
Немота и безлюдье тех мест, которыми они пробирались, оглушали и подавляли ее, ледяной ветер пробирал до костей. Это был совсем другой мир. Много лет она жила среди неумолчного шума: криков и аплодисментов зрителей, воплей зевак, подтруниваний девушек в уборной, резких вскриков животных… Теперь она весь день слушала лишь стук копыт лошади, пока та с трудом несла их по заброшенным дорогам Джокулла, а ночью, когда они разбивали лагерь – свое дыхание. Она не имела ни малейшего представления ни о том, где они находятся, ни о том, куда лежит их путь. И ей было все равно. Главное, что впереди ее ждала свобода.