Страница 49 из 85
Впрочем, по натуре Даррелл был азартный игрок, а склонность к авантюризму досталась ему от старого деда Джонатана, который воспитывал мальчика в жаркой и влажной Луизиане. Жили они в дельте реки Пеш-Руж. Пристанищем мальчику и деду долгие годы служил старенький миссисипский пароходик «Три красотки», выигранный Джонатаном одним удачным броском игральных костей. Дед сам привел пароходик в один из рукавов пеш-ружской дельты и устроил на нем плавучее жилище для себя и малыша Сэма.
И в центральной конторе генерала Мак-Фи, и в отделениях секции «К», разбросанных по всему миру, авантюризм Даррелла стал уже притчей во языцех. Даррелл предпочитал работать в одиночку и совершенно не выносил конторской бюрократии; именно поэтому ему было столь ненавистно неожиданное назначение в Токио.
Даррелл никогда не был женат, но обладал многими женщинами. Одних он любил сам, другие любили его, а некоторые пытались его убить. Дидра, его старая привязанность, отчаявшись убедить Даррелла на ней жениться, сама устроилась в секцию «К» и теперь они виделись совсем редко. Впрочем, Даррелла, который не мог позволить себе ничего постоянного, это вполне устраивало.
Порой, в минуты грусти, он размышлял над своей одинокой жизнью, где опасность подстерегала за каждым углом, и даже сожалел о том, что не может поселиться в загородном доме в какой-нибудь спокойной провинции. Но потом Даррелл стряхивал оцепенение, отгонял прочь бесполезные мечты и обретал привычные энергию и оптимизм. Нет, другая жизнь была не для него. Да и секция «К» никогда не выпустит его из своих цепких лап. Он был навсегда прикован к ней цепями и не слишком огорчался, когда вспоминал, что лишь смерть может принести освобождение.
Ему часто разрешалось «действовать сообразно обстоятельствам», как формулировали разрешение на убийство официальные бюрократы. А убивать Даррелл умел не только с помощью пистолета и ножа, но и голыми руками, натренированными, ловкими и действующими с молниеносной быстротой. Такие, на первый взгляд, безобидные предметы, как булавки, шпильки или монеты, в руках Даррелла становились смертоносными. Он прекрасно знал расположение главных нервных центров, простое надавливание на которые выводило противника из строя или даже лишало жизни. Даррелл старался не вспоминать про те случаи, когда ему приходилось пользоваться искусством, которому его обучили за годы тренировок в мэрилендском «лагере».
В Токио, как и в любых других уголках земного шара, он чувствовал себя как дома. По-японски он говорил свободно. Даррелл, кроме того, прекрасно владел шестью европейскими языками, арабским, мандаринским наречием китайского языка, а также доброй дюжиной различных диалектов— от панджабского до суахили.
Сейчас, сидя в конторе, постоянно чувствуя укоризненный взгляд мисс Прюитт и оттягивая неизбежный звонок в посольство, Даррелл в который раз мысленно сравнил себя с роботом-воином, которого заставили пе-. ребирать ненавистные бумажки.
— Мистер Даррелл… — снова начала мисс Прюитт.
— Меня зовут Сэм, Лиз.
— С вашего позволения, я предпочитаю соблюдать предписываемые формальности. Тем более, что вы пробудете здесь всего несколько недель.
Даррелл внимательно посмотрел на мисс Прюитт, пытаясь разглядеть ее хорошенькую фигурку, скрывавшуюся под бесформенным одеянием. Он попытался представить, как она может выглядеть без очков, в нормальном одеянии и с распущенными волосами. Однако в следующую минуту заставил себя отвести взгляд— сейчас не время было отвлекаться от насущных забот.
Он представил, какая неразбериха царит сейчас в кабинете японского премьер-министра. Да и в американском посольстве все, должно быть, охвачены паническим страхом — отсюда и непрерывные звонки Мелвина Каммингса. Каммингс, секретарь по установлению общественных связей, обладал потрясающей способностью наговорить с три короба, не сказав при этом ровным счетом ничего. Кто знает, не стоят ли за случившимся русские? Или китайцы? Пекинский Черный дом наводнил Японию своими резидентами. А вот он, Даррелл, судя по всему, лишился сразу троих своих агентов. Куда охотнее Даррелл бросился бы в пекло сам. Сидеть сложа руки за столом, когда другие погибали, было для него совершенно невыносимо.
— Ну, пожалуйста, Сэм…
— О, совсем другое дело.
— Вы обещали перезвонить в посольство.
— Это точно.
Даррелл встал и подошел к стене, украшенной расписным какемоно. Когда он нажал на уголок красной лакированной рамки, скрытая панель, отгораживавшая вход в потайную комнатку, отъехала в сторону, и Даррелл шагнул в образовавшийся проход.
В потайной комнатке помещалось сердце токийского отделения секции «К». В ней размещались картотечные шкафы, узкий металлический стол, мощный радиоприемник, осциллоскоп, подслушивающие устройства, хитроумные отмычки, а также целый арсенал оружия: от автоматов АК-47 советского производства и миниатюрных израильских «узи» до револьверов, кинжалов, гранат, термитных бомб и пластиковой взрывчатки. Сам Даррелл отдавал предпочтение своему тупорылому «смит-и-вессону» калибра 0,38.
В этой же клетушке располагалась шифровальная машина, заглушающие устройства и айпараты прямой телефонной связи с посольством.
Окна в комнатке отсутствовали, а стены были совершенно глухими и звуконепроницаемыми. Тем не менее Даррелл взял электронный сенсор, с виду напоминавший крохотный пистолет, и тщательно обследовал стены, пол и потолок, в котором был прорезан люк, выходивший на крышу. Для целей секции «К» допотопное громоздкое здание подходило как нельзя более кстати.
Покончив с проверкой, Даррелл уселся за радиоприемник и настроился на частоту Билла Черчилля. Приемник был должным образом зарегистрирован, поэтому переговоры велись на любительских частотах, но все сообщения тщательно кодировались.
Билл не отвечал.
Дарелл снова повторил позывные Черчилля, потом переключился на частоту Генри Лэмсона, но все было тщетно. Тогда он попытался вызвать Моку.
Снова молчание.
— Мистер Даррелл? С… Сэм? — позвала мисс Прюитт.
— Через пять минут. Так ему и скажите.
— Слава Богу.
Даррелл вышел в коридор и спустился по задней лестнице в магазинчик, служивший ширмой для токийского отделения секции «К». В него, как правило, забредали только туристы, слонявшиеся по узеньким улочкам района Асакуса. Здесь торговали как подлинными произведениями японского искусства, так и вполне добротными копиями. Один угол был целиком отведен ляйтцев-ской и цейсовской оптике, а также японским «кэнонам» и «никонам»; фотокамеры соседствовали с резными статуэтками, предметами керамики Кемидзу, антикварными книгами. Стеллаж у противоположной стены заполняли сиппо, жанровые перегородчатые эмали с выдержанными в старинном духе изображениями пчел, цветов и птиц. Под потолком были развешаны китайские чайники. В воздухе курились благовония. На полках, возле лестницы, были расставлены ряды кукол Хаката из Кюсю и деревянные резные куколки кокеси. В лавке были во множестве представлены миниатюрные деревца бонсай, икэбана, резные нецке из слоновой кости, оби и зори, пояса и сандалии, кимоно, маски, самурайские мечи с причудливыми орнаментами на рукоятках, а также толстые кипы хаппи, рабочей одежды с иероглифическими значками на спинах — фирменными знаками, благодаря которым туристы, с удовольствием обряжавшиеся в эти одеяния, невольно рекламировали столярную мастерскую, бар «сантори» или фирму по уборке мусора.
— Синье-сан, — негромко окликнул Даррелл.
Коренастый японец, опускавший ночные жалюзи, обернулся и сверкнул белозубой улыбкой.
— Хай, Даррелл-сан? Да?
— Машина здесь?
— Она вам сейчас нужна? Ехать сейчас?
— Через пятнадцать минут. О’кей?
— Хай. Мы ужинать вместе? Я знаю один хороший вместо; хозяйка отлично готовит. Она любить меня. Взять подружка вам?
Даррелл вздохнул. Вечная история с этим Синье.
— Мы едем по делу, Синье.
— О, хай. Да, — закивал Синье. — Всегда дела у вас, Даррелл-сан. Не то что у Чарльз-сан. Чарльз-сан, он любить веселье; он весельчак, наш Чарльз-сан, ха-ха-ха! Очень хорошо мне. Я купить бар скоро, на деньги, что отложить. Только американцев не пускать. Они некультурные, Даррелл-сан, прошу у вас прощения.