Страница 47 из 85
Даррелл невольно посочувствовал Элу Чарльзу. Сам он был человеком действия. Работал всегда в одиночку. Здесь, в токийском отделении, помимо строгой мисс Прюитт, в его распоряжении находились два японских и два американских оперативника, дюжина клерков в представительской конторе на первом этаже (контора занималась совершенно мирным и законным делом — торговала предметами японского искусства и всякими бесхитростными сувенирами для туристов), а также прямая кодированная связь с американским посольством на Энокизака-мати, неподалеку от Асакусы. Был у Даррелла и прямой выход на одну из внешних линий конторы компании «ИТТ», расположенной на Охтематитоме в Киедаку.
«Завидная щедрость», с горечью подумал Даррелл.
Все эти технические достижения были не в состоянии хоть как-то помочь страшной трагедии, случившейся на севере, в Хатасиме.
Бедные ни в чем не повинные рыбаки умирали там как мухи, а день-два спустя слухи об этом неизбежно дросочатся наружу— подобные случаи скрыть никогда не удается, — и весь мир обрушит праведный гнев на американцев за чудовищный мор, разразившийся по их вине.
Глава 2
Вечер в Хатасиме выдался ясный и прохладный. С Тихого океана задувал свежий бриз, над пустынным побережьем клубился туман. На берегу одиноко маячили темные силуэты утлых суденышек; темно было и в окнах деревянных домишек рыбачьей деревни. Почти вся Хатасима погрузилась во мрак. Но жители ее не спали. Они умирали.
Перекрывая завывание ветра, над деревней носились размеренные и гулкие звуки бубна, по которому колотил синтоистский священник, да неутешные причитания какой-то рыбацкой жены. С севера, юга и запада полиция обнесла деревушку колючей проволокой, оцепив несколько квадратных миль земли вплоть до самых отрогов лесистых холмов, густо поросших сосной.
Выше в горах располагались фешенебельные реканы — отели и ресторанчики модного курорта Хатасимы. Однако теперь их постояльцам, как японцам, так и американским туристам, выход к деревушке или на пляж был строжайше запрещен. Объяснили запрет военными маневрами, но долго молчание продлиться не могло; рано или поздно местным властям придется отвечать на крайне неприятные вопросы.
Брошенные рыбачьи сети, развешанные на деревянных жердях, безмолвно трепыхались на ветру. Вдоль проволочного ограждения беспрерывно патрулировали полицейские в марлевых масках. Своей больницы или хотя бы поликлиники в Хатасиме не было; не было даже собственных врачей. Умершим и умирающим теперь отвели просторное здание общественного рыбохранилища. Над Хатасимой витала невидимая смерть. Она ползла вдоль песчаных дюн, заполоняла рощицы и переулки, просачивалась, подобно туману, в деревянные лачуги.
Команда врачей, срочно присланных из Токио, уменьшилась уже наполовину. Двое из четверых умерли. Менее шести часов прошло от появления признаков заболевания до страшного и мучительного конца.
Врачи были в белых халатах и в масках; они без конца мыли руки, обрабатывали их дезинфицирующим составом. Но все было бесполезно. Они ощущали себя приговоренными. Все жители Хатасимы были обречены. День, самое большее — два, и в живых не останется ни души. Врачи проклинали бриз; поскольку они уже догадались, что болезнь вызвана каким-то новым, необычайно вирулентным вирусом, прилетевшим со стороны океана, они также давно поняли, что проволочные заграждения воспрепятствуют распространению этой страшной чумы в такой же степени, как завывания знахаря — расползанию гангрены на сломанной конечности.
Никому из них никогда не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным.
Сержант Сумида пересчитывал трупы. В углу рыбо-хранилища священник в длинных развевающихся одеяниях жег благовония. Сумида с презрением следил за его манипуляциями. Сам он поклонялся только двум богам— бейсболу и борьбе сумо, — не веря ни во что остальное. Ему еще не было и тридцати, вдобавок он был правой рукой и доверенным лицом майора Теру Яматои. Высокорослый, на голову переросший родителей, атлетического телосложения, сержант слыл специалистом во многих боевых искусствах. В полиции он провел почти всю сознательную жизнь и искренне упивался своей работой. Веря в свое несокрушимое здоровье, Сумида не испытывал страха перед таинственной болезнью, будучи свято убежден в собственной неуязвимости; его уверенность подкреплялась бутылкой сакэ и несколькими кружками пива, которые сержант поглотил в течение этого страшного дня. Тем не менее он был не настолько пьян, чтобы не заметить двух новых мертвецов— японца и иностранца, которые лежали на соломенных тюфяках, устилавших каменный пол рыбохранилища.
Сумида подозвал медсестру.
— Кто эти люди? Когда они умерли?
Миндалевидные глаза медсестры, не прикрытые марлевой повязкой, скользнули в сторону.
— Час назад, сержант. Они не из этой деревни.
— Я знаю. Они были… туристами?
Медсестра кивнула.
— Скверный у них получился отдых.
— Они сверху, из гостиниц?
— Наверное.
Сумида взглянул в сторону обоих врачей и священника, которые стояли неподалеку от высоких двустворчатых дверей. Один из врачей что-то царапал в блокнотике. Стихи небось, с раздражением подумал Сумида. Хатасима еще в средние века прославилась своими хайку, а этот врач, как помнил Сумида, слыл неплохим поэтом-любителем. Многочисленных туристов, приезжающих в Хатасиму, привлекала не только красота здешних мест и морской воздух, но и старинные синтоистские храмы с величественными резными ториями. Местное население почти сплошь состояло из рыбаков, едва ли не круглосуточно занятых промыслом; проблемы окружающего мира и международные интриги нисколько не волновали этих простых людей. И вот теперь, когда в их замкнутый мирок ворвалась беда в виде запечатанной алюминиевой канистры, прибитой к берегу океаническими волнами, миру и спокойствию жителей старинной деревушки пришел конец. Один из пожилых рыбаков, влекомый любопытством, накануне днем раскупорил зловещую канистру.
Люди начали умирать уже несколько часов спустя.
Сержант Сумида отослал медсестру и быстро обшарил одежду умерших туристов — американца и японца из Токио. Трогать их ему не слишком улыбалось, хотя Сумида, как и другие полицейские, был в марлевой маске и резиновых перчатках. Однако чувство долга в сочетании с выпитыми сакэ и пивом одержали верх — он ловко и профессионально вывернул карманы, проверил документы и даже осмотрел все нашивки и этикетки, в поисках каких-то дополнительных подсказок насчет личностей умерших. Закончив с этим неприятным делом, сержант выпрямился и зашагал к выходу. Не пройдя и нескольких шагов, он вдруг резко остановился.
— Сестра! — позвал он.
Медсестра послушно приблизилась, хотя в ее черных глазах светилось негодование по поводу того, что ее снова отрывают от выполнения своих обязанностей. Со всех сторон неслись стоны и хрипы умирающих; люди задыхались, кашляли, хватались за горло, на глазах мучительно багровели и теряли сознание, пораженные смертельным недугом.
Сумида указал на пустовавший тюфяк в углу.
— Сестра, где Камуру-сан?
Медсестра казалась озадаченной.
— Я не знаю.
— Она умерла?
— Нет, сержант, мне показалось, что она идет на поправку.
— От этой болезни никто не выздоравливает. Все заболевшие умерли. Возможно, вы тоже умрете. Йоко Камуру была больна. Она умирала. Где она?
— Она была здесь.
— А сейчас ее нет! — рявкнул Сумида.
— Я не могу это объяснить.
— Может, ее похоронили?
— Похоронная команда приедет к шести часам.
— Вы уверены?
— Да, сержант. Извините, но мне кажется…
Сумида быстро поднял голову.
— Что?
— Вы выглядите больным.
Сержант глухо расхохотался.
— Я чувствую себя как огурчик. Вы что, пытаетесь напугать меня?
— Пожалуйста, покажитесь врачам.
— Ерунда. У меня много работы. Выясните, пожалуйста, что случилось с Камуру-сан.
Он не стал ждать, пока сестра поговорит с врачами. Он кинул взгляд на гвоздь, на котором висела одежда Йоко Камуру, и увидел, что одежда исчезла. А вместе с ней — туфли и сумка. Сержант Сумида был озадачен. Он подошел к опустевшему соломенному тюфяку и тщательно осмотрел его. Прехорошенькая, насколько он помнил, девушка тоже отдыхала в горной гостинице. Суми-де рассказали, что она была известной художницей, прославившейся своими какемоно — свитками с картинами, которые вешают на стенах. Сумида однажды и сам видел ее работы на выставке в Хейсандо. Кроме того, Йоко Камуру занималась резьбой по дереву в традиционном старинном стиле. Сумида вспомнил, как встретил ее пару дней назад, перед тем как на деревушку обрушилась страшная эпидемия. Девушка сидела на берегу, облаченная в юкату, слишком тонкую для прохладной осенней погоды. Рядом с ней, в красочной шелковой фуросике лежали инструменты. Худенькая красивая девушка была полностью поглощена своими мыслями. В одной руке, как вспомнил Сумида, она сжимала деревянную куколку — кокеси.