Страница 23 из 85
Все оказалось очень просто и стало лишним свидетельством того, сколь хороших результатов можно добиться, заставив себя немного пошевелить мозговыми извилинами. Я нашел это в ее сумочке: сложенный квадратик простой белой бумаги, вырванный из блокнотика для записей. Судя по всему, она даже не разворачивала его. Ей просто не было нужды сверяться с этой бумажкой, чтобы вспомнить имя и адрес, названные Уоллингом.
Я развернул листок: «Мэтью Хелм, «Кларидж». Ниже торопливо приписаны три слова: «Проверить Броссак, Сазерленд». Наконец-то в моих руках оказался ключ!
Внимательно, чтобы не сказать подозрительно, изучив надпись— я не имею привычки верить в чудеса, — я встал и подошел к столу. Малышка прибыла сюда хорошо экипированной. Вдобавок к подробной информации о своей семье, которой она намеревалась со мной поделиться, она привезла с собой карты. Это были генеалогические карты Шотландии, карты проезжих дорог и даже набор мелкомасштабных контурных карт Бартоломью, которых требовалось не меньше дюжины, чтобы составить из них полную карту основной территории Шотландии. Эта находка заставила меня со всей остротой ощутить утрату. Я вот что хочу сказать: готовые на все девицы встречаются в наши дни довольно часто, но вот девушки рассудительные настолько, чтобы понимать истинную цену хорошей карте, большая редкость.
Теперь я примерно знал, где следует начинать поиски. Сазерленд — графство на северо-западе Шотландии. По сути дела, это единственное графство в тех местах. Когда я начал изучать карту нужного района, в дверь постучали. Тихий вежливый стук— так могла бы постучать горничная, принесшая свежую смену полотенец, или знакомый, не желающий тревожить обитателя номера, возможно, занятого в данный момент чем-то весьма интимным; впрочем, у меня в Лондоне не было знакомых за исключением Кроу-Бархема.
Я торопливо сложил карту и сунул ее во внутренний карман пиджака — как и еще пару других, на тот случай, чтобы, если меня будут обыскивать, не было ясно, какой район конкретно меня интересует. Найденный в сумочке Нэнси клочок бумаги я затолкал в носок, что было лучшим тайником, нежели бумажник или ленточка шляпы, хотя и не особенно надежным. Я бы предпочел его уничтожить, но еще не до конца его обследовал: В дверь снова так же осторожно постучали. Я убедился, что все вещи Нэнси в ее сумочке, а сама сумочка лежит на столе, как бы небрежно туда брошенная. Потом мрачно взглянул на мертвую девушку, лежащую на полу.
Я счел, что было бы кощунственно перетаскивать друп в ванную или заталкивать его в платяной шкаф. Ведь она все-таки была моей родственницей и не заслуживала унижения ее достоинства, которое ей удалось сохранить даже в момент смерти. К тому же любопытные, кто бы они ни были, все равно обыскали бы и ванную и шкаф. Я просто достал револьвер и пошел к двери — ив этот момент в дверь в третий раз постучали, громко и нетерпеливо.
— Мэт! — произнес знакомый голос. — Мэтью, милый, впусти меня!
Я не мог не узнать этот голос: существовала единственная женщина — по крайней мере, в Лондоне, — которая нарочно называла меня «милый» всякий раз, когда застигала в комнате с другой женщиной. Я вздохнул, опустил курок и сунул револьвер в карман, не выпуская, впрочем, из ладони. Я приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы выскользнуть из номера в коридор.
— Привет, Вадя! — сказал я, закрывая за собой дверь.
Со времени нашей последней встречи она быстро обрела хорошую форму. Ее прическа вновь превратилась в аккуратную, хотя и не столь живописную конструкцию. Измятый костюм и порванную блузку заменило прямое черное платье без рукавов — настолько прямое, насколько позволяли линии фигуры. Цветастый шифоновый шарфик она повязала на шею с таким стратегическим расчетом, чтобы скрыть синяки, которые не удалось замаскировать тональным кремом. На ней были черные чулки с вызывающим узором— последний писк моды этого сезона (подозреваю, что всякая женщина имеет затаенное желание походить на уличную девку) — и черные туфельки на каблуках.
— Это очень любезно с твоей стороны, Вадя, — сказал я. — И я, разумеется, тебе благодарен. Но, ей-Богу, в этом не было никакой необходимости.
Она нахмурилась.
— Да о чем ты говоришь, милый?
— А разве ты пришла не за тем, чтобы вернуть мой плащ? Я-то думал, ты боялась, что я без него подхвачу насморк.
— Ты, как всегда, шутишь. Твой плащ лежит у меня в номере, — сказала она со смехом. Потом перевела взгляд на оттопыривающийся карман моего пиджака. — А в этом есть необходимость? Тебе бы надо быть посдержаннее, Мэтью, а не то ты превратишься в одного моего знакомого, который, даже бреясь, прицеливается из «пушки» в собственное отражение в зеркале и приказывает ему не шевелиться.
Эти слова избавили меня от вежливых преамбул, и я сразу взял быка за рога:
— Так какого черта ты здесь делаешь, куколка?
— Я? Иду по твоему следу, конечно же! — ответила она. Ее лицо выражало святую невинность. — Или скажем так: я защищаю свои интересы. Мы же работаем вместе, не так ли? У нас же уговор. Когда я вижу, как ты о чем-то беседуешь с другой женщиной или заходишь к ней в номер, я начинаю тревожиться. Об этом мы не договаривались.
— Что-то я не припомню таких железных договоренностей, — заметил я.
Она улыбнулась.
— Наверное, я употребила неудачное выражение. Возможно, мы не договаривались, а имели это в виду. Но в деле с Макроу мы же работаем вместе, разве нет? Даже невзирая на твое безобразное поведение сегодня днем, которое я тебе великодушно прощаю. — Она тронула себя за шею и уронила руку. — И если тут замешана другая женщина, почему бы мне с ней не познакомиться? Итак, кто она, Мэтью?
Я пожал плечами.
— Просто девочка, которая, по ее мнению, приходится мне родственницей. Она попросила меня взглянуть на ее семейный архив.
Вадя внимательно посмотрела на меня, потом откинула голову назад и расхохоталась с нескрываемым весельем.
— Ты такой забавный, милый! Сначала — женушка, теперь троюродная кузина. Но ты же, конечно, не думаешь, будто я… поверю…
Подобную реакцию я ожидал. Иногда правда бывает полезнее лжи.
— Черт побери, хочешь верь, хочешь нет.
— Мэтью, пожалуйста! Я все еще не очень верю в этот твой брак и в эту твою молодую жену. Так что не надо теперь молоть чушь еще и про каких-то твоих родственниц!
Я пожал плечами.
— Ну ладно. Эта девушка— отчаянная Мата Хари, £.пистолетом в сумочке и с ножом в чулке. Так тебе больше нравится?
— И ты разрешишь мне с ней познакомиться?
Я снова пожал плечами.
— Почему нет? Иди, познакомься!
Я раскрыл двери и отступил в сторону. Вадя поправила шарфик на шее и вошла в номер. Она резко остановилась на пороге, я услышал, как у нее перехватило дыхание, и отметил, что ее ладонь дернулась не к сумочке, а к груди.
— Поосторожнее! — посоветовал я. — Этот «тридцать восьмой специальный» производит столько шуму! — Левой рукой я нащупал дверную ручку, закрыл дверь и запер замок.
После минутной потери речи Вадя тихо усмехнулась.
— Кажется, мы уже играли эту мизансцену? Это ты ее убил, Мэтью?
— Слушай, может быть, ты все-таки соберешься с мыслями? Минуту назад ты настаивала, что она моя сообщница, теперь ты хочешь представить ее моей жертвой. Нет, я не убивал. А ты? — Вадя не ответила, и я добавил: — Кто-то подсыпал яд вон в ту бутылку на комоде. Малышка выпила первой. Потому-то я все еще жив. — Опустив несколько деталей, я сказал ей более или менее правду. — Яд, по-видимому, «петрозин-К.». Полагаю, тебе известно это зелье.
— Конечно. Но он оказался недостаточно эффективным. Вот уже несколько месяцев, как нас им не снабжают.
— Но ведь немного могло заваляться у тебя на дне сумочки или в дальнем ящике комода.
— Зачем мне ее убивать, Мэтью?
Я пожал плечами.
— Откуда я знаю? Но странное совпадение: я приезжаю в Лондон с женой, и тут же она исчезает, а ты сидишь в коктейль-холле отеля. Я знакомлюсь с девушкой, и ее сразу же отравляют, а ты толчешься в коридоре под дверью ее номера. И на сей раз поблизости нет никаких азиаток, на которых безнаказанно можно свалить вину за происшедшее. Может быть, по какой-то причине ты хочешь, чтобы я имел дело только с тобой, а, Вадя? Мне лестно так думать. И все же, зачем ты сюда пришла, скажи мне на милость: может быть, подменить отравленную бутылку нормальной и направить полицию по ложному следу?