Уорлегган

МакНила так воодушевило поощрение со стороны Демельзы, что он решил взять быка за рога.

— Возможно, я ошибаюсь, — произнесла Демельза, — но разве не так звали одного из королей Шотландии?

— И не одного. Вы неплохо знаете историю Шотландии, Демельза...

— Я иногда почитываю. Полагаю, это вас удивляет. Вы считаете, что я глупышка, чья участь — молоко, коровы, свиньи, воспитание детей и выпечка хлеба.

— Вовсе нет, уверяю вас.

— Благодарю, что считаете иначе. Знаете ли, полагаю, всего двое мужчин называли меня Демельзой: мой муж и его кузен.

— А отец?

— Хм, он — нет, насколько я помню. Когда находился в хорошем настроении, называл дочуркой, а когда нет, то прозвищем, которое, став леди, я уже давно позабыла.

МакНил громогласно расхохотался, отчего оркестр чуть не сбился с ритма.

— Можете смеяться, Малкольм, но это правда. А теперь расскажите что-нибудь о себе. Сколько дам уже называли вас Малкольмом?

— Что? — капитан уставился на неё, прямо в тёмные, смотрящие в упор глаза, ища скрытую насмешку, но не находя её, хотя все еще подозревая, что она хорошо спрятана.

— Немногие, признаюсь, но немногих и прельщает образ жизни военного. Мне трудно угодить, как, полагаю и вам. Меня воспитали в любви к самому лучшему, и это, согласитесь, весьма стесняющее обстоятельство. Тем не менее, в этом кроются свои преимущества, когда возникает такой случай...

— Какой случай?

— Называть даму её христианским именем, — рассмеялся МакНил, — первое проявление ласки. Это как... как прикосновение рук без перчаток, как помочь спуститься со ступеней, как вызвать улыбку, намекающую на нечто большее, чем дружба. Я восхищаюсь вашим именем, Демельза. Откуда оно и что означает?

— Оттуда же, откуда, полагаю, и ваше, Малкольм, от матери. Не знаю, где она его взяла. Старый цыган, постучавшийся однажды в дверь, сказал, что на старом корнуолльском языке это означает «Твоя сладость», но это был просто невежественный старик, и не думаю, что он прав.

— «Твоя сладость». Весьма подходит. Хотя, наверное, я чувствовал бы себя счастливее, если бы оно означало «моя сладость».

— Если бы я знала, как много значения вы придаете тому, что мы называем друг друга по имени, я бы задумалась, позволить ли вам это с такой легкостью.

— Но почему? Разве вы не сказали, когда мы только встретились на этом вечере, что, о чем бы я ни попросил...

— Не думаю, что там прозвучало «о чем угодно», — улыбнулась Демельза, глядя ему в глаза.

— В моих желаниях «что угодно» точно присутствует.

Оба какое-то время молчали, и не успела Демельза подобрать подходящий ответ, кто-то подошел к ним и сказал:

— Полагаю, это наш танец, мэм.

И увел Демельзу.

Но Мак-Нил, зайдя так далеко, останавливаться не собирался. Будучи кавалеристом, он знал все ходы наперед. Когда пришло время их следующего танца, он предложил выйти на террасу подышать свежим воздухом. Там находились и другие парочки. Долгие сумерки наконец угасли, и наступила ночь. Темень без луны или звезд. Они прохаживались туда-сюда, шея и плечи Демельзы едва заметно белели в темноте. Какое-то время они разговаривали, а затем Демельза поежилась…

— Вам холодно, дорогая, — и он немедленно положил руку ей на плечи, — простите, я принесу вам шаль.

— У меня ее нет, — ответила Демельза, очень осторожно высвободившись, — я не взяла её, потому что у меня ее нет. Но мне не холодно. Просто что-то внезапно нашло.

— Расскажите об этом.

— О, не получится. Это старое корнуолльское словечко. Мурашки — самое близкое по значению. Но всё прошло, забудем об этом.

До сих пор ей никогда не оказывали подобного внимания, даже Росс. Это захватило её, хотя она и пыталась оставаться безучастной.

— Что за удача задержала меня здесь еще на два дня, — произнес МакНил. — Я ясно вижу, что вы сегодня не остались бы без внимания. Да мужчины бы просто схватились друг с другом за право поухаживать за вами, но мне кажется, я надеюсь, что другие вам бы так не приглянулись.

— Они бы мне так не приглянулись, — согласилась Демельза. — Вы уже оправились от раны? Поздновато уже интересоваться, но...

— Да, вполне. Смотрите, — он вытянул руку, — прямо как новая... И ранение того стоило, раз уж я встретил вас.

Они подошли к краю террасы и остановились. Демельза собралась развернуться, но МакНил стоял на месте. Вот, подумала она, настало время принимать решение. Он наклоняет голову, чтобы меня поцеловать. Что ж, я сама этого просила. Я часто гадала, каково это — с такими-то усами... Теперь я знаю... Неужели это я, смотрю на волосы этого незнакомца, ощущая его губы и руки? Пора отвернуться, до чего ж долгий поцелуй, вот проклятье, мне нравится, хотя одновременно и не нравится. О нет, это происходит не со мной, я сижу дома у камина, Джереми спит наверху, а Росс... Росс — в объятьях Элизабет...

Когда МакНил наконец ее выпустил, Демельза прислонилась к балюстраде и огляделась, хотя и несколько запоздало, не подсматривает ли кто. Но вокруг была только ночь. Она перевела дыхание и нерешительно поднесла руку к волосам. МакНил был высоким мужчиной, чуть ниже Росса, но более крупным и статным. И явно не новичком.

— С тех самых пор как я повстречал вас, с тех самых пор много лет назад мне хотелось так сделать. Ох, у меня это просто вызывает трепет.

— Я рада, что вам это доставило удовольствие.

— Ах, шалунья. Но с людьми всегда так, Демельза — когда исполняется одно желание, человек начинает желать большего, пока не...

— Пока не остается никаких. И что же тогда, Малкольм?

— Что тогда? Тогда этот кто-то достигает желаемого. Вы имели в виду тщетность? У меня не было подобного опыта. И я, несомненно, убежден, что в этом случае все будет не так.

— А что же я?

— Я вас не разочарую. Вы же так не думаете?

Их головы по-прежнему почти соприкасались. Беседа полностью вышла из-под контроля, просто какое-то безумие. Демельза не знала, как справиться с ситуацией.

— Думаю, нам лучше войти в дом. Мне кажется... Похоже, здесь слишком жарко, в бальном зале будет попрохладнее.

— И вы никак меня не ободрите, перед тем как мы...

— Мне кажется, я и так уже произнесла слишком много ободряющих слов. Или... даже не знаю, как еще это назвать.

— Ободрением, да, — уверенно заявил МакНил. — Но выполните ли вы обещание, дорогая? Может быть, позже? В какой вы комнате? Демельза...

Что ж, чего она ждет? Разве не ради этого она приехала на бал? Разве это не единственный способ вернуться к Россу? Разве еще несколько часов назад ее не обуяли горькие мысли о том, что она не найдет подходящего человека? Сэр Хью в этом смысле вызывал у нее отвращение. Как и Джон Тренеглос. Но вот МакНил, который завтра уезжает... Он хорошо сложен, вполне привлекателен и влюблен. Чего еще желать? Разве что всё ее маленькое восстание и протест были лишь пустыми и сердитыми словами, произнесенными в сердцах, а на самом деле она ничего такого не желала? Просто болтовня, ничего серьезного. Хвастовство за бокалом вина, чтобы она смогла дойти до предела своей порочности, позволив себя поцеловать. Сколько случайных и чувственных поцелуев расточал Росс, не только Элизабет, но и тому грубому и смелому созданию, что стоит у дверей? Маргарет Воспер. Маргарет Картленд, Маргарет Полдарк. Демельза Полдарк. Демельза МакНил.

Она опустила голову и тихо произнесла:

— Я плохо знакома с этим домом.

— А я знаком. Прожил здесь несколько недель.

Он прикоснулся губами к ее уху, его ладонь лежала на ее руке.

— Благодарю, милая, благодарю.

Когда Демельза позже поднималась к себе в комнату, фалды дирижерского фрака продолжали раскачиваться. Несколько молодых и полных энергии пар воспользовались опустевшим бальным залом, но большая часть гостей разошлась или собиралась ко сну. Констанс, леди Бодруган, давно удалилась кормить животных. Сэр Хью допивал последний стаканчик рома с лордом Девораном, а Роберт Бодруган изо всех сил ухлестывал за мисс Тресайз.