Страница 14 из 86
Я проработал на Сталинградском тракторном больше года, когда к нам пришла новая команда руководителей, чья задача состояла в том, чтобы повысить производительность труда на заводе. Примерно через три месяца вместо двадцати пяти — тридцати машин в день мы стали выпускать сто. Наиболее сознательные рабочие уважали новое заводское начальство за то, что ему удалось в три-четыре раза увеличить производительность труда. Мы, американцы, скоро узнали, что оно было готово пойти и на политические уловки.
Через несколько недель после прихода новых руководителей было устроено собрание с участием всех американских специалистов. Явился сам секретарь партийной организации завода. Никто из присутствующих не догадывался, зачем нас созвали. Новости о Великой депрессии, охватившей Америку, дошли до Сталинграда: московское радио сообщало, что в Америке ежедневно закрывают заводы, тогда как в СССР открывают новые, и среди них — крупнейший в мире Харьковский тракторный завод, где ежегодно производится пятьдесят тысяч тракторов. Ни у кого не было уверенности в том, что новая администрация не разорвет заключенные с нами контракты. «А вдруг сейчас объявят, что обученные нами русские рабочие вполне способны нас заменить и потому нам пора возвращаться домой». Несколько успокоил такой пассаж в выступлении секретаря: «Мои соотечественники и я лично благодарим вас за все, что вы сделали для нашей промышленности. Иностранные специалисты служат прекрасным примером для советских рабочих».
Мы узнали, что вклад американцев в индустриализацию Советского Союза оценивали специально созданные для этого комиссии. Цифры, по словам партийного секретаря, оказались впечатляющими; скоро они будут напечатаны, и тогда о них узнает весь мир.
Приятно, когда тебя хвалят, но все же хотелось знать, сохранят ли за нами наши рабочие места. Но как только секретарь приступил к изложению планов руководства относительно нас, стало ясно: мы здесь еще нужны. Правда, планы эти не имели никакого отношения к производству.
А хотел он от нас следующего.
1. Всем американским специалистам следует вступить в профсоюз.
2. Как можно больше американских специалистов должны включиться в социалистическое соревнование.
3. Самым достойным из нас следует вступить в ряды коммунистической партии.
4. Молодые американские специалисты должны вступать в комсомол, а дети специалистов — в пионеры.
5. Американцы должны принять участие в движении за чистоту жилых и производственных помещений.
Русские явно решили обратить нас в свою веру. Вступить в партию, отдать детей в пионерскую организацию — шаг серьезный. А принять участие в социалистическом соревновании значило утратить особый статус иностранного специалиста и раствориться в рабочей массе. Цель соревнования — способствовать повышению производительности труда рабочих, используя моральное и материальное поощрение. Таким образом соревнование помогало вовлекать людей в социалистическую систему.
Когда нас отбирали в Америке, то наверняка руководствовались не только профессиональным уровнем кандидата, но и тем, легко ли будет его обратить в коммунистическую веру. Так что многие из нашей группы с симпатией относились к социализму, и предложения секретаря не вызвали возражений. Думаю, и меня пригласили в СССР потому, что решили: уж чернокожий-то американец, пожив в свободной от расизма стране, легко сменит Библию на «Капитал» Маркса. Если он, конечно, не сумасшедший.
Между тем я был именно таким «сумасшедшим» и не хотел иметь ничего общего с коммунистической партией. Но свои взгляды я, понятно, держал при себе, никто не знал, что я скорее убью себя, чем откажусь от веры в Бога. Партийный секретарь, призывая американцев вступать в партию, безусловно, имел в виду и меня, тем более что после истории с теми двумя расистами я ходил в героях, да и заводская газета регулярно писала о моих успехах в работе.
Скоро нас с еще одним американцем включили в делегацию, которая должна была представлять наш Сталинградский тракторный на торжествах по поводу ввода в строй Ростовского завода сельскохозяйственных машин. Мы поехали в Ростов вместе с двадцатью другими делегатами от нашего завода. Уже тогда я чувствовал: меня специально обхаживают в надежде когда-нибудь использовать для привлечения чернокожих в ряды американских коммунистов.
Хорошо еще, что отчитаться в выполнении поставленных перед нами задач мы должны были к пятнадцатилетнему юбилею Октябрьской революции, а я к тому времени надеялся уже вернуться домой в Америку, поскольку мой контракт истекал в июне. Кроме того, я мог перехитрить их, объяснив, что столь серьезный поступок, как вступление в партию, требует времени. Я надеялся, что даже если я и откажусь вступать в партию, домой меня не вышлют из боязни, что Советский Союз обвинят в расизме. Самой правильной тактикой было — продолжать работать как можно лучше и не привлекать к себе внимания. В конце июня 1932 года мой контракт истек, и я поехал в Москву покупать обратный билет в Соединенные Штаты.
Там мне предстояло обратиться в организацию под названием ВАТО[3], и получить обратный билет. Поскольку последнее время в Сталинграде я не чувствовал на себе политического давления и был вполне удовлетворен работой, уверенности в том, что мне нужно срочно уезжать, у меня поубавилось. Два дня я раздумывал, оставаться ли мне в Советском Союзе, среди людей, которые никогда не смогут доверять мне, иностранцу, да еще и рисковать быть втянутым в паутину советской системы, или же вернуться в Америку, где мне грозила безработица. Я приехал в Россию на год, а прожил два, увидел много такого, что поразило меня и расширило мой кругозор. «И все-таки, — решил я, — пора домой».
В ВАТО чиновник несколько минут изучал мои бумаги, а потом сказал, что Первому московскому шарикоподшипниковому заводу, пущенному три месяца назад, как раз нужны специалисты моей квалификации. Он предложил немедленно туда отправиться, чтобы переговорить с директором Бодровым. В мое распоряжение предоставили машину с шофером, и через пятнадцать минут мы уже въезжали в заводские ворота.
Директор, мужчина среднего роста и приятной наружности, принял меня с распростертыми объятиями. Он долго восхищался моими профессиональными достижениями, говорил, что ему нужен именно такой специалист и сходу предложил подписать годовой контракт. Я принял его предложение, не задумываясь.
Иностранные специалисты, работавшие на Первом шарикоподшипниковом, жили в двух пятиэтажных кирпичных домах. Кого только там не было: немцы, англичане, американцы, шведы, французы, румыны, австрийцы, венгры, словаки, поляки и итальянцы, — более трехсот человек, многие с семьями. Поскольку я был холост, мне предоставили комнату в двухкомнатной квартире. Я устроился и на следующий день вышел на работу.
Меня назначили на калибровочный участок, где стояли три плоскошлифовальных и один круглошлифовальный станок. Трудились на участке человек тридцать, а всего в цехе было более семисот пятидесяти рабочих. Обеспечить высокую точность работы здесь никто не мог, поэтому последние 0,015 дюйма оставляли для ручной доводки — металл шлифовали вручную, чтобы получить требуемый размер. На эту операцию уходила уйма лишнего времени.
Я составил список из семнадцати приспособлений, необходимых для нормальной работы, и засел за чертежи. Корпел над ними и на заводе, и после смены — дома. Когда половина устройств была спроектирована, отнес листы начальнику цеха. Изучив их, он поинтересовался — не инженерное ли у меня образование. Узнав, что я окончил всего лишь техническое училище при заводе Форда, он удивленно покачал головой. Две недели спустя я получил часть заказанных приспособлений. Мне дали шестерых учеников — по трое на смену. Они обрабатывали детали начерно, а я потом доводил их до нужных размеров. За полтора месяца мы добились того, что на ручную притирку оставалось только 0,02 миллиметра, против прежних 0,2–0,3. Окончательную доводку рабочий теперь производил всего за 25 минут вместо пяти-шести часов. Еще через два месяца в 80 % случаев доводка уже вовсе не требовалась — производительность выросла в семь раз.
3
Всесоюзное объединение автотракторной промышленности СССР.