Страница 3 из 101
Николас ткнул кочергой в огонь, и одно поленце с грохотом упало на пол. Ярко полыхая с одного конца, оно источало струйки дыма. Николас наклонился за щипцами. В это мгновение в кресле рядом с очагом раздался шорох. Он резко вскочил и выронил кочергу. Кресло наполовину стояло в тени, но теперь он увидел, что в нем кто-то сидит.
— Кто там? — раздался слабый старческий голос. — Джордж, ты? Будь прокляты эти слуги.
Агата Полдарк. Помимо молодого Джеффри Чарльза, ребенка от первого брака Элизабет, Агата была единственным из Полдарков, оставшихся в поместье. Все Уорлегганы стыдились ее — унылую груду костей, которая по сути уже давно была мертва. От ее тела разило смертью, но несмотря ни на что, дух еще боролся за жизнь. Мэри, жена Николаса, была склонна к суевериям, чем сильно нервировала всю семью, и взирала на старуху с неподдельным ужасом, будто та одержима злыми духами давно умерших поколений Полдарков, осыпающими чужаков проклятиями.
Агата была в этом доме словно палка в колесе, ложка дегтя в бочке меда, камень, о который каждый рано или поздно спотыкался и падал. Поговаривали, что в августе ей стукнет девяносто девять. Около года назад все думали, что ее навсегда приковало к постели, никто уже не обращал на нее никакого внимания, кроме приставленной к ней горничной. Но с тех пор как Элизабет вышла замуж, и в особенности после того, как старуха узнала, что в семье ожидается прибавление, в ней словно возродилась жажда жизни, она вновь стала ковылять по дому и попадаться на глаза в самое неподходящее время.
— А, это отец Джорджа, — сказала она и пустила слезу, которая стала медленно сползать по глубоким морщинам вниз, к поросшему волосками подбородку. Но это не было признаком волнения. — Пришли взглянуть на сосунка? Очередной жалкий уродец. Наплодили Чайноветов.
Черный котенок потянулся у нее на коленях. Его звали Уголек. Она где-то подобрала его несколько месяцев назад и взяла себе. Теперь они были неразлучны. Агату никогда без него не видели, а Уголек, желтоглазый котенок с красным язычком, никогда не покидал хозяйку. Джеффри Чарльз по-мальчишески шутливо называл его «В-угол-лёг».
Николас знал, что Агата сказала это специально, чтобы разозлить его, и всё же лучше ему от этого не стало. Еще больше раздражало то, что он не мог ответить ей как следует, ведь она была глуха, как пробка. Чтобы что-то ей сказать, пришлось бы кричать прямо в ухо, но он даже помыслить не мог о том, чтобы настолько к ней приблизиться. Поэтому она могла болтать и болтать, оскорблять всех направо и налево, не боясь получить отпор. Джордж говорил ему, что есть только один способ отделаться от нее — развернуться и уйти прямо посреди ее болтовни. Но будь проклят Николас, если он позволит этой отвратительной старухе выгнать себя из уютного и теплого местечка у очага.
Небрежным движением он схватил полено и бросил его обратно. Выступающий из очага край источал тонкую струйку дыма прямо в комнату. Понадеявшись, что дым будет раздражать легкие Агаты, он не стал звать слугу.
— Тот костоправ, — сказала Агата. — Самый настоящий болван! Это ж надо так спеленать бедное создание, несмотря на судороги. Есть ведь и другие способы, получше этого. Будь моя воля, я б такого не допустила.
— У вас нет на это права, — ответил мистер Уорлегган.
— А? Чего? Что это вы говорите? Громче, не слышу!
Он собирался уже прокричать что-то в ответ, как вдруг открылась дверь и вошел Джордж. Временами, находясь в одиночестве, а значит, в более спокойной обстановке, они становились особенно похожими. Ростом Джордж был чуть ниже своего высокого отца, однако его телосложение было столь же крепким, шея — бычьей, а медвежья походка — неторопливой. Оба они были по-своему привлекательны. У Джорджа — широкое лицо, вздернутая нижняя губа выступает вперед, отбрасывая тень. На лбу между бровями — небольшой бугорок. Будь его волосы пострижены короткими и жесткими завитками, он стал бы похож на императора Веспасиана.
— Что я вижу, — сказал он, приближаясь к камину. — Мой отец ведет речи с самой настоящей колдуньей из Аэндора. Как там говорится? «Выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду» [2].
Мистер Уорлегган наконец отложил кочергу.
— Смотри, чтобы твоя матушка не услышала этих слов. Разговоры о всякой нечисти ее не обрадуют, пусть даже в шутку.
— Не уверен, что это шутка, — сказал Джордж.
— В старые добрые времена с этим дряхлым, сгнившим и дергающимся мешком костей разобрались бы по-своему — дали бы вдоволь воды нахлебаться [3], или маску ведьмы [4] напялили бы. И в приличной семье не пришлось бы такое терпеть.
Котенок, к радости Агаты, выгнул спину и зашипел на вновь прибывшего.
— Ну, Джордж, — сказала она, — полагаю, теперь, став отцом восьмимесячного сосунка, ты чувствуешь себя намного значительнее. Как там его назвали, а? Слишком много Джорджей поразвелось со всеми этими королями. Помню время... — Она кашлянула. — Фу, дымище-то от огня. Мистер Уорлегган всё разбросал.
— На твоем месте я бы запер это существо в ее комнате, — сказал Николас. — И поставил бы караульного.
— Будь моя воля, — заметил Джордж, — ее завтра же выбросили бы в навозную кучу, и остальных, пожалуй, туда же.
— И какой же путь ты изберешь? — спросил Николас, прекрасно зная ответ.
Джордж бросил на отца изучающий взгляд.
— Путь человека, справедливо правящего городом. Когда крепость завоевана, жаркое может немного и подождать.
— Ты мог бы назвать его Робертом, — пропищал голосок из кресла. — В честь того, что со скрюченной спиной. Первого из нашего рода. Или Россом. Что скажешь насчет Росса?
У нее вдруг вырвался хрип, может из-за дыма, а может, оттого, что старая карга пыталась сдержать злобный смешок. Последнее казалось более вероятным.
Джордж повернулся к ней спиной, подошел к окну и выглянул наружу. Хотя у камина было тепло, в стороне от огня потоки холодного воздуха пронизывали мгновенно.
— Надеюсь, — сказал он, — что в скором времени эта дряхлая тварь распухнет до невозможности и лопнет.
— Аминь. И всё же, Джордж, насчет имен. Предполагаю, что вам с Элизабет пора уже обзавестись кое-какими мыслями по этому поводу. В нашем роду есть несколько хороших вариантов.
— Я уже решил. Решил еще до его рождения.
— До его рождения? И каким это образом? А если бы родилась девочка?
— Случившееся с Элизабет, — ответил Джордж, — могло убить их обоих, но теперь, когда всё позади, я чувствую некую силу — перст провидения, который будто указал и время, и место, и дату. Дата сыграла решающую роль — узнав, что мой ребенок родится в тот день, я выбрал имя. Будь это девочка, я назвал бы ее так же.
Мистер Уорлегган терпеливо ждал.
— И что это за имя?
— Валентин.
— Или Джошуа, — сказала тетя Агата. — Насколько я знаю, у нас в роду их было трое, хотя последний был паршивцем, можно и так сказать.
Николас с надеждой рассматривал струйки дыма, обволакивающие кресло старушки.
— Валентин. Валентин Уорлегган. Звучит неплохо, и язык не заплетается. Но ни в одной из семей не было никого с таким именем.
— Ни в одной из семей и не будет никого, подобного моему сыну. Совсем не обязательно, чтобы история повторялась.
— Да, да. Спрошу у твоей матери, как ей это понравится. Элизабет тоже участвовала в этом решении?
— Элизабет пока не знает.
— Но ты уверен, что имя ей понравится? — брови Николаса поползли вверх.
— Я уверен, что она согласится. Мы с ней сходимся во многих вещах, я и не надеялся, что так будет. Она согласится с тем, что наш союз особенный — старейшего дворянского рода и новейшего, и что плод такого союза должен смотреть в будущее, а не в прошлое. Нам просто необходимо совершенно новое имя.
Николас, покашливая, отодвинулся от клубов дыма.
2
Колдунья из Аэндора — персонаж Ветхого Завета, накануне решающей битвы она вызвала по просьбе царя Саула дух покойного пророка Самуила для предсказания судьбы.
3
Испытание водой — распространённый в Средние века и в эпоху Возрождения способ «определения» ведьм, заключавшийся в связывании подозреваемой и последующем бросании её в воду.
4
Маску ведьмы, или маску позора, надевали на сварливых жён и на женщин, уличённых в грубом поведении в общественном месте. Маска представляла собой металлическую конструкцию, закрепляемую на голове. В лицевой части конструкции находился острый металлический кляп, который при попытке говорить серьёзно ранил язык и губы наказанной, так что говорить в такой маске фактически не представлялось возможным.