Страница 21 из 26
В эту ночь Герберт Куки был разбужен пульсирующим гулом вертолетов. Он встал, зашел в ванную и посмотрел на часы. Шел четвертый час утра. Стоило ему вернуться в спальню, как проснувшаяся Эбигейл спросила его:
— Что это?
— Похоже на вертолет.
— Похоже на сотню вертолетов.
— Это так кажется, потому что очень тихо.
Через несколько минут она прошептала:
— Боже мой, когда же это кончится?
Герберт закрыл глаза и попытался уснуть.
— Когда же это кончится? Герб, когда же это кончится?
— Когда-нибудь да кончится. Эбби, попробуй заснуть. Это наверняка какие-нибудь учения. Волноваться нечего.
— Рев такой, будто они висят прямо над нами.
— Спи, Эбби.
Прошло какое-то время, и вот шум вертолетов начал стихать, а потом и совсем исчез. Тишина стояла полнейшая — абсолютная тишина.
Герберт Куки лежал в постели и вслушивался в тишину.
— Герб!
— Я думал, ты спишь.
— Не могу заснуть. Я боюсь.
— Нечего бояться.
— Я стараюсь вспомнить, сколь велика Вселенная.
— В каком смысле?
— Ты помнишь книгу сэра Джеймса Джина, астронома? По-моему, это он сказал, что Вселенная имеет протяженность в двести миллионов световых лет от начала до конца…
Герберт вслушивался в тишину.
— Герб, а мы — большие? — Эбигейл теребила его за плечо. — Мы — большие?
Талант Гарви
Гарви Кеплмен никогда бы не подумал, что обладает каким-нибудь талантом, пока однажды в воскресенье за завтраком не выхватил хрустящую пресную булочку прямо из воздуха.
Это уравновесило Вселенную, это выправило порядок вещей.
Согласитесь, очень обидно дожить до сорока лет и не обнаружить у себя никакого таланта. Тем не менее, Гарви Кеплмен был до такой степени бесталанным человеком (до сегодняшнего утра), что соответствующий ярлык был приклеен к нему вполне заслуженно.
Про Гарви всегда говорили: ничего особенного. Никакого таланта. Никакой индивидуальности. Бесцветность. Серость. Никаких увлечений. Никаких способностей.
Это был тихий сладкоречивый человек среднего роста с посредственной внешностью, карими глазами и равномерно редеющими каштановыми волосами; у него были сносные зубы с хорошими пломбами и чистые ногти. Он работал бухгалтером и имел годовой доход восемнадцать тысяч долларов.
Вот и все. Он не был подвержен приступам ярости, частым сменам настроения или депрессиям, и если бы кто-нибудь захотел прокомментировать жизнь Гарви, то, наверное, мог бы назвать его довольно жизнерадостным человеком. Его жену звали Сьюзи. Мать Сьюзи однажды спросила у нее:
— Гарви у тебя всегда такой неунывающий?
Мать Сьюзи очень хотела знать это.
— Неунывающий? Вот уж никогда бы не подумала, что Гарви — неунывающий.
Все остальные думали точно так же, и объяснялось это тем, что никто никогда всерьез не задумывался о Гарви. Если бы у него были дети, у них могло бы сложиться свое собственное мнение об отце, но брак его оказался бездетным. Не слишком несчастным, не слишком счастливым. Просто бездетным.
Тем не менее, Сьюзи была довольна. Низкорослая, темноволосая, достаточно привлекательная, она была вполне достойна Гарви. Из них обоих никто не протестовал. Жизнь была такой, какой она была.
Воскресное утро тоже было таким, каким оно было Они вставали поздно, но не слишком. Они завтракали ровно в одиннадцать часов. Сьюзи подавала к столу тосты, яичницу из двух яиц и по три ломтика жареной ветчины каждому, апельсиновый сок и кофе. Кроме того, она ставила на стол две банки с джемом: одну с импортным конфитюром, который любил Гарви, и одну с виноградным желе, которое любила сама.
В это воскресное утро Гарви вдруг подумал, что неплохо было бы съесть поджаристую пресную булочку.
— Правда? — удивилась Сьюзи. — Ни за что бы не подумала, что тебе нравятся булочки. Ты ведь любишь тосты.
— О да, — согласился Гарви. — Я люблю тосты.
— Я имею в виду, что мы всегда едим тосты.
— Я и на ленч ем тосты, — сказал Гарви.
— Я могла бы купить булочек.
— Нет, я говорю о таких особых, пресных булочках. Я ел их в детстве. Они были очень хрустящими и воздушными и стоили всего пять центов за пару. Ты можешь себе представить две булочки всего за пять центов?
— Нет. Никак не могу.
— Да уж, нет больше хрустящих воздушных булочек по пять центов за пару, — вздохнул Гарви. — Хорошо бы было, если бы я мог просто протянуть руку и выхватить такую булочку из воздуха!
Иллюстрируя свою мысль, Гарви протянул руку и достал хрустящую, поджаристую пресную булочку прямо из воздуха. Он так и застыл на месте с вытянутой рукой и раскрытым ртом, уставившись на булочку; потом он медленно опустил руку и положил булочку перед собой на стол, не отрывая от нее глаз.
— Очень остроумно, Гарви, — обрадовалась Сьюзи. — Какой сюрприз! У тебя отлично получилось.
— Что получилось?
— Ты выхватил эту булочку прямо из воздуха. Помнишь фокусника, который развлекал гостей на вечеринке у Люси Гордон? Он проделывал то же самое с белыми голубями. Но, по-моему, у тебя с булочкой получилось ничуть не хуже, и это такой сюрприз. Можно представить, сколько ты тренировался.
— Я не тренировался.
— Гарви!
— Я действительно достал эту булочку из воздуха!
— Так точно, мистер фокусник! — гордо сказала Сьюзи. Она ощутила приятное чувство гордости за Гарви — совершенно новое для нее чувство. Ей никогда не приходилось краснеть за него, но и гордости она никогда не испытывала.
— Я сам не знаю, как это у меня вышло.
— О, Гарви, не разыгрывай меня. Я поражена. Честное слово.
Гарви отломил кусочек булочки и попробовал. Это был очень вкусный, свежий, настоящий хлеб, точно такой же, как и у тех булочек по пять центов за пару, которые он ел в детстве.
— Намажь ее маслом, — предложила Сьюзи.
Гарви намазал свой кусок маслом и положил сверху немного джема. От удовольствия он даже облизнулся. Сьюзи налила ему еще чашечку кофе.
Гарви доел булочку (Сьюзи только попробовала) и задумчиво покачал головой.
— Странно, черт возьми, — сказал он. — Я просто протянул руку и достал ее из воздуха.
— О, Гарви…
— Но я сделал это. Именно это я сделал.
— У тебя яичница остынет, — напомнила Сьюзи.
Он покачал головой:
— Нет… этого не могло быть. Тогда откуда же она взялась?
— Хочешь, я положу яичницу обратно на сковородку?
— Послушай, Сьюзи. Ты только послушай меня. Я подумал о булочках, которые ел в детстве, и сказал себе, что было бы неплохо съесть одну прямо сейчас, просто протянуть руку и взять ее из воздуха… вот так, — и, подкрепляя слово делом, выхватил из воздуха еще одну булочку и тут же выронил ее на стол, будто в руку ему попал не хлеб, а пылающая головешка.
— Видишь, что я имею в виду?
Сьюзи захлопала в ладоши:
— Чудесно! Прекрасно! Я смотрела не отрываясь, но так и не увидела, как ты это сделал.
Гарви взял со стола вторую булочку.
— Я этого не делал, — уныло произнес он. — Я не тренировался на ловкость рук. Ты же знаешь меня, Сьюзи. Я не в состоянии исполнить простейшего фокуса с картами.
— Тем лучше! Значит, все эти качества дремали в тебе, а теперь они проявились.
— Нет… нет. Помнишь, как бывает, когда мы играем в покер, я должен сдавать и никак не могу перетасовать карты, и все гости дружно смеются, когда я пытаюсь проделать это, потому что карты рассыпаются по всему столу. Я никогда не одолею эту науку.
Глаза у Сьюзи расширились. Она только теперь поняла, что ее муж сидит за столом в одной футболке без рукавов и у него нет никакого снаряжения, если не считать яичницы и трех ломтиков ветчины.
— Гарви, ты имеешь в виду…
— Именно это я и имею в виду, — сказал он, — да.
— Но откуда? Булочная Джетлсона находится в четырех кварталах отсюда.
— В булочной Джетлсона не пекут пресных булочек.
Они немного посидели молча.
— Может быть, это проявился твой талант, — нарушила наконец молчание Сьюзи.