Страница 19 из 26
— Успокоить ее не так просто, — отозвался Герберт.
На следующий день, когда после работы Герберт Куки вернулся домой, жена встретила его с окаменевшим лицом и затуманенным взором.
— Я хочу продать дом и уехать отсюда, — объявила она.
— Подожди, Эбби. Ты, разумеется, шутишь. При чем тут наш дом?
— Я хочу продать наш дом.
— Ты опять расстроена.
— Не опять, а все еще. Я не спала прошлой ночью, а сегодня Билли занозил ногу.
— Бывает. Дети повсюду бегают босиком.
— Я хочу показать тебе занозу. Я сохранила ее, — она проводила его к столу, развернула лист бумаги и подала ему увеличительное стекло. — Взгляни.
Он всмотрелся сквозь лупу на крошечную щепочку меньше четверти дюйма в длину.
— Боже мой!
— Да.
— Невероятно.
— Да, — повторила жена.
— Наконечник… возможно, металлический. По крайней мере, похоже на металл.
— Меня не интересует, металл это или нет. Меня не интересует, как он выглядит. Я хочу продать дом и навсегда уехать отсюда.
— Ты слишком эмоциональна, — заверил он ее самым спокойным тоном, на какой только был способен.
— Я вообще эмоциональный человек.
— Зря ты так переживаешь черт знает из-за чего. Даже в «Путешествии Гулливера» рост лилипутов был три-четыре дюйма.
— Меня могут расстроить и полдюйма. Кроме того, мне тяжело жить с мыслью о том, что я убила человека мухобойкой.
Через несколько дней после этого разговора Эбигейл прочитала в местной газете редакционную статью. В ней в весьма легкомысленном и не лишенном издевки тоне говорилось:
«Правда ли, что на наших землях поселились эльфы? Ряд жителей, до сих пор всегда отличавшихся здравым рассудком, по секрету сообщили нам, что видели крохотных человечков. Сколь крохотных? От половины до 3/4 дюйма. Такие размеры могут посрамить даже Гулливеровы приключения. Нам самим такие крошки еще не встречались, но одна ирландская бабушка утверждает, что неоднократно видела подобных в Старом Свете. Смеем заверить, что ирландское виски, принятое в достаточных количествах, произведет подобный эффект и в любом другом месте».
В комнате были дети, и Эбигейл молча передала газету мужу. Он прочел статью, а потом сказал:
— Я попросил зайти к нам преподобного Сомерса.
— Неужели?
— Это моральный вопрос, разве не так? Я думал, что это тебя успокоит.
Дочь с любопытством слушала их разговор. От детей ничего не скроешь.
— Почему теперь вы не разрешаете мне играть в лесу? — желал знать Билли.
— Потому что я так сказала, — ответила Эбигейл. Раньше она никогда не позволяла себе так обращаться с детьми.
— Эффи Джонс говорит, что в лесу живут маленькие человечки, — продолжил Билли. — Эффи Джонс говорит, что случайно раздавила одного из них.
— Эффи Джонс — лгунишка, об этом знают все вокруг, — вмешалась сестра.
— Я слышать не хочу, как ты называешь кого-нибудь лгунишкой, — неловко произнес Герберт. — Это не очень-то красиво.
«Мы такие приятные люди», — сказала сама себе Эбигейл. Как бы то ни было, когда вечером появился преподобный Сомерс, Эбигейл испытала известное облегчение. Сомерс был исключительно благоразумным человеком и смотрел на мир без предвзятости и без отвращения, что стало совсем не простой задачей в 70-е годы.
Сомерс отведал хереса, похвалил его и сказал, что ему приятно находиться в компании таких славных людей, лучших его прихожан.
— Однако следует заметить, — сказал Герберт, — что мы никогда не бываем слишком счастливы.
— Я не знаю ни одного места в Библии, где счастье трактовалось бы как нормальное состояние человечества.
— На прошлой неделе я была счастлива, — сказала Эбигейл.
— Позвольте мне немного углубиться в теологию, — прямолинейно сказал Герберт. — Вы верите, что Бог создал человека по своему образу и подобию?
— С точки зрения антропологии — нет. В широком смысле слова — да…. Как вы думаете, Герберт, что это за слухи о маленьких человечках?
— Вы слышали о них?
— Знаю. Слышал. Об этом говорят повсюду, Герберт.
— И вы верите в это?
— Мм-м… Не знаю…
— Верьте, Ваше преподобие. Эбби недавно прихлопнула одного из них. Мухобойкой. Убила. Я отнес его начальнику полиции Брэдли.
— Не может быть.
— Может, — резко вмешалась Эбигейл.
— Ну и каков он? — поинтересовался священник.
— Как сказать, — печально ответил Герберт. — Под увеличительным стеклом это человек. Настоящий человек, величиной чуть больше муравья. Белый.
— Что тебя зациклило на том, что он белый? — вскипела Эбигейл.
— Потому что именно так оно и было! Это был белый человек.
— Похоже, вы оба сходитесь в том, что это был человек, — подытожил священник.
— Я подумала сначала, что это муха, — опять вставила замечание Эбигейл. — Бог свидетель — он был не крупнее мухи.
— Верно, — согласился Герберт.
— Вы оба имеете в виду, — медленно произнес Сомерс, — что он выглядел как человек.
— Ну… да.
— Где он сейчас?
— Брэдли поместил его в формальдегид.
— Надо бы взглянуть на него. Вы говорите, он похож на человека. Но что делает человека человеком? Разве не наличие души, прежде всего?
— Это спорное положение.
— Неужели, дорогая моя? Мы знаем человека с двух сторон: таким, как он есть, и через божественное откровение. Эти два аспекта в сумме и составляют сущность человека. Все остальное относится к флоре или фауне. Всем известно, что человек есть существо наших размеров. И божественное откровение…
— Только не из космоса, — перебила Эбби.
— О чем вы?
— О том, что из космоса Земля выглядит величиной с апельсин, и человек уже не кажется таким большим, разве не так?
— Остановись, ради Бога, — взмолился Герберт, — ты доводишь дело до абсурда. Ты говоришь о наблюдении с большого расстояния, но размеры человека от этого не меняются. Они останутся прежними, как бы далеко в космос ты ни забралась.
— Откуда ты знаешь? — спросила она, пытаясь обезоружить собеседника.
— Дорогая моя, дорогая моя, — сказал Сомерс, — вы расстроены, мы тоже расстроены, и, может статься, нам еще многое придется пережить, пока с этим не будет покончено. Но я думаю, что вы должны знать чувство меры. Человек таков, каким его создал Бог и каким мы его знаем. Я никак не могу считать себя равнодушным: вы прекрасно знаете, что я никогда не менял своих взглядов на эту проклятую войну во Вьетнаме… несмотря на все трудности с сохранением численности моего прихода. Я обращаюсь к вам не как какой-нибудь библейский фундаменталист, а как человек, верующий в Бога, не поддающегося объяснению.
— Если он не поддается объяснению, значит, он довольно большой, не так ли? Если он простирается в космос на миллионы световых лет, то каковы наши размеры по отношению к нему?
— Эбби, вы спорите без всякого на то основания.
— Разве? — она развернула кусок бумаги и подала Сомерсу вместе с лупой. Он посмотрел сквозь увеличительное стекло и сказал, что крошечная деревянная щепочка, которая там находилась, похожа на стрелу.
— Это и есть стрела. Я вытащила ее из большого пальца левой ноги Билли. Нет, пока он не видел, кто стрелял в него, но как долго это будет продолжаться? Скоро он наступит на одного из них.
— Несомненно, всему этому должно быть какое-то объяснение — может быть, это новое насекомое, удивительно похожее на человека. Обезьяны тоже похожи на людей, но никому в голову не приходит назвать их таковыми.
— Насекомое со светлыми волосами, белой кожей, двумя руками и ногами, к тому же пускающее стрелы — это уж слишком, Ваше преподобие.
— Что бы это ни было, Эбби, это часть природы. Если кого-нибудь из них случайно убьют, так что же, это часть нашего бытия, точно такая же, как стихийные бедствия, которым подвергается человечество: наводнения, землетрясения, гибель городов…
— Вы имеете в виду, что мухобойка для них сродни стихийному бедствию?
— Если вам угодно, да.
За исключением небольшого памфлета в «Нью-Йорк таймс» о странном поведении сумасбродных жителей северной части округа Фэрфилд, известиям о существовании маленьких человечков не придавалось особого значения, и большинство местных жителей приписывало эти рассказы вполне объяснимому влиянию жаркого, засушливого лета. Чета Куки не продала свой дом, но Эбигейл бросила свою привычку прогуливаться по лесу, и даже высокая трава теперь останавливала ее. Она обнаружила, что все чаще и чаще смотрит себе под ноги и все хуже и хуже спит по ночам. Герберт Куки поймал однажды полевую мышь, густо утыканную крохотными стрелами. Жене он об этом ничего не сказал.