Страница 20 из 79
"Помни Дубровники…"
Я и так никогда не забуду мрачный графский дом, гостиницу в его флигеле и мой номер, где мне чудились хриплый бой часов и звон ржавых цепей после двенадцатого удара. И где начались те события, в которых трагически сплелись в один загадочный узор очарование старины и жестокая реальность.
Это случилось, кажется, на третий день моей командировки. Поздно вечером я возвращался в гостиницу. Дождь, моросивший весь день, неожиданно кончился, и стало удивительно тихо. Так тихо, как может быть только в глухом, забытом городке. Высоко на дереве испуганно, видно, спросонок, вскрикнула какая-то птица, сорвалась тяжелая дождевая капля, поскакала вниз и звонко шлепнулась на прилипший к скамейке листок.
Но тишина эта не радовала: была она неестественной и тревожной. Некстати вспомнилось, что флигель стоит на краю заброшенного кладбища и окна моего номера выходят прямо на его полуразрушенную ограду и что вчера, среди ночи, кто-то звонил мне в номер и глухим далеким голосом просил к телефону князя Сергея, уверяя меня, что он бывает здесь по ночам. Если это шутка, то, надо признать, довольно удачная, и на меня она произвела впечатление: князь Оболенский действительно когда-то очень давно жил в этих комнатах. Существует даже легенда местного значения о его таинственном исчезновении отсюда. Старожилы охотно ее рассказывают, неизменно добавляя, что с тех пор, если кто-то из постояльцев по имени Сергей ночует в этом номере, с ним непременно случаются загадочные происшествия. Впрочем, в любой старой гостинице найдется комната с подобной репутацией.
Вспоминая об этом и вглядываясь в узкие темные окна графского дома, я почему-то подумал, что эти шуточки добром не кончатся. Какое-то неприятное предчувствие охватило меня, мне даже показалось, что в глубине комнат кто-то прошел, прикрывая ладонью огонек свечи. Или это был отблеск фонаря на мокрых стеклах?
Я закурил и направился к воротам. Чугунные створки медленно покачивались на скрипящих петлях, будто их только что толкнула невидимая рука.
Дежурная долго искала мой ключ, даже под стул заглянула.
— Что-то нет вашего ключа. И куда он делся? Наверное, уборщица не повесила. Ладно. — Она с трудом сдержала зевок и брякнула тяжелой связкой. — Идемте подберем какой-нибудь. И вымокли же вы.
Отперев дверь, дежурная вдруг встревожилась:
— Ой, что же это у вас свет-то горит? Неуж Клава забыла?
Она решительно шагнула в комнату, ахнула и резко, будто ее вбили в пол, остановилась. Я отодвинул ее в сторону. Дежурная мутно взглянула на меня и, закрыв глаза, прислонилась к стене.
На кровати лицом вниз лежал человек. Ноги его, медленно сдвигая коврик, скользили по полу, будто он пытался встать. На белом покрывале расплылось кровавое пятно.
Я шагнул вперед, но тут правая нога его, босая, согнутая в колене, медленно распрямилась и застыла в неестественном положении. Я сразу понял, что это значит, и посмотрел на часы.
"Нет, — подумал я, набирая номер милиции и глядя на дырявый носок убитого, — нет, это явно не князь Оболенский".
Понедельник
— Так я и ждал этого! — без привидений у него не обойдется…
А началась эта история в понедельник.
После пятиминутки редактор задержал меня и показал вырезку из областной газеты "Голос Званска". Местный корреспондент со странной фамилией Выпивка сообщал: "Вчера в Дубровниках состоялось открытие исторического музея. Это заслуживающее внимания событие знаменательно еще и тем, что организация музея осуществлялась на общественных началах. Сотни поступлений от людей самых разных профессий и редчайшая коллекция, собранная за десятки лет известным историком А. И. Староверцевым, составили фонд музея. Первые посетители смогли ознакомиться с интересными экспонатами, рассказывающими об истории города, о героической борьбе его патриотов в годы фашистской оккупации, о сегодняшних днях. В музее имеются и тематические залы. Его создание является ярким выражением бескорыстной любви жителей Дубровников к их прошлому, настоящему и будущему".
— Вот что, Оболенский, — бодро сказал редактор, когда я прочел заметку. — Езжай-ка ты в этот самый Званск, а оттуда — в Дубравки… Что? Дубровники? Вот-вот. Езжай-ка туда и привези хороший, полновесный материал в свой раздел. Расскажи поподробнее о людях, создавших — ты только проникнись этим фактом, — создавших целый музей. Можно сказать, очаг культуры в Дубравках. Проникся? Ну вот и хорошо. Оформляйся, Сергей. Скатертью дорога.
В редакции званской газеты я открыл первую же дверь и неуверенно спросил: "Где я могу найти… Выпивку?"
Без удивления и улыбки мне назвали номер комнаты.
Выпивка оказался маленьким пожилым человечком, сохранившим, как я понял позже, вместе с румянцем на лице известную долю наивности в характере. Когда я вошел, он что-то суетливо писал, поминутно заглядывая в ящики стола и пуская по комнате зайчиков замками подтяжек.
Назвав свою газету, я объяснил, зачем приехал. Выпивка вскочил, торопливо надел пиджак, застегнул его не на те пуговицы, отчего его круглая фигурка лихо скособочилась, и гордым петушком оглядел сотрудников.
— Вы, наверное, хотите сразу посмотреть музей, ведь так? Это совсем рядом. В Дубровники мы ходим пешком.
Я хотел сразу устроиться в гостиницу, но только кивнул головой, тем более что Выпивка уже звонил в музей и договаривался со Староверцевым о встрече.
— Мне очень нравится вот так бродить по городу осенью, — вдруг томно высказался Выпивка, когда мы шли в музей. — Такие хорошие и достойные мысли приходят в голову, верно?
Я согласился.
— Как вы считаете, отсутствие специального образования не отражается на качестве моей работы?
— Не знаю. Я ведь знаком только с одной вашей заметкой, а по ней, согласитесь, судить трудно. Кстати, я тоже не профессиональный журналист: я юрист по образованию.
— Вот как? И работали в милиции? — Выпивка украдкой, но внимательно осмотрел меня.
— Да, около пяти лет. И убедился, что между этими профессиями есть много общего.
— Пожалуй, вы правы, — не раздумывая, согласился он, кажется искренне наслаждаясь нашей немудреной беседой. И неожиданно признался: — Вы мне очень симпатичны. Не будете возражать, если я окажу вам посильную помощь?
Я не возражал.
— Язык у меня слабый, — продолжал Выпивка. — Это я понимаю и не обольщаюсь, но материал найти умею и подаю непросто. Тут-то мне возраст на руку.
— Сколько же вам? — пришлось поинтересоваться мне.
— По документам еще больше, чем на вид, — конфузливо посмеялся он. И тут же его лицо с широко раскрытыми, почти круглыми глазами приняло выражение грустного и какого-то недоуменного разочарования.
"Ему бы не в газете, а в цирке работать", — подумал я и, посчитав момент подходящим, спросил:
— Извините, это у вас псевдоним такой? Немного странный, верно?
— Нет, — твердо ответил Выпивка. — Мне нет нужды прятаться за чужое имя. Выпивка, кстати, — это совсем не то, что все думают. Это какой-то забытый ветеринарный термин.
Я с трудом сдержал улыбку, подумав, что ветеринария давно уже утратила приоритет на этот термин, и спросил его об имени и отчестве.
— Меня почему-то не зовут по имени-отчеству. Меня до сих пор зовут Андрюшей. — Он так простодушно улыбнулся, что мне стало его жаль.
Музей расположился в бывшей городской усадьба графа Шуваева. Здание снаружи давно не ремонтировалось и выглядело под дождем особенно обветшалым; узкие высокие окна, не везде застекленные, пузатые, в серых разводах колонны между ними, выбитые ступени и ржавая решетка крыльца, облупившаяся на дверях краска. Только столбы с фонарями твердо стояли вдоль фасада. Правда, один из них все-таки подгулял немного: изогнулся к дому как свеча, поставленная слишком близко к печке.