Страница 5 из 15
Ему хотелось иметь много денег и свободного времени, иметь возможность читать и играть и чтобы вокруг него были такие люди, которых рядом с ним никогда не было – из тех, что, если бы им вообще пришло в голову задуматься о нем, сочли бы его жалким ничтожеством, – в общем, ему хотелось всего того, что он уже начал презирать под общим термином «аристократичность», той аристократичности, которую, как кажется, можно было купить за деньги – но только за деньги, сделанные не так, как делал их он. Тогда ему было двадцать пять, у него не было ни семьи, ни образования, ни каких-либо задатков для деловой карьеры. Он начал беспорядочно играть на бирже – и через три недели потерял все, до последнего цента.
Затем началась война. Он поехал в Платтсбург, но его преследовало его ремесло. Бригадный генерал вызвал его в штаб и объявил, что он сможет гораздо лучше послужить Родине, если возглавит ансамбль, – так он и провел всю войну, развлекая знаменитостей вдали от линии фронта вместе со штабным оркестром. Это было не так уж и плохо, если не считать того, что при виде пехоты, ковыляющей домой из окопов, он страстно желал быть одним из них. Их пот и грязь казались ему теми единственными священными знаками аристократичности, которые вечно от него ускользали.
– Все случилось на частном балу. Когда я вернулся с войны, все пошло по-прежнему. Мы получили приглашение от синдиката отелей во Флориде. И тогда осталось лишь выбрать время…
Он неожиданно умолк, Ардита выжидательно посмотрела на него, но он покачал головой.
– Нет, – сказал он, – я не собираюсь вам об этом рассказывать. Я получил громадное удовольствие, и теперь боюсь, что оно будет испорчено, если я им с кем-нибудь поделюсь. Я хочу оставить себе те несколько безмолвных, героических мгновений, когда я стоял перед ними и дал им почувствовать, что я – нечто большее, чем дурацкий пляшущий и гогочущий клоун.
С носа яхты неожиданно донеслось тихое пение. Негры собрались на палубе, и их голоса слились в гипнотизирующую мелодию, уплывавшую в резких гармониях вверх, к Луне.
Мама,
Мама,
Мама хочет отвести меня на Млечный Путь.
Папа,
Папа,
Папа говорит: «Об этом позабудь!»
Но мама говорит: «Пойдем!»
Мама говорит: «Пойдем!»
Карлиль вздохнул и замолчал, глядя вверх на сонм звезд, мерцавших в ясном небе, как электрические лампочки. Негритянская песня перешла в какой-то жалобный стон, и казалось, что мерцание звезд в абсолютной тишине усиливалось с каждой минутой до такой степени, что можно было расслышать, как русалки совершают свой полночный туалет, причесывая серебрящиеся мокрые локоны при свете луны и перешептываясь друг с другом о прекрасных затонувших кораблях, в которых они живут на переливающихся зеленых проспектах на дне.
– Смотри, – тихо сказал Карлиль, – вот красота, которой я хотел бы обладать. Красота должна быть поразительной, удивительной – она должна нахлынуть на тебя, как сон, как взгляд идеальной женщины…
Он повернулся к ней, но она молчала.
– Ты видишь, Анита… Я хотел сказать, Ардита?
Но она молчала. Она уснула.
IV
На следующий день, в разгар залитого солнцем полдня, неясное пятно в море прямо по курсу постепенно приобрело очертания серо-зеленого островка суши. Огромный гранитный утес с северной стороны на протяжении мили косогором спускался к югу, и яркие заросли и трава медленно переходили в песок пляжа, исчезавший прямо в прибое. Когда Ардита, сидевшая на своем излюбленном месте, дошла до последней страницы «Восстания ангелов», захлопнула книгу и взглянула вперед, она увидела остров и негромко вскрикнула от удивления, привлекая внимание задумчиво стоявшего у борта Карлиля.
– Это он? Это то место, куда вы шли?
Карлиль вздрогнул от неожиданности:
– Вы меня напугали. – Он громко крикнул шкиперу, стоявшему за штурвалом: – Эй, Бэйб, это и есть твой остров?
Миниатюрная голова мулата появилась в окошке на верхней палубе.
– Да, сэр. Это точно он!
Карлиль подошел к Ардите:
– Выглядит неплохо, не правда ли?
– Да, – согласилась она, – но он не выглядит достаточно большим для того, чтобы на нем можно было бы искать убежища.
– Вы все еще надеетесь на те телеграммы, которыми ваш отец якобы собирался заполнить эфир?
– Нет, – откровенно сказала Ардита. – Я – за вас. Мне бы доставило большое удовольствие помочь вам скрыться.
Он рассмеялся:
– Вы наша Леди Удача. Думаю, что нам придется хранить вас, как талисман, – по крайней мере в ближайшее время.
– Вы вряд ли уговорите меня плыть обратно, – холодно заметила она. – Но если у вас получится, то мне ничего больше не останется делать, кроме как начать писать бестселлеры на основе той бесконечной истории вашей жизни, которой вы так любезно поделились со мной вчера.
Он залился краской и слегка отстранился от нее:
– Сожалею, что нагнал на вас скуку.
– О, нет… ну, если не считать того момента, когда вы начали рассказывать, как вам было плохо от того, что вы не могли танцевать с дамами, для которых играли.
Он возмущенно поднялся:
– А у вас довольно злой язычок!
– Простите меня, – сказала она, рассмеявшись, – но я не привыкла к мужчинам, потчующим меня историями своих жизненных амбиций, особенно живущим такой сверхидеальной жизнью.
– Почему же? Чем же обычно услаждают ваш слух мужчины?
– Ну, они говорят обо мне. – Она зевнула. – Они говорят мне, что я – воплощение молодости и красоты.
– А что говорите им вы?
– А я молча соглашаюсь.
– И каждый мужчина говорит вам, что любит вас?
Ардита кивнула:
– А почему бы и нет? Вся жизнь вертится вокруг единственной фразы: «Я люблю тебя».
Карлиль рассмеялся и сел:
– Совершенно верно. Неплохо сказано. Вы придумали?
– Да, ну, точнее, я на это наткнулась. Это не важно. Просто это мудро.
– Это типичное выражение вашего класса, – серьезно произнес он.
– О нет, – быстро перебила она, – не начинайте снова лекцию об аристократичности! Я не люблю людей, которые говорят о чем-то серьезном по утрам. Это легкая форма безумия, что-то вроде послезавтрачных приступов. Утром нужно либо спать, либо плавать, либо вообще ничего не делать.
Через десять минут они широко развернулись, собираясь пристать к острову с севера.
– Что-то тут не так, – глубокомысленно заметила Ардита. – Вряд ли он хочет просто бросить якорь у этих скал.
Они шли прямо на скалу высотой футов сто с лишком, и только когда до камней оставалось не больше пятидесяти ярдов, Ардита увидела цель. И захлопала в ладоши от удовольствия. В скале была расщелина, совершенно скрытая нависавшим сверху каменным козырьком, и через эту щель яхта прошла в узкий канал, где мягко плескалась кристально чистая вода, окруженная высокими серыми стенами. А затем они бросили якорь в зелено-золотом мирке – залитой солнцем бухте, где вода казалась застывшим стеклом, а по берегам росли небольшие пальмы. Все вместе напоминало зеркальные озера и игрушечные деревья, которые дети ставят в песочницах.
– Чертовски неплохо! – возбужденно воскликнул Карлиль. – Видно, маленький пройдоха прекрасно знает этот уголок Атлантики!
Его чувства были заразительны, и Ардита тоже возликовала:
– Это самое что ни на есть лучшее убежище!
– О господи! Да это же остров из книжки!
На золотую гладь воды спустили шлюпку, и они пошли к берегу.
– Пойдемте осмотрим остров, – сказал Карлиль, когда шлюпка уткнулась носом в мокрый песок.
Бахрому прибрежных пальм окаймляли целые мили ровного песка. Они пошли в глубь острова, на юг, миновали кромку тропической растительности на жемчужно-сером нетронутом пляже, где Ардита сбросила свои коричневые спортивные туфли – как видно, она сознательно избегала носить чулки – и продолжили путь по берегу. Затем, не торопясь, они вернулись на яхту, где неутомимый Бэйб уже успел приготовить для них ланч. Он выставил часового на вершине утеса, чтобы присматривать за морем со всех сторон, хотя у него и были большие сомнения по поводу того, что вход в ущелье был хорошо известен, так как он никогда не видел карты, на которой этот остров был бы обозначен.