Страница 5 из 6
И в конце концов собрался с духом и отправился на встречу с Мурдыхаем. Не потому, что уважал его: кроме себя самого, Мурчавес никого не уважал. Но потому, что кошки – существа не коллективные. Они талантливо между собой дерутся. Выгибают спину колесом, изрыгают ужасные звуки, скачут вокруг противника на всех четырех лапах и быстро-быстро тычут когтями в глаза. Но подчиняться они не умеют. Нужна авторитетная поддержка, чтобы они согласились хотя бы послушать. Дали шанс воспользоваться правилом муравчика.
Что было дальше и чем это закончилось, мы знаем.
Пятая глава
К святым котцам
И вот он опять на морском берегу, слушает вздорные выкрики чаек, плеск набегающих волн. Рядом лежит бесполезный «Майн Кун»… Плохо, очень плохо, хуже некуда! Грандиозный замысел провален! Грустно мне, грустно, погладьте меня!
Мурчавес, как в тумане, встал и сделал шаг навстречу волнам. Сейчас они его подхватят, понесут на глубину, швырнут о скалы, он будет до последнего грести, потом силы оставят его, и он медленно опустится на дно. Там его встретят огромные рыбы, хищные самовлюбленные креветки, к нему присосутся моллюски, и все вместе будут терзать его полное тело. «А! – будут говорить они беззвучно. – Ты не щадил нас наверху и теперь внизу расплатишься за это!»
Мурчавес тронул воду лапой и отдернул. Вода была ужасно мокрая и ледяная. Внезапно о камень хлестнула волна, и на кончиках его усов повисли брызги. Он с отвращением подергал шкурой и отступил. Умереть, оно, конечно, круто. Но нельзя ли как-то по-другому? Свет на Мурдыхае клином не сошелся, не захотел поддержать – и не надо, есть авторитеты и поавторитетней.
Мурчавес выгнулся, по очереди вытянул задние лапы, подхватил свой объемистый труд и резво побежал обратно в гору, к святым котцам. Для начала он решил пойти к котометанам – как-никак свои, единоверцы. Хотя по большому счету ему было совершенно все равно: он был котом не очень-то религиозным.
Котометанский храм располагался на скале; перед рассветом, в полдень и в закатный час Верховный Жрец карабкался на самую вершину, вставал на край и, плотно прижимая уши, кричал свое раскатистое мяу. Заслыша этот неуемный голос, мурчалойцы открывали сонные глаза, обращали морды на восток и засыпали.
Он застал Верховного Жреца за трапезой. Котята-служки, выстроившись в ряд, подносили белому расплывшемуся персу аппетитную мышатину и птичьи головы. Жрец подвешивал блюдо на коготь, смотрел на него с вожделением и отправлял в огромный рот. Жевал, облизывался – и снова протягивал лапу.
Мурчавес склонил свою гордую голову и положил перед Верховным голубиное крыло, найденное по дороге. (Перо он зацепил когтем, потому что зубы были заняты «Майн Куном»; часть пути пришлось преодолеть, ковыляя на трех лапах.)
– Это тебе, о служитель, – сказал Мурчавес сладким голосом. – Прими мое скромное подношение.
Жрец вопросительно взглянул на крылышко:
– А ты уверен, что оно халявное?
– Я, святой котец, из Мурчалоя! Ты, наверное, знаешь меня: я Мурчавес. И мне известны принципы халявности.
– Хорошо, отложим твое крылышко на ужин. Ты, наверное, пришел поговорить о чем-то важном? Подожди немного, я доем, и мы с тобой начнем беседу.
Ждать пришлось довольно долго – после птичьих голов принесли черепашьи яйца, за которыми последовала заячья лапка, недоеденная лисами. Мурчавес сглатывал слюну, он с утра не ел и здорово проголодался – кто бы знал, какой самоотверженности от него потребовало крылышко! Дотащить его и даже не погрызть…
Жрец промокнул подорожником морду, смачно вылизал лапы, каждую перепоночку отдельно, и с достоинством сказал Мурчавесу:
– Я слушаю.
Тот решил зайти издалека, чтобы снова не вышло конфуза:
– О, уважаемый Жрец. Ты знаешь, что коты разделены, что между нами – непролазные границы…
– Ну уж прям и непролазные. И вообще, что здесь такого? – спросил его Жрец.
Первая попытка провалилась. Мурчавес испытал другую тактику:
– Неверные живут в долине, отрезали подступы к морю…
– А для чего нам море? – Жрец изумленно поднял мохнатые брови.
– Как для чего? Оно шумит. И в нем осьминоги, кальмары и рыба!
– Мы все равно ее едим, – ответил Жрец. – Так? А море нередко штормит. Так? Это опасное дело. Нет, моря нам не нужно. В горах оно спокойнее. И отсюда все отлично видно. Так?
– Но мы могли бы покорить неверных…
– Это еще зачем?
– …и обратить их в истинную веру.
– Ага, сейчас, – ухмыльнулся Жрец и дернул усом. – Обратим. Ты сам подумай. На берегу мое молитвенное пение не слышно. Так? Придется строить еще одно святилище и лазить на вершины дважды в день. Так? Я же похудеть могу.
Мурчавес плохо знал установления религии и поэтому забыл, как тяжело Жрецу взбираться на скалу.
– А ты назначь ученика, – предложил он чересчур поспешно и окончательно попал впросак.
Жрец ощетинился.
– У-че-ни-ка? – произнес он по слогам с презрением. – Чтобы он что? Стал меня подсиживать? Подлеживать? Ты это… как тебя? Мурчавес. Ты запомни. Не твое собачье дело, как мне поступать. Так? Уходи подобру-поздорову, а то я тебе секир-башка устрою!
«Ладно, – подумал Мурчавес, оскорбленный словами Жреца, и особенно сравнением с собакой, – тогда мы пойдем к котославным».
И ответил как можно язвительней:
– Крылышко-то верните. Пригодится.
От котометан до котославных путь не близок. Первые предпочитают скалы, а вторые обустроились на взгорье, где шумят корабельные сосны; отсюда открывается чудесный вид, и это место называется Котриархия. Почва здесь сухая, каменистая, даже гигантские корни пробурить ее не в состоянии и стелются поверх земли. Кое-где они переплетаются, выгибаясь кошачьими спинами и образуя дырявые норки. В этих норках служат красивую службу. Маститые котриархийные коты встают друг против друга, вращают хвостами и громко, утробно рычат. Остальные им подрыкивают. По окончании котриархийной службы кошечки трудной судьбы оставляют благодарственные подношения. Кто свежепойманную мышку, чтобы любимый кот-батюшка скушал. Кто вкусную голову рыбы. А кто и кусочек мясца, обмененный у местных хищников на каракатиц.
Возле входа в узловатый храм лежал огромный черный кот с отсутствующим взглядом. Он умиленно смотрел в пустоту и как будто бы не видел собеседника. Хотя на самом деле очень даже видел.
– Приветствую тебя, – сказал Мурчавес.
– Здравствуй, брат, – певуче ответствовал кот; голос у него был тонкий, а манера выражаться – сладкая. – Ты, брат, к кому?
– Я хочу поговорить с его Котейшеством.
– Их Котейшество почивают, – с равнодушной нежностью ответил секретарь.
– А когда они проснутся?
– Будут с молитвой вкушать.
– А когда отвкушают… отвкушивают… поедят?
– Настанет время вечерней молитвы.
– И когда я с ним смогу поговорить?
– А никогда, – ответил секретарь. – Их Котейшество не для того, чтоб с ними разговаривать.
– А для чего же они?
– Шоб быть, – разъяснил секретарь с каким-то странным нездешним акцентом.
Ошарашенный таким неласковым приемом, Мурчавес развернулся и побрел к котоликам. Сил у него оставалось все меньше, он с утра таскал тяжеленную рукопись, ему хотелось подремать в теньке, а главное – перекусить… Но отступать было нельзя. Если у котоликов сорвется, значит, план его жизни погиб.
Дорога извивалась горным серпантином, огибала скалу и спускалась в песчаные дюны. В дюнах было очень красиво! Далеко, до горизонта, волнистая равнина, то золотистая, то белая. И пресная вода поблизости, в лесном зеленом озере. А ведь кошкам можно иногда не есть, но пить им нужно постоянно! В одной из дюн котолики прорыли лаз, укрепили корнями песчаные стены; получился прохладный подземный собор. Сумрачный, строгий, суровый. Служили здесь иначе, чем в Котриархии. Медлительные тощие коты ложились мордами к приходу и заунывно мурлыкали; всех собравшихся клонило в сон, и это состояние считалось благодатным.