Страница 30 из 65
Сэр Генри Уоттон, британский посол при дворе венецианских дожей, писал в день, когда вышел первый номер «Звездного вестника»:
Профессор математики из Падуи… обнаружил на небе четыре новые планеты, обращающиеся вокруг сферы Юпитера, и множество иных, неподвижных звезд; также <…> Луна не сферическая, на ней много впадин и выступов. Автор этих открытий или гений, или идиот, он или прославится, или будет осмеян. Следующим кораблем отправляю Вам, Ваша Светлость, один из <…> оптических приборов, которые усовершенствовал этот человек.
Новость об открытии планет и о рельефе Луны была сенсационной. Она очень повысила репутацию Галилея и вывела ее за пределы коммерческих кругов. Однако не все приветствовали открытия Галилея, потому что это противоречило системе Птолемея. Гениальная догадка Коперника была верной, теперь это было очевидно и доказано. Особенно не обрадовало научное обоснование гелиоцентрической системы власти предержащие — не так просто оказалось преодолеть их предубеждение.
Галилей думал, что от него требуется только доказать правоту Коперника. Это было его первой ошибкой — ученым свойственно наивно полагать, что окружающие их люди только и мечтают о новых научных открытиях. Галилей считал, что его слава достаточно велика, чтобы он мог оставить скучную преподавательскую работу в Падуе, вернуться в родную Флоренцию и жить без протекции антиклерикальной Венецианской республики. Это было его второй ошибкой, ставшей для него роковой.
Успехи Реформации в XVI веке вызвали со стороны Римско-католической церкви ожесточенное сопротивление, которое очень скоро сформировалось в Контрреформацию. Преследование Лютера было в самом разгаре, борьба за власть вошла в острую фазу. В 1618 году началась Тридцатилетняя война. В 1622 году Рим учредил институт веры, основной задачей которого было доведение до всех и каждого идеологии папского престола, или то, что мы сегодня называем словом пропаганда. Католики и протестанты вошли в жесткую конфронтацию, которую, пользуясь современными понятиями, можно назвать холодной войной. Если бы Галилей знал, что на таких фронтах пощады не бывает никому — ни большому ученому, ни маленькому человеку! Логика этой войны проста: кто не с нами — тот еретик. Даже не столь яростный последователь веры кардинал Роберто Беллармин счел астрономические выкладки Джордано Бруно недопустимыми и отправил монаха-доминиканца на костер. В то время, ставшее для многих горьким, церковь набрала огромный политический вес и повела большой крестовый поход, в котором цель оправдывала любые средства — типичная мораль полицейского государства.
В вопросах политики Галилей мне представляется человеком абсолютно неискушенным, в особенности потому, что считал, что для него все обойдется, так как он умный. Более двадцати лет он шел к своему неизбежному осуждению. Борьба с ним шла медленно, но не было сомнения, что его заставят замолчать, так как расхождения между ним и власть имущими было абсолютным. Они считали, что вера должна быть главной, а Галилей считал, что правда должна победить.
Своей открытой фазы это столкновение принципов и, конечно, личностей достигло в ходе судебного разбирательства в 1633 году. Каждый политический процесс имеет долгую закулисную историю. В архивах Ватикана скрыто множество секретных исторических документов. Есть там один скромный сейф, в котором хранятся самые важные бумаги. В их числе просьба Генриха VIII о разводе, отказ от удовлетворения которой привел к Реформации в Англии. В этом же секретном сейфе — протоколы суда над Джордано Бруно, которых осталось очень немного (большинство записей было уничтожено инквизицией).
Здесь же — знаменитый Кодекс 1181, переплетенные в отдельную книгу материалы по Делу против Галилея. Суд состоялся в 1633 году, но примечательно, что следствие началось — когда бы вы думали? Уже в 1611 году — в момент триумфа Галилея в Венеции. Выходит, уже тогда, в Риме за ним следила Святая инквизиция. Самый ранний документ (не попавший в книгу) содержит приказ кардинала Беллармина начать расследование. Отчеты поступали в 1613, 1614 и 1615 годах. Узнав о внимании к своей персоне, встревоженный Галилей специально ездил в Рим, чтобы убедить своих сторонников, которые были среди кардиналов, не запрещать систему Коперника.
Однако было уже слишком поздно. В феврале 1616 года Ватикан выносит вердикт (привожу его в вольном переводе):
Утверждать, что Солнце стоит неподвижно в центре мира — мнение нелепое, ложное с философской точки зрения и формально еретическое, так как оно прямо противоречит Св. Писанию.
Утверждать, что Земля не находится в центре мира, что она не остается неподвижной и обладает даже суточным вращением, есть мнение столь же нелепое, ложное с философской и греховное с религиозной точки зрения.
На этот раз Галилей, кажется, сумел избежать серьезной кары. Во всяком случае, его заверили, что ему ничего не грозит, и запретили защищать систему Коперника. На этом документ заканчивается. Увы, есть документ, который идет дальше, но до него еще целых 17 лет.
Между тем Галилей возвращается во Флоренцию, усвоив две вещи. Во-первых, время для защиты теории Коперника еще не пришло. Во-вторых, это время уже на подходе. В первом случае он был абсолютно прав, во втором — жестоко ошибся. Как Галилей определил «правильное» время? Он решил, что после избрания умного кардинала — Маффео Барберини — час придет.
Маффео Барберини стал папой римским Урбаном VIII в 1623 году. Он считался интеллектуалом и любителем искусств. Например, Грегорио Аллегри он заказал написать девятиголосный мотет «Мизерере» на текст 50-го псалма. Папа обожал архитектуру. Он хотел сделать собор Святого Петра центром Рима. Внутреннюю отделку он поручил скульптору и архитектору Джованни Лоренцо Бернини, и Бернини создал роскошный балдахин над папским престолом — единственное достойное дополнение к оригинальной конструкции трона понтифика, разработанной Микеланджело. В юности «интеллектуальный папа» писал стихи, а один из восторженных хвалебных сонетов он даже посвятил астрономическим изысканиям Галилео.
Папа Урбан VIII мнил себя новатором и всячески подчеркивал свой сильный быстрый ум:
Я соображаю лучше, чем сто кардиналов вместе взятых. Одно мое слово — слово живого папы — стоит дороже ста указов усопших понтификов.
Столь самоуверенно папа говорил о себе. На самом деле он был типичным представителем барокко — склонным к кумовству, экстравагантным, властным, торопливым и абсолютно глухим к идеям других. Он даже повелел уничтожить всех птиц в садах Ватикана, потому что они мешали ему.
Галилей отправился в Рим в 1624 году и имел шесть долгих бесед в садах Ватикана с новоизбранным папой. Ученый был исполнен надежд на то, что понтифик снимет наложенный в 1616 году запрет научение Коперника. Выяснилось, что папа такой вариант не рассматривал. Но Галилей все равно надеялся, — а чиновники папской курии ожидали, — что Урбан VIII позволит новым научным идеям спокойно влиться в Церковь, пока они незаметно не заменят старые. В конце концов, языческие идеи Птолемея и Аристотеля стали христианской доктриной. Так что Галилей продолжал считать, что папа на его стороне, пока не пришло время это проверить. И тут выяснилось, что он жестоко ошибся.
Позиции ученого и церкви были непримиримыми с самого начала. Галилей считал, что любая теория должна находить подтверждение в природе:
Я думаю, что в обсуждении физических проблем мы должны начинать не с цитирования авторитетных интерпретаций Писания, а опираться на чувственные переживания и очевидные факты… Бог в явлениях природы раскрывается ничуть не меньше, чем в Священном Писании.
Урбан VIII возражал, что никто не может знать Божьего замысла, и настаивал на том, чтобы Галилей обязательно отразил это в своей книге:
Для любого человека было бы невероятной дерзостью ограничивать Божественную силу и мудрость ради какой-то своей догадки.