Комики, напуганные воины

— На помощь! — вполголоса, словно репетируя интонацию, взывает Клещ. — На помощь!

На террасу выходит Варци-олеандр с маской из ароматических трав на лице.

— Что вы там напеваете, синьор Эдгардо?

— Синьора, у фотографа взломали дверь…

У Варци собственная система сигнализации: она визжит примерно тридцать секунд.

Поднимается очаровательный переполох. Выскакивают Сандри, вооруженные в общей сложности шестью пистолетами. Ло Пепе оккупировал лифт, взлетел и очутился на пятом этаже в полной небоеспособности. По лестнице галопом мчатся наверх остальные силы правопорядка, отбивая себе лодыжки автоматами. Наконец врываются в разгромленную квартиру. На столике — единственном нетронутом предмете обстановки — выложена на всеобщее обозрение иностранная валюта и компрометирующие фотографии влиятельных жителей города в сладострастных анальных, оральных, содомических, акробатических и еще невесть каких позах.

Полиция подозревает сеть шантажа. В настоящее время следствие располагает несколькими записными книжками с адресами. Объявлен розыск фотографа Летучей Мыши, а также лиц, его посещавших. Следы Ливиано Лонги обнаружить не удалось. Жильцы дома на виа Бессико, уже подвергшиеся суровым испытаниям в день убийства, требуют от полиции надежной охраны. Как, спрашивается, злоумышленник мог проникнуть (Тормозила внес редакционную поправку: слишком сильный глагол)… беспрепятственно попасть в квартиру и перевернуть все вверх дном? В данной связи мы цитируем заявление депутата Сороки, который сосредоточил внимание на двух моментах…

Карло Хамелеон стучит на машинке, пишет, курит, опять стучит.

С террасы «Бессико» видна Башня номер Три, и наоборот. Сегодня ночью отличная видимость. В эту ночь, вероятно, многое станет явным.

Ритм второй. Ночь

Спускается ночь, город приветствует ее светящимися словами. Длинные, мигающие, струящиеся слова приглашают посмотреть фильм, закусить, развлечься; дрожа, вспыхивают запятые фонарей, восклицательные знаки светофоров, многоточия автомобильных фар. Бледные неоновые лампы подсвечивают манекенов обоего пола, стайки обуви в витринах-аквариумах, надгробья банков. Лучи, красные, желтые, индиго, фиолетовые, разбегаются и сливаются на стенах и тротуарах. Из отражений в стеклах возникают иллюзии: актеры с афиши представляются сидящими в баре, прохожие с содроганием обнаруживают себя среди застывших манекенов. Окна небоскребов напоминают падающие звезды, а настоящие звезды, кажется, можно погасить, повернув выключатель. Большая настольная лампа на тумбочке Всевышнего, думает Лучо, понимая, что раз такие мысли приходят в голову, значит, ему явно не по себе.

Несколько дней спустя после своего семидесятилетия он бредет по центру города и тащит за руль Велу. С виа Бессико его выпроводили два тупых, но вежливых полицейских. Сейчас он тащится в шумной толпе Полуночников: у одного в руках мороженое, другой вооружен газовой зажигалкой, третий собирается вооружиться, засунув руку в карман. Из бара доносятся мелодии песенного конкурса, истошные вопли солистов и ансамблей; на улице то и дело взрываются автомобильные сирены. Лучо Ящерица в поисках тишины зажимает ладонями уши и погружается в бездну океанических вибраций. А китайцы сейчас накручивают педали, отправляясь на работу, дружно, словно кузнечики, звякают велосипедными звонками. Лучо открывает глаза, отнимает ладони от ушей и задерживает плотоядный взгляд на Ночной Бабочке в пятнистом платье; язык его в полном согласии со взглядом облизывает губы.

— Старый червяк, — осуждает его Вела.

— Ты хотела сказать «пошляк», — поправляет Лучо.

— Да одно и то же.

Лучо прислоняет старую боевую лошадь к стене, прислушивается к мерной поступи Полуночников.

— Это стихи Вергилия Марона, аллитерация, имитирующая стук копыт.

— А он молодой? — любопытствует Вела.

— Родился в семидесятом году.

— Бедняга! И двадцати нет! Купи себе мороженое и выбрось это из головы, — советует Вела.

Лучо решает воспользоваться добрым советом и, приготовив пятьсот лир, входит под вывеску «Ice cream». И сразу понимает, что за такую сумму тебе и лизнуть не дадут. В мозгу мгновенно складывается рифма:

За стойкой черно-белый Пьерино Пингвин выдает вафельные конусы с расписанными рукой мастера шариками. Перед ним скользит длинная вереница страждущих душ, и каждая, получив произведение искусства, чувствует себя очищенной и умиротворенной. У одного в руках Лимонный Эверест, у другого — Малиновый Матисс, у третьего — россыпь шоколадного гуано, у мальчика — Фруктовый Гоген, у девочки — сливочно-шоколадный Клее, а совсем малютка сжимает пальчиками невероятное небесно-голубое мороженое.

— Цвет Беато Анджелико, — комментирует Лучо.

— Нет, мультяшек Пуффо, — уточняет Вела.

Лучо вдруг замечает в углу мальчишку лет одиннадцати, завистливо наблюдающего за очередью, мусолящего в руке монетки, которых явно недостаточно для порции мороженого. Лучо медленно продвигается — точнее, его продвигают — к стойке, при этом он мысленно составляет взбитый полифонический букет и сглатывает слюну.

Волчонок сглатывает в унисон.

Клиент впереди попросил банальное ореховое. Неэстетично! Немногим изобретательнее оказался мальчишка, стоявший за ним, — сливочно-ореховое. Лучо решил, что его вкусу соответствует мороженое примерно по такому рецепту: черника, ананас, угорь, крем, китайцы, гоголь-моголь, бактерии, банан и завершающее начало.

— Вам за сколько? — выводит его из задумчивости Пьерино Пингвин.

— За две тысячи.

— Какое?

— Сливочно-лимонное крем-брюле.

Отчеканив эту поэтическую строку, Лучо затылком ощущает отчаянные флюиды Волчонка. Учитель оборачивается. Их взгляды встретились.

— Ты — младший брат Томмазо?

— Попали в точку сразу.

Никогда еще рифмы не способствовали возникновению столь мгновенной и трогательной симпатии. То ли еще будет!

— А что ты в стороне стоишь?

— Без денег здесь получишь шиш!

— Я угощу, иди, малыш!

— Мы что здесь, за мороженым стоим или стихи сочиняем? — рявкает нетерпеливый покупатель за спиной Лучо.

— Ты какое любишь? — спрашивает Лучо.

— Если он хочет мороженого, пусть становится в очередь, — требует нетерпеливый.

— Да бросьте, он же ребенок, — вступается сердобольная Полуночница.

— Дети тоже стоят в очереди, вон, оглянитесь!

Атмосфера накаляется. Пингвин молча слушает перепалку.

— Слушай, дед, забирай свое мороженое и отваливай! — командует нетерпеливый.

— А если я хочу две порции? Нельзя, что ли? — бросает вызов Лучо.

— Нельзя. Ясно, что берешь для мальчишки.

— Ах так? Дайте мне шесть порций по две тысячи. Хочу попробовать все сорта!

Пингвин в сомнении.

— Я сказал — шесть! — Лучо с торжествующим видом выкладывает деньги, забирает шесть порций мороженого и выходит, едва не задев нетерпеливого, при этом конус держит над головой наподобие короны.

— Выпендрежник! — злобно шипит нетерпеливый.

— Спасибо, — говорит ему Волчонок уже на улице.

— Чего не сделаешь для друга, — отзывается Ящерица.

Они усаживаются за столик, о таком количестве мороженого новые друзья могли только мечтать: Лучо много лет назад, Волчонок только что. Лучо передает малышу крем-брюле и клубничное, во время этой операции ореховое у него в руках раскалывается и рыбкой летит на землю, будто прыгая с вышки. На помощь торопится дворняга-бедолага и добросовестно все вылизывает. Лучо берется за сливочное; прохожие с любопытством глядят на него, порой даже показывают пальцем на старичка с трезубцем.