Страница 6 из 10
Фотоген присмотрелся к цветам и подумал, что нечто похожее он видел и раньше, только никак не может вспомнить, где. Как Никтерис никогда в жизни не видела распустившейся маргаритки, так он никогда не видел закрытого венчика.
Никтерис бессознательно пыталась отвлечь юношу, помочь ему прийти в себя; и странная, мелодичная речь прелестного создания немало помогла Фотогену позабыть о страхе.
- И ты зовешь это тьмой! - повторила Никтерис, словно сама нелепость подобной идеи приводила девушку в замешательство. - Да я могла бы пересчитать каждую прядь зеленых волос - думаю, именно это в книгах называется травой - на расстоянии двух ярдов! Ты только посмотри на великую лампу! Сегодня она светит ярче, чем обычно; не могу взять в толк, с какой стати тебе так пугаться и говорить о тьме!
Приговаривая, Никтерис поглаживала его щеки и волосы, пытаясь успокоить юношу. Но каким несчастным и жалким ощущал себя Фотоген! - и как ясно это отражалось в его лице! Он уже готов был объявить, что ее великая лампа вызывает в нем только ужас и похожа на ведьму, восставшую из гроба, однако юноша не воспитывался в неведении, как Никтерис, и даже в лунном свете понял, что перед ним - женщина, хотя прежде никогда не видел женщин столь юных и милых; и в то время как Никтерис утешала его, помогая совладать со страхом, само присутствие девушки заставляло Фотогена еще сильнее устыдиться собственной слабости. Кроме того, совсем не зная ее нрава, Фотоген опасался рассердить свою спасительницу: а вдруг она уйдет и покинет его в беде! Поэтому юноша лежал неподвижно, не смея шевельнуться; та слабая искра жизни, что еще теплилась в нем, поддерживалась только ею, а ведь если он двинется, то двинется и она, а если она его оставит, он разрыдается как ребенок!
- Каким путем тебе довелось сюда попасть? - спросила Никтерис, обхватив ладонями его лицо.
- Вниз по холму, - отвечал юноша.
- Где ты спишь? - спросила она.
Фотоген указал в направлении замка. Девушка радостно рассмеялась.
- Когда ты научишься не пугаться, тебе захочется всегда выходить со мной, - заверила она.
Про себя Никтерис подумала, что спросит незнакомку, как только та придет в себя, как ей удалось выбраться на волю: ведь наверняка и эта девушка тоже явилась из пещеры, где ее запирают Уэйто и Фалька.
- Ты только погляди на эти чудесные краски, - продолжала Никтерис, указывая на розовый куст: Фотоген не мог разглядеть на нем ни единого цветка. - Они куда прекраснее, чем краски на твоих стенах, верно? И при том живые, и так сладко пахнут!
Про себя Фотоген досадовал, что спасительница заставляет его то и дело открывать глаза, чтобы взглянуть на то, чего он все равно не видит; всякий раз юноша вздрагивал и крепче хватался за ее руку, ибо всякий раз ужас отзывался в его сердце новым приступом боли.
- Ну полно, полно! - увещевала Никтерис, - Так, право же, нельзя. Ты должна быть храброй девушкой, и...
- Девушкой! - закричал Фотоген, в ярости вскакивая на ноги. - Будь ты мужчиной, я бы убил тебя!
- Мужчиной? - повторила Никтерис. - Что это такое? Как я могу быть мужчиной? Мы обе - девушки, разве нет?
- Никакая я тебе не девушка, - отвечал Фотоген, - хотя (добавил он, изменив тон и бросаясь на траву к ее ногам), я дал тебе слишком веские основания обозвать меня девчонкой.
- Ах, теперь ясно! - отозвалась Никтерис. - Конечно же, нет! Ты никак не можешь быть девушкой. Девушки не испытывают страха - без повода. Я все поняла: ты так испугался именно потому, что ты не девушка!
Фотоген передернулся.
- Вовсе нет, - угрюмо возразил он. - Кошмарная тьма наползает на меня, пронизывает мое существо, проникает в самые кости - вот отчего я веду себя, как девчонка. Если бы только встало солнце!
- Солнце? Что это такое? - воскликнула Никтерис: теперь и она почувствовала смутный страх.
Фотоген разразился восторженным дифирамбом, тщетно пытаясь тем самым совладать со страхом собственным.
- Солнце - это душа, и жизнь, и сердце, и гордость вселенной, восклицал он. - Миры кружатся в его лучах, словно пылинки! В свете солнца сердца мужей исполнены силы и храбрости, а когда солнце заходит, храбрость убывает - исчезает вместе с солнцем, и мужчина становится таков, как я сейчас.
- Выходит, это не солнце? - спросила Никтерис задумчиво, указывая на луну.
- Это?! - с непередаваемым презрением воскликнул Фотоген. - Про эту штуку я ничего не знаю, знаю только, что она безобразна и кошмарна. В лучшем случае, это - призрак мертвого солнца. Да, так оно и есть! Вот почему у нее такой жуткий вид!
- Нет, - проговорила Никтерис после долгой, сосредоточенной паузы. Здесь ты, верно, ошибаешься. Я думаю, что солнце - призрак мертвой луны, вот почему оно куда великолепнее, если верить твоим словам. Значит, на свете есть еще одна огромная комната, в крыше которой живет солнце?
- Не понимаю, о чем ты, - отозвался Фотоген. - Но ты желаешь мне добра, я знаю, хотя не след бы тебе обзывать девчонкой беднягу, заплутавшего во тьме. Если ты позволишь мне полежать здесь, положив голову тебе на колени, я бы заснул. Ты ведь станешь хранить и оберегать меня?
- Да, конечно, - отвечала Никтерис, напрочь забывая об опасности, грозящей ей самой. И Фотоген погрузился в сон.
XIV. CОЛНЦЕ
Всю ночь напролет Никтерис и юноша оставались в сердце огромной конусообразной впадины в земле, словно два фараона в одной пирамиде. Фотоген все спал и спал, а Никтерис сидела неподвижно, чтобы не разбудить юношу и не предать его во власть страха.
Луна поднялась к высотам синей вечности: великолепие ночи достигло своего апогея. Река журчала и лепетала приглушенно и тихо, фонтан устремлялся к луне, расцветал на мгновение огромным серебряным цветком, чьи лепестки непрестанно опадали, словно снег, только с неумолчным мелодичным перезвоном, вниз, на ложе покоя; вот проснулся ветер, пронесся среди дерев, задремал и проснулся снова; маргаритки спали на ножках у ног девушки, но Никтерис и не подозревала о том, что цветы спят; розы, казалось, бодрствовали, ибо аромат их разливался в воздухе, но на самом деле они тоже спали - то было лишь благоухание их снов; апельсины таились среди листвы словно золотые лампы, а вокруг покачивались серебристые цветы - души их еще не рожденных детей; запах акации наполнял сад, словно благоухала сама луна.
Наконец, непривычная к свежему воздуху, утомившись от долгого сидения неподвижно, Никтерис задремала. В воздухе похолодало. Близился час, когда девушка обычно укладывалась спать. Она смежила веки - о, только на минутку! - и склонила голову на грудь. Вдруг глаза Никтерис снова широко распахнулись: ведь она обещала охранять сон незнакомца!
В это мгновение в мире произошла перемена. Луна свершила полный круг и теперь глядела на девушку с запада. Никтерис заметила, что лик луны изменился и поблек, словно и она тоже измучена страхом и с высокого трона узрела надвигающийся ужас. Свет ее словно бы растворялся и утекал прочь; луна умирала - уходила, гасла! Однако же все вокруг казалось на удивление ясным - яснее и отчетливее, чем когда-либо. Как может лампа дарить больше света, если у нее самой света почти не осталось? Ах, в этом-то все и дело! До чего же она истомленная, слабая! Это потому, что свет покидает великую лампу и разливается в комнате - вот почему луна кажется такой изможденной и бледной! Она все отдает! Она тает, словно кусочек сахара в воде!
С трудом превозмогая нахлынувший страх, Никтерис попыталась утешиться, глядя на спящего. Какое красивое создание! - как его назвать, девушка не знала, потому что создание рассердилось, когда она назвала его тем самым словом, с каким обращалась к ней Уэйто. И, чудо из чудес! теперь, невзирая на то, что в огромной комнате похолодало, на бледной щеке разливается цвет алой розы. Какие красивые золотые локоны рассыпались у нее на коленях! Как глубоко и ровно это существо дышит! А что это у него за невиданное снаряжение? Что-то похожее она уже видела на стенах катакомб.