Одинокий колдун

Все девушки в комнате накрашены были очень ярко, держались независимо, но и среди них Света выделялась уверенностью. Она так лихо перекидывала ножки с одной на другую (а куцая кожаная юбочка трепетала и смещалась наверх), что Егор на миг забыл обо всем, уставившись на белые свежие ее бедра. Тут же пришел в себя, покраснел, исподтишка огляделся, не заметил ли кто.

— Играем характеры! Яркие! Сочные. Внятные, — рявкнул, морщась, Петухов, даже слегка пристукнул кулаком по столу. — Никаких идиллий, никаких возвышенных манерных объяснений и поз. Только конкретность. Выкиньте прочь все эти постмарксистские штучки насчет конфликта между прогрессивным гуманистом и реакционными феодалами. Пошло, затрепанно, и неправда все это. Прав Егор в том, что нужно искать конкретные и адекватные нам сейчас мотивировки. Но гипотеза Егора антидемократична. Получится, что любое слово свободы, любые размышления и разговоры — вовсе не глоток свободы, а средство для оглупления трудящихся. Мы здесь за демократию, и за право каждого говорить сколько угодно и о чем угодно.

Все присутствующие с укоризной и недоверием посмотрели на Егора, он все-таки смутился, зарылся носом в листки пьесы.

— А вот возьмем антисталинскую проблематику, — продолжил вдохновенное выступление Петухов, — да с таким акцентом, чтобы Фрейдом запахло, вот тогда настоящий борщ сварганим, пусть чертям и цензорам из райкома тошно станет. В этом направлении будем работать. Призрак — Сталин и все тоталитарное начало в целом. Гамлет — сын с эдиповым комплексом, взыскующий нерешительный демократ. Офелию осовременим, в этой юбке и сыграешь (видать, самому Петухову понравился наряд Светы). А сейчас за работу. Ты мне скажи кратко, Егор, каким своего призрака представляешь, как изображать будешь, — с деланно подчеркнутым уважением обратился Петухов к Егору.

— Призраком и изображу, — смирно сказал Егор.

— Конкретно каким?

— Наверно, страшным. Но немного грустным и бессильным. Завидует и ненавидит живых. Я таких даже видел, — ответил Егор.

— Ишь ты, видел! — Петухов покрутил головой. — Ладно, с тобой мы будем отдельно работать, ты готовься. Пока читку по ролям начнем. Надо звучание, темп и обертоны поймать, чтобы точно, с чувством и пониманием...

Читать Егору пришлось мало, но все равно срывался голос, пробился скрежещущий кашель — от непривычки много говорить. И остальные новобранцы успели в первую читку измучить и потерять голоса, невольно переходя от декламации к крику. Егор разглядывал их, читающих людей, в кругу которых он оказался на неопределенно длительное время.

Королеву Гертруду играла вторая примадонна труппы, высокая, худая и очень порывистая студентка, которую некоторые окликали Феей, лишь ассистент Петухова Гриша называл полным именем Фелиция. У нее были крупные малоподвижные глаза с черными блестящими зрачками, которые иногда глядели на Егора, как ему казалось, недоверчиво и придирчиво. Он подумал, что она, а может быть, вообще все, кроме Петухова, считают его лишним, случайным в их коллективе. А сможет ли он играть на сцене?

Очень нравился ему сам Гамлет, которого играл ассистент Гриша: полный, громоздкий парень с бородой и в щегольских очках с золотой оправой. Егор сразу же устыдился своих очков, особенно ниток, намотанных на крепления дужек вместо сломанных винтиков, от чего дужки не складывались. Тем временем стали читать пьесу по второму кругу, сделав перерыв на воду и указания режиссера, — второе чтение шло усталым, но выразительным шепотом.

— Есть отличная идея, — энергичный Петухов не замечал, как растеклись оладьями по стульям его подопечные. — Сейчас отправляемся в зал. Пусть кто-нибудь сгоняет в буфет за бутербродами, минералкой и запасом. Светуль, выдай башли из кассы (она была бухгалтером театра). Премьеру будем играть до Нового года, числа тридцатого. Отсюда максимально ужесточим ритм тренировок!

Никто не пискнул, лишь девушки Света и Фелиция выразительно повздыхали. Петухов с Гамлетом галантно предложили дамам руки. Егор пошел за остальными на выход, к гардеробу. Зал был рассчитан на триста мест, Петухов гордо шепнул Егору, что пьеса «Корабелка» собирала по полтыщи и больше зрителей.

— Нам даже разрешили продавать билеты. Выручку пополам делим с администрациями клуба и института, деньги пускаем на декорации и костюмы. Нужен рывок, две-три премьеры, чтобы давать каждую неделю по три представления, и тогда мы начнем по-настоящему зарабатывать. И каждому в карман процент от прибылей! Независимыми и уважаемыми станем! Хотя, вряд ли все это позволят, но мечта роскошная.

Кроме еды парень, игравший Лаэрта, принес три больших (0.8) бутылки портвейна. У труппы была добрая питерская традиция выпивать всем вместе после работы для сплочения коллектива. «Снимать напряженку надо, старик, не то сгоришь», — важно объяснял новичку тощий, наркоман или туберкулезник, Лаэрт. Егор подумал, что на девять человек принесенного будет многовато, но ошибся. Пили здесь чуть ли не круче, чем грузчики в порту.

В остальном все происходящее ему было по душе: как яростно матерился Петухов, а ему вторили Гамлет с Королем и иногда Фелиция; как скрипели и гнулись доски на сцене, колыхались и шуршали, источая тусклую пыль, полотнища занавеса. И в ломках, в кривлянии и петушиных криках и топоте рождались вдруг удачные жесты, позы; отдельные фразы в пустом зале начинали звенеть и вызывать радость, как от пойманной птицы. Самого Егора на сцену не вызывали, вероятно, Петухов имел точное и решенное представление о Призраке, а все остальное пока нащупывал. Офелию и Лаэрта загнали до седьмого пота.

Весело, устало пили портвейн. Егор осилил полстакана, от добавок отказывался. Петухов наказал всем выучить за два-три дня все реплики наизусть. Мужикам также вменялось в обязанность поискать по стройкам и брошенным домам доски, мотки толстой проволоки — матерьялы для будущих декораций. Обе девушки должны были шить костюмы для всех. Потом все расцеловались и разошлись в разных направлениях из темного дворика клуба. Егор пошел домой пешком, метро не работало, а денег на такси не имел. Он узнал в эту ночь, что Офелия является подружкой Петухова — они втроем шли минут двадцать (парочке нужно было через Невский на Петроградскую сторону), и целовал и тискал пьяный режиссер свою приму страстно и безапелляционно.

Через неделю впервые состоялся прогон пьесы на сцене. Пока что это выглядело не спектаклем, а набором соло для каждого из персонажей.

Егор сыграл своего Отца-Призрака. Весь день выдался для него хорошим, спокойным, и поздний вечер — любимое время суток — придал уверенности и решимости. Он решил заставить себя стать призраком. Для этого нужно было начисто отрешиться, забыть лица и голоса вокруг, заново распахнуть глаза — уже тяжелые и мутные глаза духа, и напряженно озирать ими вокруг, потому что весь мир духа соткан из страха и насилия. Так и пошел на сцену, произнес первые фразы, ни разу не сбившись в декламации, не запнувшись о торчащие гвозди ботинками (а на предыдущих репетициях его неловкости раздражали мэтра и актеров очень сильно).

Он грузно, устало прохаживался по сцене, волоча за собой длиннющие фалды черного сюртука, придуманного Петуховым и пошитого Фелицией. Хотел объяснить им, показать наглядно, как бывает тяжело, мерзко жить в мире духов, как больно и обидно возвращаться в мир живых; и Призрак охотно угробил бы их всех, суетящихся на подмостках, и своего сына, и девиц, и последних слуг и шавок (на сцене в качестве эксперимента присутствовали на поводках три дворняги и пара котов из институтского буфета — еще одна идея авангардного режиссера).

Особенно Егорова Призрака раздражал Гамлет. Он решил застращать, запугать заносчивого принца. Петухов эту трактовку одобрил. Призрак все время пытался зайти за спину Гамлета, хватал за плечи, выглядывал сбоку, кружил и метался, как бы сдерживая себя, поджидая, когда его сынуля ухлопает остальных и станет сам бесполезным. Но Гамлет-Гриша был в два раза толще и на голову выше Призрака, первые наскоки невзрачной фигурки в огромном сюртуке вызвали лишь смех актеров. В перерыве и Петухов намекнул на комичность происходящего.