Дверь в...

- Тысяча восемьсот тридцать восьмой! – я неуверенно улыбнулась тому энтузиазму, с которым Эдвард взял бутылку – по всей видимости, самого «выдержанного» и дорогого «вина». Сейчас был тот самый особый случай, когда его стоило распить.

- Чем оно отличается от… тех? – неловко спросила я, когда мы поднялись наверх, в его апартаменты. Я махнула рукой в сторону комнаты, где видела пластиковые бутыли.

- В погребе хранится человеческая, - пояснил Эдвард с такой обезоруживающей простотой, как будто говорит об обыденной вещи, вроде меню ресторана. Впрочем, так оно и было для него. – А там – кровь животных. Проходи.

Он поставил свою внушительную бутылку на стильный стеклянный столик, придвинул к нему поближе диван, приглашая меня садиться. Спустя секунду включил негромкую мелодию и зажег символический свет, который погрузил комнату в дух Хэллоуина – по стенам заплясали красные всполохи, похожие на чертей. Это было жутковато, но атмосферно. А в сочетании с потрясающей чистоты и красоты мелодией даже романтично.

Вернулся Эдвард с большими чистыми хрустальными бокалами для меня и себя. Улыбнулся, поставив их на стол, откупорил свою бутылку.

Я скинула обувь и забралась с ногами на диван, стараясь не думать о том, что он наливает. В конце концов, разве он виноват в том, в каком мире живет? Для него все это – естественно, так же как и для меня естественно то, что происходит у нас.

Эдвард налил и мне моего вина тоже – слишком много, на мой взгляд, но я не возражала. И мы подняли бокалы, звонко соединив их друг с другом.

- За наше свидание, - сказал, улыбаясь, он.

- Это самое необычное свидание в моей жизни, - отпила вина я.

- В моей тоже, - согласился он, и я не могла оторвать взгляда от его губ, понимая, что именно он пьет. Это завораживало и одновременно пугало.

Его лицо в свете оранжево-красных бликов, улыбающееся и неожиданно довольное, не пугало сейчас. Я обнаружила, что чувствую себя почти нормально, даже зная, кто он.

Его лицо было красивым. Не знаю, что он думал обо мне, но сам он был потрясающе привлекателен для парня. Или просто вино ударило мне в голову.

- Ваша музыка – она такая потрясающая, очень сложная и… идеальная что ли, - сказала я, чтобы отвлечься, потому что мы постоянно неприкрыто разглядывали друг друга, как диковинку. Любопытство обжигало, мне даже хотелось дотронуться до него, чтобы понять, что из наших легенд – правда, а что – нет.

- Да, наши умеют играть, - согласился он с самодовольной усмешкой, вспоминая мелодии, которые я ему включала на своем сотовом телефоне. – Каждый умеет. Быть композитором – легко. Вечность – это немного скучно. Каждый из нас умеет почти все, мы очень быстро развиваемся и запоминаем. Мы летаем в космос, - добавил он с таким видом, будто хотел доказать, что они круты, круче нас. – А вы?

- Мы тоже, - фыркнула я, обиженная, что он все еще думает обо мне как о ком-то примитивном.

- Мы дальше, - уверенно усмехнулся он, а затем поморщился. – Правда, делать там абсолютно нечего. Все другие планеты мертвы.

- А что там, на других планетах? – спросила с жаром я, наклонилась вперед, чтобы ничего не прослушать. Эдвард, поняв, что музыка может помешать, пересел ближе, на мой диван, и я невольно наклонилась к нему, пока он рассказывал. В красноватых отблесках пляшущих по стенам чертей его рассказ приобретал особенный, фантастический шарм.

Любопытство все сильнее утягивало меня в свой водоворот, остановиться было невозможно. Должно быть, мое чувство самосохранения уснуло. Хотя я знала, что должна идти назад, оставить его здесь, закрыть дверь и навсегда забыть об этом инциденте. Надеяться, что он не станет взламывать мой замок, и каждый из нас останется в своем мире. Но я сидела, впитывала его рассказ, каждое слово воспринимала с энтузиазмом, жадная до новых и новых подробностей. Знала, что когда вернусь, мне даже не удастся никому об этом рассказать – мне просто не поверят. Это был, есть и должен оставаться секрет моей семьи, только теперь я не просто верила в то, что секрет существует, я знала, в чем он заключен.

- Значит, ваш прогресс ушел далеко вперед, - признала я, и Эдвард пожал плечами.

- Что еще делать? – сказал он. – Когда впереди миллион скучных дней…

- Я хочу посмотреть! – сказала я тогда, мысленно уже предвкушая невероятную экскурсию по его миру. Я показала на входную дверь, готовая встать прямо сейчас и отправиться.

- Это исключено, - сразу же посерьезнел Эдвард, остужая мой пыл. – Тебя или сразу съедят, - он усмехнулся, увидев мой испуг. – Или отловят и увезут на ферму.

Он наклонился вперед, втянул носом воздух и прикрыл глаза, и до меня в ужасе дошло, что он наслаждается моим запахом. Весь алкоголь тут же вылетел из головы, я отшатнулась, а Эдвард, как на веревочке, наклонился вслед за мной. Мое положение резко стало очень устрашающим, когда он открыл голодные глаза. Мы почти лежали на диване, Эдвард нависал надо мной, было некуда бежать.

Его улыбка была прежней, немного успокоив мой страх, хотя он не ушел полностью.

- Хотя… - пробормотал он задумчиво, и вдруг, подняв руку, осторожно провел по моей щеке. Я думала, мое сердце выскочит от испуга или на части разорвется. Его лицо было слишком близко к моему лицу. Пальцы оказались ледяными, наши легенды не врали. – Хотя тебя не поместят на ферму, - рассуждал он, его пальцы невесомо скользили вдоль моей шеи, вызывая дрожь страха и… просто дрожь. Я задыхалась, шокировано глядя в его исследующие глаза. – Тебя, скорее всего, обратят, когда поймут, что ты не тупое животное, - добавил он шепотом, его пальцы все более настойчиво касались моей шеи, и я видела надвигающуюся опасность, прямо как лавину, несущуюся с гор.

Он снова вдохнул, его глаза потемнели, глядя мимо меня, туда, где находились его пальцы. И тогда я отчаянно прошептала, взывая к его разуму, если он еще есть:

- Ты не мог бы перестать делать это? Я тебя боюсь.

- Прости, - он моргнул и резко отодвинулся, создавая между нами пространство. Его смущенный вид успокоил меня, он сам не заметил, насколько зашел далеко. Его пальцы неловко потеребили волосы, придавая прическе еще более лохматый вид, чем был. Он взял свой бокал и отпил, боясь смотреть на меня. Повисла неловкая пауза.