Страница 43 из 70
В один из таких визитов я застала у нее двух отчаянно споривших гостей. Они казались мне тогда очень пожилыми — оба действительно были значительно старше Рахели. Один из них, совершенно седой, с окладистой бородой, — Лазарь Шолмонович Гордонов, географ и лингвист, знаток иностранных языков. Второй — лысоватый, плотный, как мне показалось, немного напряженный и нервный, — Феликс Львович Шапиро. Рахель относилась к нему с особенным почтением и вниманием. Ее глаза блестели, она была непривычно оживлена и удивительно хороша.
Одна половина стола была завалена библиотечными карточками, испещренными ивритскими буквами, а другая, накрытая белоснежной скатертью, занята приготовленными рукой Рахели салатами и прочими угощениями, а также кофе с цикорием, который в те времена казался мне очень вкусным.
Я понимала, что нервозность Феликса Львовича объяснялась некоторой ревностью к Лазарю Шолмоновичу: они оба были поклонниками Нехамы Лифшицайте. И... оба благоговели перед Рахелыо Марголиной! На концерты «еврейского соловья», как называли Нехаму, оба приходили с цветами и сидели в первом ряду, не сводя с певицы глаз. Феликс Львович обычно просил Рахель купить цветы, а тетя поручала это мне. Я шла на рынок, и букет совершал обратный путь в присутствии всех участников этого романтического действа. Много лет спустя, в Израиле, когда уже не было в живых ни Рахели, ни ее поклонников, я рассказывала это Нехаме, и мы с грустью смеялись.
Рахель Павловна была верной помощницей Феликса Львовича в работе над словарем. Историк и лингвист, она прекрасно разбиралась в вопросах гебраистики: все 28 000 слов с объяснением их происхождения были собственноручно переписаны ею на карточки, которые я видела на столе. Оба понимали важность этой работы, полностью поглотившей все их помыслы и думы. Они много говорили об Израиле. Феликс Львович понимал сионистские устремления Рахели, и с грустыо думал о предстоящем расставании.
Рахель совершенно преобразилась: снова стала широко общаться с людьми, ходить в гости, в концерты, приглашала к себе, отмечала еврейские праздники. Она вновь обрела смысл жизни и однажды сказала Феликсу Львовичу: раньше никогда бы не поверила, что после гибели сына не утрачу интерес к жизни. На что он ей ответил выдержкой из Талмуда: «Над каждым живым творением витает дух Божий и неслышно повелевает: живи, живи, живи».
Думаю, не ошибусь, если скажу, что ее преображению способствовали не только духовная и дружеская близость, но и глубокое чувство любви, охватившее двух пожилых людей. Он был женат, и, разумеется, не находил поддержки в своей семье, несмотря на то, что Рахель помогала ему в уходе за неизлечимо больной женой. Напряженное отношение со стороны его семьи огорчало Рахель, но она понимала, что без нее ему было бы значительно труднее справиться с ситуацией. Она ездила вместе с ним в Ильинку, где находилась больная, убирала, готовила, находила врачей-специалистов. Феликс Львович не мог не оценить ее помощь и проникался еще большим чувством благодарности и любви к моей мудрой, красивой тете. В своих стихах на иврите ои сравнивал себя с Фаустом, которому Бог на старости лет послал любовь и вдохнул в него молодость. Рахель свято хранила их вместе с письмами сына с фронта. Феликс Львович страдал от мысли, что останется один, если она уедет в Израиль. Но разлучил их не отъезд Рахели, а его смерть в 1961 году. Он так и не дожил до выхода словаря.
Рахель снова погрузилась в уныние и траур и стала более активно добиваться разрешения на выезд. В 1962 году через высокопоставленного отца одного из своих учеников ей удалось передать Хрущеву письмо, в котором Рахель обращалась к нему, как и она, потерявшему на фронте сына, с просьбой разрешить ей воссоединиться с семьей в Израиле. И в 1963 году ступила на землю Иерусалима.
В том же году мои родители выслали ей вышедший к тому времени Иврит-русский словарь. С этого момента и до декабря 1971 году, когда автомобильная катастрофа прервала жизнь Рахели, евреи Советского Союза могли слышать ее голос в передачах радиостанции «Коль Исраэль».
СЛОВАРЬ НАДЕЖДЫ
(Фрагменты интервью с Израилем Минцем)
— Мы с вами беседовали о появлении в Москве словаря Феликса Шапиро.
— Это было в 1963 году. В том году я был реабилитирован и смог вернуться из вечного поселения, к которому был приговорен, в Москву. Не помню точно, как до меня дошло, что такой словарь появился, и я отправился в единственный магазин, в котором он продавался. Посмотрел на словарь — правдоподобно ли это? И тогда кому-то мысленно произнес благодарственную молитву, не знаю почему. То есть мне понятно почему. Потому, что еврейские буквы и иврит настолько были запрещены...
— Мы с вами договорились, что интервью адресовано тем евреям, которые не собираются уезжать, и должно быть максимально «кашерным».
— Я вас понимаю, но очень трудно самого себя редактировать... Я пошел к кассе и уплатил за десять книг. У выхода ко мне подошел директор магазина и спросил: «Извините, пожалуйста, почему вы купили десять словарей?» Я сказал, что для меня это очень большое событие, я хочу одарить этой книгой своих друзей.
— И как отреагировал на эти слова директор магазина?
— Он, видимо, был взволнован и удивлен, что словарь архаичного языка может вызвать живой интерес у современника. На меня же произвели впечатление евреи, толпящиеся в магазине. Один другому говорит: «Ну, видите, вы все жалуетесь на советскую власть, но вот издали все-таки словарь иврита!» — «А вам понятно, почему это произошло?» — «Коль скоро есть у нас государство свое, есть Израиль, значит язык...»
— Послушайте, вы просто обложили меня своим Израилем.
— Я вам скажу, что мой Израиль — это и ваш Израиль тоже. Я, например, совершенно точно установил в Советском Союзе, что нет такого еврея, который остался бы равнодушным к такому событию...
Я видел женщину, просматривавшую книги, которая спросила: «Что такое ивритский словарь?» — «Вы что, не знаете, что иврит —это еврейский язык?»
Она тут же купила словарь. Я пошел за ней и спросил: «Извините, гражданка, для чего вы купили словарь, если не знаете иврита?» Она сказала: «Это неважно, я уже человек пожилой, но у меня есть дети, внуки. Дай Бог, чтобы они стали им пользоваться, чтоб у них появилось желание и интерес к родному языку...»
Я был рад, что словарь вызывает такую реакцию. Пришел домой, отложил все дела и занялся просмотром словаря. Я был крайне удивлен, мне стало не по себе, что буква «hей» весьма похожа на букву «хет». Меня возмутило: неужели так небрежно можно издать такой словарь, и я написал письмо в издательство иностранных и национальных словарей.
Через некоторое время я получил ответ. «Ваше письмо по поводу словаря мы получили. Ваши претензии несостоятельны, специалисты утверждают, что буква (в скобках написано «аш») достаточно хорошо читается. Если вам трудно ее различить, мы рекомендуем вам пользоваться очками».
Но все же я был рад появлению этого словаря. Словарь произвел, видимо, очень большое впечатление не только в Советском Союзе, но и в Израиле...
— Прошлый раз вы очень колоритно рассказали о том, как побывали у разных людей и у всех находили словари. И мы с вами затронули вопрос: какое значение этот словарь имел для еврейского самосознания в России?
— Да, помню, я встречал у синагоги людей, которых не так уж хорошо знал, со словарем в руках. Я спрашивал некоторых: «Скажите, вы умеете пользоваться словарем?» — «Нет, мы не знаем иврита».
Но словарь окрыляет, это — надежда на лучшее будущее, на нормальные отношения с Израилем. И евреям станет легче. Одним словом, этот словарь способствовал какому-то возвращению к Субботе. Причем я расширяю смысл Субботы. Это не только какое-то религиозное начало, это — возвращение к желанию получить то, чего люди были лишены в течение многих лет в Советском Союзе.