Страница 4 из 103
Специалист Гриня таращил круглые ясные глаза и держал наготове необходимый инструмент, благо этого добра у Снегирева было много. До недавних пор жил на селе один умелец, и Снегирев горя не знал со своим автомобилем. Но умелец уехал на заработки в Кустанай, доверив весь свой инструмент на хранение батюшке…
- Так-так, - проговорил Клямин, что-то развинчивая и свинчивая. - А что, Андрей Васильевич, не махнуться ли нам аккумуляторами? Ваш совсем дохлый, а мой почти новый.
- Как же вы сами? - застенчиво спросил специалист Гриня.
- Сиди ровно, солдат! - одернул Клямин. - Генералы разговаривают.
- Ну, если вы находите… - нерешительно произнес Снегирев.
- Это обойдется вам в две красненькие, батюшка.
Снегирев вздохнул.
- Могу еще кое-чем облагодетельствовать по весьма сходной цене. Установку фирма берет на себя.
Снегирев застенчиво молчал. Ему и хотелось обновить свой старенький драндулет, да совестно как-то было.
- Не смущайтесь, Андрей Васильевич. Мне это у себя в парке достать - раз плюнуть, а у вас тут только чистый воздух. - Клямин весело подмигнул правым глазом, продолговатым, как абрикосовая косточка. - Карбюратор перекинем. Кардан поизносился, всего-то четыре болта отвернуть - и вся игра… Опять же трамблер проскакивает…
- Соглашайтесь, батюшка. Фарт идет, - радовался Гриня.
Снегирев махнул рукой. Мол, где наша не пропадала.
И Клямин принялся раскурочивать поповский кабриолет. Весело и ловко…
Для удобства он решил подогнать к гаражу свой таксомотор.
Старухи все еще сидели на лавочке.
- Отыскался твой Снегирев-то? - дружно спросили они.
- Батюшка ваш и есть Снегирев, - бросил Клямин. - Темнота!
- Отец Андрей-то?! Куда же он укатывает? - загомонили старухи. - А Верку-то кто ж отпевать завтра будет?
- Петухи! - Клямин послал старухам воздушный поцелуй и тронул автомобиль.
Покорно опустив салатную башку, таксомотор печально глядел слепыми фарами вслед уносимым в гараж родным деталям.
- Как же сами работать будете? - вежливо поинтересовался Снегирев.
- Недельку-другую откатаю, - милостиво поделился Клямин. - А там новую получать поеду. В Горький, на завод.
- От дает, а?! - восхищенно пробормотал Гриня. Снегирев отошел к стене сарая и присел на край табурета.
- Говорят, что автомобили снова поднимутся в цене, - мягко проговорил священник.
- Вот и продайте свой катафалк. Зачем он вам? Через год и не собрать, рассыплется, - откликнулся Клямин.
- Мне без транспорта нельзя, - вздохнул священник. - Приход обширный. Иной раз за сорок километров вызывают соборовать. А то и далее… С автобусами знаете как связываться…
Клямин понятия не имел, что значит соборовать.
- И хорошо платят? - спросил он.
- За что?
- За это… соборование.
- Соответственно расценкам. По тарифу. - В голосе священника прорвалось скрытое раздражение.
- И квитанцию выписываете?
- А как же. - И, не выдержав, священник проговорил: - А вы бы… Простите, как вас величают?
- Антоном нарекли.
- Так вот, любезный Антон, вы бы поначалу поинтересовались, что значит соборовать, а потом уж мздоимством-то интересовались…
- У меня, Андрей Васильич, свои отсчеты. От вознаграждения отталкиваюсь… Скажем, стакан семечек: ему цена грош, и пользы - ноль. Одно засорение желудка. А икорочка черная - другой коленкор. И цена. И польза соответственно…
- Легко вам жить, Антон, - примирительно произнес священник.
- Не жалуюсь, не усложняю. - Клямин, поддерживая разговор, старался приглушить блатную интонацию. Ему священник нравился.
Снегирев сидел, сомкнув замком пальцы с выпуклыми янтарными ногтями. Глаза его с умным прищуром стягивали к уголкам веер мелких белесых морщин, как это бывает у людей, любящих открытое солнце. Полосатый, далеко не новый пиджак мягко облегал его, видимо, крепко сбитый торс и широкие, покатые плечи. Из кармана пиджака торчала авторучка. «Точно как наш Мамай, - вспоминал Клямин начальника колонны. - Сейчас спросит, сколько привез выручки за смену, ну точно. Ай да поп».
Гриня наливал в миску бензин и тщательно промывал каждую деталь, прежде чем вручить Клямину. Круглое лицо молодого человека было исполнено выражения самого предельного внимания и благодарности за порученное. Клямин делал свое дело споро. Иной раз он даже не глядел на руки, демонстрируя высшее мастерство и уверенность. Он тяготился молчанием. И вместе с тем непривычная робость сковывала его нетерпеливую натуру…
- А я знаю, что такое соборовать, - осмелился Гриня и застенчиво улыбнулся.
- Ну?! - обрадовался Клямин.
- Когда моя бабка болела, она вызывала батюшку. В грехах каялась, - лукаво продолжал Гриня.
- Сразу и в грехах, - покачал головой Снегирев. - Твоя бабушка была женщина скромная. Труженица. Передовой человек в колхозе…
Клямин присвистнул сквозь неплотно сжатые зубы:
- А что, Андрей Васильевич, может, вы тоже планом озабочены?
Снегирев засмеялся громко и коротко:
- Дела мирские, любезный, церкви не чужды. А что, Антон, напряженный у вас нынче план?
- Везу понемногу. Куда деться! Шестьдесят рублей в смену, - ответил Клямин.
- Да, тяжеловато, - поддакнул священник.
- А что легко? - вставил Гриня. - Пока я права автомобильные получал, нагляделся. Легко, думаете?
- Трамблер оботри насухо. - Клямин досадовал, что специалист Гриня нарушил живой разговор.
- Тяжеловато, - продолжал Снегирев. - Я, бывает, когда в город приезжаю, робею. Пешеходы, автомобили. Думаю: «Пронеси, Господи, без осложнений…»
- А что, штрафует вас милиция? - искренне заинтересовался Клямин. - Или узнают, что священник, и отпускают?
- Штрафуют, - добродушно ответил Снегирев. - А кто и отпускает. Пожурит малость и отпускает… Вообще-то я стараюсь не нарушать.
- По закону, значит, стараетесь жить.
- Закон - это неплохо. Это миропорядок. Жили бы все люди по закону - им и слово Божье было бы не в тягость.
- А вы сами-то, Андрей Васильевич… Запчасти от моей машины на свою колесницу сгоношили. По левой цене. Как это понимать? Грех ведь, - невзначай бросил Клямин.
Казалось, Снегирев только и ждал этого вопроса. Он хлопнул себя по коленям и откинулся к стене:
- Грех, говорите? Какой же это грех, любезный Антон? Вы и так детали бы продали. Не мне, так другому. А мне-то они нужнее, потому как и купить труднее на селе. А главное, автомобиль у меня не для утехи, для дела. Верно говорю. Так что действо, которое вы назвали грехом, заключается в том, что мне при желании все равно в магазине переплачивать пришлось бы лихоимцам всяким. Да еще в пояс кланяться. А тут прямо на дому…
- Я вроде явился автомобиль соборовать, - оборвал Клямин.
- Не богохульствуйте, Антон. Это таинство Божье. И смешки строить ни к чему.
Глаза Снегирева смотрели на Клямина с жалостью и сочувствием. Клямин поначалу и не понял этого - кольнуло что-то и пропало. Но в следующее мгновение он определенно понял, что его жалеют, словно приготавливают к какому-то особому испытанию…
Отраженный деревьями зеленоватый вечерний свет давно пригас и падал в широкую дверь сарая сиреневатыми густеющими сумерками. Со двора пахнуло свежестью. Вершины деревьев чуть склонились под несильным ветерком. И в их изумрудной чешуе стойко плыл церковный крест…
Пора бы и лампочку включить. Что священник и сделал.
Длинные тени резко повторили на стенах контуры предметов. Словно переставили декорации. И, как это случается в конце дня, изменилось и настроение.
- Человеков много на земле расплодилось, Андрей Васильевич. Каждый хочет жить получше. Другой-то жизни не будет. Вот и стараются, на себя одеяло тянут. И какое одеяло! Я бы вам порассказал… А с виду - просто святые. - Антон ругнулся и вдруг смутился: - Извините, сорвалось.
Священник улыбнулся и близоруко прищурил глаза: