Гриф

— Тот старик?

— Ну да…

— Он официально был директором НИИ?

— А что? Сейчас модно совмещать: министры совмещают свои портфели с руководством коммерческими структурами, директора заводов — с руководством криминальными структурами по сбыту созданного на этих заводах, парламентарии в свободное время руководят бандами… Я уж ничему не удивляюсь. Новая Россия — новые русские.

— А мы с тобой кто?

— Мы с тобой просто русские.

— А дальше-то что было?

— Он меня и спрашивает… Вежливо так, коньячку налил, лимончик порезанный в хрустальной розетке. На морде улыбочка, нос у него крючковатый, на конце красный. Так вот он меня спрашивает: "Вы что-нибудь подозрительное минувшей ночью заметили?" На дурачка со мной. Скажи я, что ничего не видел, — и могу служить дальше. Может, даже жалованья прибавят.

— А ты?

— А ты меня, командир, знаешь. Мне легче помереть, чем соврать.

— И?

— Говорю: "А как же, господин директор, заметил. Крики были в лабораторном корпусе. Я вызвал коменданта. Шум был. И труп женский вынесли из корпуса в морг".

— Почему решили, что женский?

— А локон волос видал, и конфигурация прогибания тела в пластиковом мешке, извиняюсь, женская. Я же не визажистом служил, а в спецназе. Глаз наметан.

— "Память у тебя, — спрашивает, — хорошая?" Я опять правду-матку ему в старческое лицо: — «Отличная».

"Лучше бы тебе забыть".

"Что забыть?" — я «ваньку» валяю.

"А все".

"Не получится", — говорю.

"Получится, получится, — он мне отвечает, — это я тебе гарантирую".

Нy, сдал дежурство, сел в свою «Ниву», только ключ зажигания вставил, как сзади мне «хрясь» по затылку. И я в отрубе.

— Очнулся в СИЗО?

— Ага, сразу в ШИЗО. И Фира передо мной. И четко так излагает, что у него установка, убедить меня дать признательные показания, что будто я во время ночного дежурства заманил в дежурку одинокую прохожую бабенку, надругался над ней и зверски убил. После чего заставил своего кореша из институтского морга тело сжечь. Тело сожгли, но есть два свидетеля санитар из морга и один мой боец, бывший в тот момент на посту. Уж не знаю, как сломали их, но я не ломкий. И Фира это знал, да еще и должок за ним. Так что он мертвяка вместо меня подсунул для отчета. У него, по его словам, контакт с городским моргом, ему подбрасывают неопознанные и невостребованные трупы, он делает за хорошие бабки освобождение некоторым зэкам, и все сходится. Все повязаны.

— На нас он не заработал, — задумчиво заметил Князь.

— Такое наше поколение. Не все на деньги меряем. Еще и долги умеем отдавать.

— Кстати, о долгах. Есть мысль. Фира тебе не дал наводку на морг?

— А мне наводка не нужна. Я понял, там старшим смены мой корешок по Северодвинску: мы с ним в одном экипаже морской пехоты были. Так что, если что…

— Ладно. Обсудим за чашкой «пунша», что-то я по чаю с коньяком соскучился. Пора отсюда уходить. Сколько мы в пути?

— Полчаса.

— Фира мне сказал, надо из машины уйти в течение сорока пяти минут езды. В спецпрачечной будет еще один шмон. Там все белье пиками проверят.

— Пятнадцать минут — много времени.

— Если все по плану. А если «вводные»?

— Какие могут быть вводные? — беспечно сказал Бич. Он достал из рукава синей тужурки заточку и, вогнав ее в брезентовый верх, попытался разрезать серое полотно. Однако его попытка окончилась неудачей.

— Что за хренота?

— Не режет?

— Ни хрена.

— Думаю, специальная ткань, снизу брезент, сверху мелкоячеистая сеточка, заточку сломаешь, а не выберешься.

— Что же делать?

— Учись, пока я жив.

Князь снял с шеи стальной крест и поковырялся им в замке двери. Замок раскрылся.

— Ни хрена себе, командир. Тебе бы в «бригаде» работать, цены б тебе не было.

— Извини, не созрел.

— Да я шучу.

— А, все в жизни не предусмотришь. Как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. В тюрьме я уже побывал, осталось совершить уголовное преступление.

— А то ты за нюхание георгинов в СИЗО залетел, — усмехнулся Бич.

— За кровь, знаю. Но все равно уголовником себя не считаю.

— А кто говорит? Нy что там, можем спрыгивать?

— Ни спрыгивать, ни взлетать мы не можем, Бич: тут, за дверью, такая же сетка, что и по верху. Чехол из тонкой сетки.

— Что же делать? Грызть ее, суку? Заточка не возьмет?

— Не возьмет.

— Ну, все, накрылись мы с тобой, командир. Интересно, Фира знал про этот секрет фургона?

— Если даже и знал, он не виноват. Он нам дал шанс, дальше — наше везенье и наше уменье.

— Ну, с везеньем, кажется, разобрались.

— А умение я тебе сейчас продемонстрирую, — проговорил Князь. Он снял с шеи цепочку и, сделав заточкой чуть пошире одну из крохотных ячеек стальной сетки, просунул в нее цепочку-пилку и стал расширять отверстие.

Пятнадцать минут, сменяя друг друга, они пилили стальную сеть. Наконец, им показалось, что отверстие получилось достаточное, чтобы пролезть даже таким широкоплечим парням, как они.

— Чур первым я, — попросился Бич.

— С какой стати? Первый больше рискует.

— Именно поэтому: ты указал выход, и значит, свое дело сделал, мое дело — рискнуть.

— Нет, первым рискует офицер, иначе ему грош цена.

Князь просунул, ухватившись за дверцы, ноги в отверстие и, дождавшись, когда машина чуть сбавила на повороте ход, соскользнул в темноту, сгруппировался в воздухе, надеясь упасть на бок так, чтобы получить наименьшие травмы. К сожалению, при таком рискованном прыжке без травм вряд ли обойтись.

Как и надеялся, упал в кучу собранного дворниками у края тротуара снега и сколотого льда. Ударился, ушиб бедро.

Упав, он мгновение полежал в таком положении, проверяя, целы ли кости, и прислушиваясь к обманчивой тишине переулка. Впереди, метрах в двадцати, он услышал легкий стон и одновременно звук упавшего с высоты на заледенелый асфальт человеческого тела.

Поднявшись, он, прихрамывая и корчась от боли, подбежал к месту падения Бича.

— Жив?

— А то? Еще поживем…

— Цел?

— Кажется, да… Ногу ушиб.

— В нашем деле без боли не обойтись. Идти можешь.

— Думаю, да.

— Думаешь, или «да»? Встань, попробуй ногу.

— Смогу.

— Это хорошо. А то мне нести тебя не с руки, — ребра перебили еще до СИЗО.

— Гляди, командир, машина тормозит и перед ней открываются ворота. Это, наверное, спецпрачечная, обслуживающая городские тюрьмы, СИЗО, больницы. Там попадешь под дезинфекцию, костей не соберешь. Чтоб всю срань тюремную и инфекционных больниц обеззаразить, надо хрен его знает какую химию применить.

— Вовремя мы с тобой ушли. Но открытую дыру засекут через минуту. Может быть поиск…

— Вряд ли. Никому не охота ЧП иметь на свою задницу: думаю, сетку заварят, замок починят, «жмуров» из морга неопознанных в СИЗО сдадут для счета. И все путем.

— Все равно надо уходить. Есть план? Домой нельзя. К близким друзьям, тоже. Кто на примете.

— Ты как, командир, к блатным относишься?

— Без восторга.

— Ну, я тоже. Но тут такой расклад. Уже после дембеля встретил я своего друга детства, Юрку Коренева. По дворовой кличке Корень. Он все такой же, даже кликуха осталась та же, только — уже в авторитете. Пока я в армии служил, он в колонии сидел. Вышел, набрал силу. Короче, он сейчас смотрящий, или, как там у них называется, — «положенец» по Красной Пресне. Хотя, кажется, слово «Красная» уже из топонимики ушло. Он дал мне, на случай крайней нужды, адресок блат-хаты, где бандиты собираются. Там можно перекантоваться. Пароль он мне сказал. Даже если его самого не найдем, его кенты обязаны будут мне помочь. А коли мне, значит, и тебе.

— А что потом?

— А потом нам надо полковнику Верестаеву штырь в задницу вогнать.

— Еще какие творческие планы?

— Директору НИИ задницу надрать.

— Это все, как ты понимаешь, планы неконструктивные. Ломать не строить. Не будем же мы сидеть на блат-хате до посинения. Надо как-то легализоваться.