Страница 22 из 84
Он поклонился и вышел.
Войдя, Сесил застал королеву сидящей у шахматной доски; она рассматривала фигуры, расставленные как перед началом игры.
— Нас постигла неудача, — сказала она, не поднимая глаз. — Мне только что сообщил об этом Сассекс.
— Это предопределение, — ответил секретарь. — Никто не ожидал такого тумана в это время года.
— Вы говорите, как эти вонючие кальвинисты; какое там, к чёрту, предопределение! Бог не станет менять погоду, чтобы помочь Марии Стюарт и помешать мне — у Него есть дела поважнее. Я слышала, её въезд в Эдинбург представлял собой жалкое зрелище. Это правда или Сассекс хотел меня успокоить?
— Отчасти правда, а отчасти нет, — ответил Сесил, усаживаясь поудобнее. — У неё не было ни лошадей, ни драгоценностей, однако народу она приглянулась, и её приняли радушно.
— Вы узнали об этом от Рандольфа? — Елизавета подняла на него глаза.
Сесил покачал головой:
— Нет, госпожа. Дипломатическая почта, на мой взгляд, движется слишком медленно; у меня в Шотландии есть свои осведомители, чьи перья работают быстрее. Они написали мне о её прибытии в тот же день.
— Так ли она красива, как об этом говорят? — спросила Елизавета. — Поэтому ли её радушно встретили?
— Красива и имеет умных советников. Она прибыла в свою страну как беглянка, въехала в столицу без приличествующих случаю нарядов, и её встретили приветственными речами, содержащими призывы покончить с мерзостью мессы. Тем не менее она всем улыбалась и повторяла, что очень рада.
— Да, это неглупо. — Елизавета сжала губы. — Как вы думаете, сколько ещё времени она сможет маскироваться? Или, может быть, она отречётся от своей веры и примет кальвинизм?
— Если она так поступит, то станет менее опасной для вас. Мятежники в Англии вряд ли окажут поддержку одной королеве-протестантке против другой. Сильная сторона в её претензиях на английский трон — это её папизм.
— Да, а также её законнорожденность и принадлежность к роду Тюдоров. Сесил, Сесил, если бы мы только сумели её поймать... Но с этим ничего не вышло, и теперь мы стоим по обе стороны границы, как две королевы на этой доске: Белая королева и Красная. У нас есть кони — для меня это вы, мои лорды-советники и дворяне, которые в случае прихода к власти католички утратят все свои владения, а слонами служат епископы, которые мечтают сжечь соперников живьём для спасения их бессмертных душ...
— Её слон — это епископ Джон Нокс, — вмешался секретарь королевы. — Он тоже есть на нашей доске. А её кони — это её незаконнорождённый сводный брат Джеймс Муррей, этот змей Летингтон, который за сходную иену продал бы свою родную мать, Рутвен и множество других подобных людишек. Ей восемнадцать, она наполовину француженка и ничего не знает о Шотландии и шотландцах.
— Пороки людей везде одинаковы и не зависят от их национальности, — неторопливо возразила Елизавета. — Если она предложит им захват Англии, сулящий богатую добычу, её кони и слоны будут сражаться за неё с не меньшим рвением, чем мои — за меня.
— Они не сумеют победить, — сказал Сесил. — Им не удастся вообще сделать ни одного хода, если вы, госпожа, выйдете замуж раньше шотландской королевы.
Внезапно Елизавета встала:
— Вы думаете, я упустила это из виду? Я не дура, Сесил, и в государственных делах кое-что смыслю. Со дня смерти моей сестры Марии моя возлюбленная кузина поместила на свой штандарт английский герб и именует себя государыней Англии. Она покинула Францию, где была только вдовствующей королевой, лишённой какого-либо значения, и прибыла в Шотландию — эту страну, где все воюют со всеми, — чтобы стать полноправной правительницей. А главное — чтобы хотя бы на шаг приблизиться к моему престолу; именно на нём она желает восседать. Хотя ей всего восемнадцать, честолюбием она не обделена. Это не жеманная девочка, интересующаяся только книгами и пяльцами; о том, чтобы она была такой, я бы только мечтала. Если её нрав таков, как мы предполагаем, нам не придётся долго ждать, пока фигуры на нашей доске придут в движение. Вы сказали, если я выйду замуж — замуж, замуж... подумаем-ка лучше о её замужестве, а моё оставим в покое!
— Она подумывает о доне Карлосе, — сказал Сесил.
Елизавета ударила по столику рукой и облокотилась на него; её глаза прищурились.
— Сыне и наследнике Филиппа Испанского! Слабоумном садисте, сумасшествие которого признает даже его собственная семья. Но она готова пойти на брак с ним, причём с радостью! Потому что его приданым будет испанский флот и испанские армии! Это многое о ней говорит. Клянусь нашим Спасителем, при мысли об этом человеке меня начинает тошнить — а уж я-то не брезглива, когда речь заходит о нуждах государства. Но Мария — другое дело; ей не претит ни он, ни шведский король, который и в самом деле безумен... Она пустила бы к себе под одеяло хоть обезьяну, если бы это помогло ей отобрать у меня английскую корону.
— Испанский король не допустит этого брака, — напомнил ей Сесил. — Он понимает, что это означает войну с нами. Другие тоже видят эту опасность; в случае необходимости мы можем без обиняков разъяснить это и самой шотландской королеве.
— Мы продвигаемся вперёд слишком быстро, Сесил, — пожаловалась Елизавета. — У меня от этого голова разболелась. Сейчас нам требуется осторожность; чрезвычайная осторожность, пока мы не увидим, каковы будут её дальнейшие шаги. Ей известно, что я её враг, а мне известно, что она — мой. Через Рандольфа мы отправим ей любезное послание, а я намекну, что нам с ней следовало бы встретиться и уладить наши споры по-родственному. Она на это не согласится, а если согласится, я уклонюсь от такой встречи. Мы сядем за доску, милый мой Сесил, и начнём двигать пешки, но не ранее, чем последует её ход.
На этом аудиенция закончилась; Сесил знал — сколько бы он ни возражал, королева приняла решение о своём политическом курсе на ближайшее время и ничто не в силах изменить этого решения. Когда он возвращался в свои покои, ему пришло в голову, что её любимое слово — «осторожность». Это не женское слово, которое указывает на привычку всё тщательно заранее взвешивать; оно странно звучит в устах дочери Генриха VIII и порывистой, переменчивой Анны Болейн.
Однако у Елизаветы было много общего с её хитрым и коварным дедом, родоначальником королевской династии Тюдоров. Она сравнила надвигающуюся битву за свой трон с шахматной игрой, и Сесил понимал: она будет вести свою игру против Марии Стюарт с тем же холодным расчётом, который помогал ей выигрывать все партии в шахматы. Любой недовольный англичанин-католик, — а благодаря составленному Сесилом закону о престолонаследии таких насчитывались тысячи, — любой мелкий дворянчик, затаивший обиду, наконец, любой родовитый пэр, чьи амбиции королева не пожелала удовлетворить, — у всех них теперь появился готовый предводитель для мятежа, пусть даже этот мятеж ещё и не начался. При всей своей ненависти к Марии Стюарт, одним из оснований для которой была ненавистная Сесилу религия, при всём том, что он делал вид, будто не ставит её ни в грош, он ничего не знал о ней как о личности. Она могла оказаться своевольной дурой и не продержаться в Шотландии и нескольких месяцев или слабой женщиной, способной только на бессильные угрозы; наконец, она могла быть преисполнена честолюбивых замыслов, как и полагала Елизавета. На этот вопрос способно ответить одно лишь время; а время, как часто говорила Елизавета, было ей в прошлом добрым другом. Сесил поручил одному из своих секретарей написать черновик письма послу в Шотландии Рандольфу с приказанием демонстрировать дружелюбие новой шотландской королеве и её сторонникам в Эдинбурге.
В Англии всё было тихо; вместо ожидавшегося конфликта между Елизаветой и шотландской королевой последовал обмен любезными письмами, к английскому двору в качестве шотландского посланника прибыл тот самый Мэйтленд Летингтон, которого Сесил в беседе со своей королевой называл змеем, а в ответ послом в Шотландию был направлен Рандольф. Оба захваченных корабля с личными вещами Марии Стюарт были возвращены в целости и сохранности, и Елизавета предложила ей встретиться в Йорке. Её письма были просто блестящими; исполненные достоинства и в то же время убедительные, они выражали искреннюю надежду на то, что две королевы смогут достичь договорённости, которая укрепит положение Марии на троне; Елизавета провозгласит её своей преемницей на тот случай, если умрёт бездетной, что должно снять единственную причину для вражды и подозрений между ними.