Страница 95 из 119
— Ну, — сказал он, — разумеется, истинные мотивы аборигенов не ясны. Можно только догадываться, как они мыслят, не говоря о том, как они чувствуют… Но наши идеи все же вписываются в факты. Почему они прячутся от людей? Подозреваю, что они или скорее их предки — они ведь не эльфы, теперь мы знаем — поначалу были просто осторожнее земных туземцев, хотя, без сомнения, и они тоже медленно привыкали к чужим. Наблюдение, подслушивание мыслей. Живущие Роланда, должно быть, поняли, насколько люди отличны от них и насколько они могущественнее, они поняли, что корабли будут все прибывать и приносить новых колонистов. Им не пришло в голову, что они сохранят свои земли. Возможно, они еще яростнее привержены своим родным местам, чем мы. Они решили сражаться, но на свой лад. Смею думать, что как только мы начнем проникать в это мышление, наша психология переживет шок гигантского открытия.
Энтузиазм захватил его:
— Однако это не единственное, что мы узнаем, — продолжал он. — У них должна быть своя наука, наука негуманоидов, рожденная не на Земле… Ведь они изучили нас так глубоко, как едва ли мы сами себя: они создали план, для завершения которого понадобился бы век или больше. Ну а что еще они знают? Как им удается поддерживать свою цивилизацию без видимой агрокультуры, наземных сооружений, шахт и прочего? Как им удается создавать новые разумные расы и распоряжаться ими? Миллионы вопросов — и десятки миллионов ответов!
— Сможем ли мы узнать все это от них? — тихо спросила Барбро. — Или просто сломим их страхом?
Шерринфорд помедлил, опершись на камин, вынул изо рта трубку и сказал.
— Надеюсь, что мы проявим больше великодушия, чем полагается, к разбитому врагу. Они были врагами. Они пытались покорить нас и проиграли, и теперь в каком-то смысле они обязаны покориться нам, если не найдут способ заключить мир с машинной цивилизацией, не дожидаясь, пока она проржавеет и распадется, как они хотели бы. Но ведь они не причинили нам такого жестокого ущерба, какой наносили мы своим же собратьям в прошлом. И еще раз повторю: они могут научить нас чему-то, как только они перестанут быть нетерпимыми к другим формам жизни.
— Наверно, мы сможем отвести им резервацию, — сказала она и не поняла, почему он ответил так резко:
— Оставьте им то, что они заслужили! Они сражались, отстаивая мир, который отличался от нашего. — Он указал на город за окном. — Возможно, и нам самим стоит от него держаться подальше…
Однако думаю, что победи нас Древний Народ, люди на Роланде в конце концов мирно и даже счастливо исчезли бы.
Барбро покачала головой:
— Боюсь, что не понимаю вас.
— Что? — удивленно оглянулся он, позабыв всю свою меланхолию. Затем расхохотался. — Я сглупил, знаете, объясняя это Бог знает какому количеству политиков, ученых, послов и еще неизвестно кому, я позабыл, что вам-то я ничего не объяснил. Эта весьма сырая идея возникла у меня во время нашего путешествия, а я не люблю преждевременных выводов. Теперь, когда мы видели аутлингов и знаем, как они действуют, я тверже в ней уверен.
Он набил трубку.
— В известной мере, — сказал он, — я и пользовался архитипами в своей профессиональной деятельности. Детектив-рационалист. Явление не такое уж необычное. Мы часто встречаем людей, в разной степени напоминающих Иисуса, Будду, Мать-Землю или, скажем, в менее строгом смысле, Гамлета, Д'Артаньяна. Исторически, в воображении или в мифах такие фигуры кристаллизуют основные черты строения души человека, и, когда мы встречаем их в реальной жизни, наша реакция глубже идущей от сознания.
Он снова помрачнел.
— Человек тоже создает архитипы, которые не ограничены индивидуальностью. Душа, Тень — и вот, кажется, Внешний Мир. Мир магии, очарования, происходящих от волшебных чар, насылаемых полугума. йоидами. Кто-то был Ариэлем, кто-то Калибаном, но каждый был свободен от печалей и хрупкости смертных и, может быть, чуть жесток в своей беззаботности, чуть более коварен; обитатели туманов и лунного света не боги, а подданные правителей, у которых достаточно могущества, чтобы быть загадочными. Да, наша Царица Воздуха и Тьмы отлично знала, что показывать людям, какие грезы насылать на них время от времени, какие песни и легенды создавать… Интересно, что она и ее помощники извлекли из земного фольклора, что досочинили, а что люди сами пересоздали заново, когда ощутили, что значит жить на краю мира…
Тени потянулись по комнате. Стало прохладнее, стих шум транспорта. Барбро спросила еле слышно:
— И что же это давало?
— Во многих смыслах, — ответил Шерринфорд, — отселенец живет в средневековье. У него мало соседей, мало новостей из-за горизонта, приспособлеий для выживания на земле, которую он понимает лишь отчасти, которая в любую ночь может наслать на него невообразимые беды. Машинная цивилизация, приведшая сюда его предков, оказывается тут хрупкой. Он теряет ее, как народы средних веков потеряли Грецию и Рим. И вот над ним работают — долго, мощно, утонченно, с помощью архитипов Внешнего Мира, пока в его плоть не войдет вера в то, что могущество Царицы больше, чем сила машин: сначала будет вера, а за ней последуют и дела. О, это будет не скоро. В идеале это будет до незаметности медленным, особенно для самодовольных горожан… Но когда в конце концов вернувшиеся к древней вере отвернутся от них, как они смогут выжить?.. Барбро вздохнула:
— Она сказала мне, что когда их флаги взовьются над последним из наших городов, мы объединимся…
— Думаю, что и вправду к тому времени… — согласился Шерринфорд. — Тем не менее я верю, что каждый выбирает судьбу сам.
Он встряхнул плечами, словно сбрасывая давивший его груз. Вытряхнул пепел из трубки и потянулся, расправляя мышцы.
— Да, — сказал он, — но еще не настало время…
Она посмотрела ему в глаза.
— Благодаря вам…
Краска смущения появилась на его щеках.
— Со временем все равно кто-нибудь… Куда важнее то, что мы будем делать дальше. Это слишком важное решение, чтобы доверить его индивидууму или даже целому поколению.
Она встала: — Если бы я могла помочь вам…
— Я надеялся, что мы еще увидимся.
— Конечно, Эрик!
Айоук сидел на Холме Воланда. Волны Северного сияния почти закрыли ущербные луны. Опадали цветы огневки; некоторые еще горели кое-где. Пахло дымом. Воздух был теплым, хотя на небе уже не было солнца.
— Прощайте, счастливого странствия! — закричал паак. Пасущий Туман и Тень Сна оглянулись. Они уходили все дальше, к человеческому лагерю, огни которого сверкали, словно новая, режущая глаз звезда на южном небе.
Джордж Аллан Энгланд
Мрак и рассвет
Пробуждение
Точно так же, как проясняется утреннее небо, долгое время подернутое дымкой тумана, на безжизненном лице девушки стали появляться признаки сознания. Она лежала навзничь на пыльном полу, закрыв лицо ладонями. С ее губ сорвался легкий вздох.
Вновь слабое дыхание всколыхнуло ее роскошную грудь, куда медленно возвращалось тело жизни.
Жизнь… жизнь возвращалась! Чудо из чудес становилось реальностью.
Сейчас девушка тихо дышала, ее сердце начало робко биться. Она повернулась, застонала, еще не в силах отогнать от себя демона, погрузившего ее в этот фантастический сон без сновидений.
Пошевелила руками. Длинные точеные пальцы сплелись с роскошными волосами. Веки ее дрогнули. Через некоторое время Беатрис Кендрик сидела, ошеломленная и растерянная, увидев вокруг себя самую странную картину, когда-либо виденную живым существом со времени сотворения мира. И она была выше ее понимания.
От той комнаты, которую она знала до того, как ее глаза охватила внезапная непреодолимая дремота (Боже, как это было давно!), остались лишь стены, потолок и пол из ржавой стали и потрескавшегося цемента.
Вся штукатурка исчезла как по волшебству. Тут и там видны были кучки белесой пыли, покрывавшей какие-то обломки.