Страница 94 из 115
«Семья, – говорит Морган, – представляет собою активный элемент; она никогда не стоит на месте, а движется от низшей формы к высшей, по мере того, как общество развивается от низшей ступени к высшей. Напротив, системы родства пассивны, лишь через долгий промежуток времени они регистрируют прогресс, проделанный семьею, и претерпевают радикальные изменения лишь тогда, когда радикально изменилась семья».
«И точно так же, – прибавляет Маркс, – обстоит дело с политическими, юридическими, религиозными, философскими системами вообще». В то время как живая семья развивается, система родства окостеневает, а в то время как последняя продолжает существовать в силу привычки, семья вырастает из ее рамок. Но с такою же самою достоверностью, с какой Кювье по найденным около Парижа костям скелета животного мог заключить, что этот скелет принадлежал сумчатому животному, и что там некогда жили вымершие сумчатые животные, – с такою же достоверностью можем мы по исторически унаследованной системе родства заключить, что существовала соответствующая ей вымершая форма семьи.
►(Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, 28 – 30. 1932 г. // 21, 34 – 36.)
В одном письме, написанном весною 1882 г., Маркс в самых резких выражениях отзывается о полном искажении первобытной эпохи, которым отличается вагнеровский текст «Нибелунгов». «Слыхано ли когда-нибудь, чтобы брат обнимал сестру как супругу?» Этим «богам сладострастия» Вагнера, совершенно по-современному придающим побольше пикантности своему волокитству посредством дозы кровосмесительства, Маркс отвечает: «В первобытную эпоху сестра была женой, и это было нравственно». [Примечание к четвертому изданию]. Некий французский друг и почитатель Вагнера не согласен с этим примечанием и замечает, что уже в древнейшей «Эдде», из которой исходил Вагнер, в «Эгисдрекка», Локи так упрекает Фрейю: «Перед богами обняла ты собственного брата». Отсюда будто бы следует, что брак между братом и сестрой уже тогда запрещался. Но «Эгисдрекка» служит выражением того времени, когда вера в старые мифы была совершенно сломлена; она представляет собою чисто лукиановского типа сатиру на богов. Если Локи, точно Мефистофель, делает в ней Фрейе подобный упрек, то это скорее говорит против Вагнера. Притом несколькими стихами дальше Локи говорит Ниорди: «С своей сестрой породил ты (такого) сына» (vidh systur thi
►(Там же, 37, прим. // 21, 42, прим.)
Согласно гавайскому обычаю, группа сестер, единоутробных или более отдаленных степеней, двоюродных, троюродных и т.п., были общими женами своих общих мужей, из числа которых, однако, исключались их братья; мужья эти называли уже друг друга не братьями, какими они могли и не быть на самом деле, а «пуналуа», т.е. близкими товарищами, так сказать компаньонами. Равным образом группа родных или двоюродных и т.д. братьев имела в общем браке известное количество женщин, но только не своих сестер, причем эти женщины называли друг друга «пуналуа». Такова классическая форма того строя семьи, который в позднейшем допускал ряд видоизменений и главной отличительной чертой которого была взаимная общность мужей и жен внутри определенного семейного круга, из которого, однако, исключены братья жен, сперва родные, а позднее и отдаленных степеней, а также сестры мужей.
Так вот эта форма семьи с совершенной точностью воспроизводит перед нами те самые степени родства, какие выражает американская система. Дети сестер моей матери по-прежнему являются ее детьми, равно как дети братьев моего отца признаются также его детьми, и все они для меня братья и сестры; но дети братьев моей матери являются теперь ее племянниками или племянницами, а все они – моими двоюродными братьями и сестрами. Ибо между тем как мужья сестер моей матери по-прежнему остаются и ее мужьями, а равным образом жены братьев моего отца – его женами, – в силу действующего права, если не всегда фактически, – общественное порицание половых отношений между родными братьями и сестрами разделило детей братьев и сестер, до сих пор безразлично признававшихся братьями и сестрами, на два класса: одни остаются по-прежнему (отдаленных степеней) братьями и сестрами друг другу, другие – в одном случае дети брата, в другом – сестры – не могут уже быть братьями и сестрами, не могут уже иметь ни общих родителей, ни общего отца или общей матери отдельно; здесь поэтому впервые возникает необходимость в разряде племянников и племянниц, двоюродных братьев и сестер, который был бы бессмысленным при прежнем семейном строе. Американская система родства, представляющаяся противоречащей здравому смыслу при всякой форме семьи, в основу которой положен тот или иной вид единобрачия, находит себе, вплоть до своих мельчайших подробностей, разумное объяснение и естественное обоснование в семье «пуналуа». Поскольку была распространена эта система родства, постольку же должна была существовать семья «пуналуа» или одна из подобных ей форм.
►(Там же, 39 – 40 // 21, 44 – 45.)
«Монеты, названия которых теперь лишь идеальны, суть самые старые монеты каждой нации, и все они были некогда реальны (это последнее замечание довольно часто оказывается неправильным. – Маркс) и так как они были реальны, то служили счетными деньгами» (Galiani. Della Moneta, р. 153).
►(К. Маркс. Капитал, I, 54, прим. ко 2-му изд. Изд. 8-е // 23, 110, прим.)
Мюнцер сам, по-видимому, чувствовал огромную пропасть, отделяющую его теории от непосредственно данной действительности, пропасть, которая тем менее могла укрыться от него, чем более искажались его гениальные воззрения в грубых умах массы его сторонников. Он принялся с необычным даже для него рвением за распространение и организацию движения; он писал письма и рассылал гонцов и эмиссаров во все стороны. Его писания и проповеди дышат революционным фанатизмом, поразительным по сравнению даже с его прежними сочинениями. Наивный юношеский юмор прежних революционных памфлетов Мюнцера исчез; спокойно развивающейся речи мыслителя, которая раньше не была чужда ему, также уже нет. Мюнцер весь теперь превратился в пророка революции; он без устали раздувает ненависть к господствующим классам, разжигает самые дикие страсти и пользуется лишь теми мощными выражениями, которые вкладывал религиозный и национальный экстаз в уста ветхозаветных пророков. Тот стиль, который он должен был выработать себе, ясно показывает, на какой ступени развития находилась та аудитория, на которую он должен был действовать.
►(Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., VIII, 187. 1930 г. // 7, 424.)
Что же касается «racines dans l’histoire» «d’un antagonisme né d’hier», то как раз его [Тьерри] книга дает наилучшее доказательство того, что «racines» эти появились с возникновением самого «tiers-état». Из выражения «Senatus populusque Romanus» этот в общем остроумный критик мог бы заключить, что в Риме никогда не было другого антагонизма, кроме антагонизма между senatus и populus, что было бы вполне в его духе.