Страница 21 из 43
Все его помыслы сосредоточились на том, чтобы стать лучшим трактористом. Но как это сделать? Прежде всего он решил поехать в училище механизации. В училище он самым добросовестным образом посещал все занятия. Но вскоре Форсистов стал думать: все практикуются, так и он будет, как все. А ему надо взять верх над другими. Тогда он подумал: а что, если почитать книжечки передовых трактористов? Наверняка раскроет секрет, как они добивались своего. Но книжки он читать не стал. Как же, жди, — так они и выдадут свои тайны! И вот тут-то он вдруг понял, что напрасно поссорился с Алешкой.
В училище шли поверочные испытания. Проводил их Сергей Антонович, и курсанты средней группы были уверены, что лучше всех ответит Форсистов. Не он ли только и говорил о том, что утрет нос всем трактористам? Но Форсистов оказался в «середнячках», — он ничем не выделялся даже рядом с дядей Пудом, которому учение давалось не очень-то легко. Лучшим оказался Николай Лопатин. И когда об этом было объявлено, даже мудрый дядя Пуд не мог понять, почему веселее всех ходил после испытания Форсистов.
Вечером, когда Алешка направился в столовую, Форсистов нагнал его на крыльце.
— Ты — тракторист, я — тракторист; чего в ссоре жить? — И, не ожидая, когда Алешка согласится на мировую, схватил его руку и крепко потряс. — Ужинать? Пошли вместе.
Они сели за столик. Им принесли ужин. Форсистов вытащил из кармана бутылку водки и налил стаканы.
— Выпьем, дружище…
— Ну ее…
— Ладно, так я и поверю, — подмигнул Форсистов. — Сапожок маленький, а шаг большой!
Опять этот сапожок! Эх, была не была! Выпьет и глазом не моргнет. И Алешка единым духом опустошил стакан. Ничего хорошего он не почувствовал. В глазах защипало, внутри всего обожгло.
А Форсистов еще налил ему и обнял за плечи.
— Молодец ты, парень! Честь МТС поддержал. Знай наших! Ну и вел ты машину, прямо загляденье! Скажу по совести, — думал, что это Сергей Антонович. Вот помяни мое слово: выйдет из тебя первейший тракторист! Сядешь на восьмидесятисильный и поведешь его. Расступись, Лопатин едет!
Алешка был горд. «То-то! А что бы ты сказал, если бы узнал сколько мне лет? Пятнадцать! А шестнадцать, ох, еще не скоро». Но все равно, он и сейчас на любую машину сядет! Хоть на восьмидесятисильную. Вот только стоять на ногах трудновато. Но в кабинке есть сидение. Зачем стоять?
— Постой, ты куда? — взял его за руку Форсистов.
— Доказывать буду. Думаешь, коротки ноги? Не достану?
— Ладно, достанешь, — не стал спорить Форсистов. — Ну давай поговорим. Мы же с тобой друзья.
— А вот и достану, — куражился Алешка. — Давай на спор! Испугался? Ладно, я и так докажу. Поеду и докажу.
Алешка откинул стул и зашагал к дверям. У порога он оглянулся, сам не зная зачем, погрозил кулаком Форсистову и, громыхая по ступенькам, выбежал во двор. А где тут самый большой гусеничный? В сумерках было не разобрать, где какая стоит машина. И каждый раз, когда он подходил к одному из гусеничных тракторов, тот куда-то исчезал и под руками оказывалась либо пустота, либо опора навеса. Это было как наваждение. Наконец Алешка ткнулся в радиатор. Ага, попался! Теперь не уйдешь, не станешь невидимкой. И уверенно взялся за дело. А что было потом, — он сказать точно не мог. Во всяком случае трактор он завел, благополучно вывел в поле, начал пахать. Чем? На крюке сзади болтался какой-то трос, но Алешке казалось, что это пятикорпусный плуг.
Пришел он в себя при самых странных обстоятельствах. Трактор из-под него куда-то исчез, а рядом с ним вдруг оказались дядя Иван и дядя Пуд. Уж не двоится ли? Но почему дяди разные? А потом началось совершенно непонятное. Голова его окунулась в бочку с водой. Уф, какая холодная вода! И кто это так больно стиснул ему руки и то опускает в эту бочку, то поднимает из нее? Алешка оглянулся, увидел Сергея Антоновича и сразу протрезвел.
— Холодно мне, — заскулил Алешка.
— Завтра жарко будет, — посулил завуч и еще раз окунул его в воду. — И куда, дубина, заехал! На край поля, к пруду. Жаль, что под кручу не подвело, — одним дураком меньше бы было!
Выгонят или не выгонят?
Утром Алешка проснулся хотя и с головной болью, но совершенно здоровым. Купание в бочке ему не повредило. Он молча застелил койку и, не глядя на товарищей, вышел из комнаты. В коридоре его окликнул дежурный по общежитию:
— Николай Лопатин, срочно к Сергею Антоновичу.
Ну началось! Алешка медленно побрел к завучу. В училище все уже знали о ночном происшествии и уступали Алешке дорогу. Осуждали ли, удивлялись ли, но сторонились. Вот уж верно: «Расступись, Николай Лопатин идет!» Как все обернулось!
Алешка столкнулся с Сергеем Антоновичем в дверях канцелярии. Тот молча прошел мимо. Алешка присел на скамью. В голове одна мысль: выгонят, обязательно выгонят. Куда же теперь деваться? К дяде Ивану — там Колька… Обратно в деревню? Не к кому! Наобещал бабушке три короба. Ненадежный ты человек! А что скажешь Сергею Антоновичу? Училище — это тебе не бабкин дом.
Завуч не появлялся. Уже отзвенел на верху звонок и начались уроки, а его все нет и нет. Но вот кто-то идет по коридору. Дядя Иван. Прошел, покачал головой:
— А еще земляк!..
Сергей Антонович вернулся после второго урока. Присел к столу и спокойно спросил:
— Давно пьешь?
— Первый раз.
— А кто дал водку?
— Достал…
— Сам додумался трактор завести?
— Сам.
— Тогда придется за все самому отвечать. — И, подойдя, постучал согнутым пальцем по Алешкиному лбу: — Не предполагал, что такая башка сделает такую глупость.
Кончились дневные занятия. Алешка еще не знал, как решится его судьба. Выгнали, не выгнали? А если выгонят, — в МТС отошлют или под суд отдадут? Он лежал на койке и ждал, когда его снова позовут в канцелярию. Наконец появился дядя Иван.
— Лопатин здесь?
— Тут, — ответил Алешка, поднимаясь с кровати.
— Собирай вещи — простыню, одеяло, подушку. Все ко мне на склад. — И закрыл за собой дверь.
Выгнали. Не видать ему больше училища. И как бывало искал защиты у бабушки Степаниды, так, всхлипнув по-мальчишечьи, уткнулся в плечо дяди Пуда.
— Что делать думаешь? — спросил Игнат Васильевич.
— Не знаю…
— Если некуда податься, — езжай ко мне.
Алешка молча собирал вещи.
Вместе с ним вышел из комнаты Форсистов.
— Ты, брат, извини… Хотел ради дружбы выпить, а вышло — подвел тебя.
— Чего там!..
Дядя Иван ждал Алешку в кладовке. Алешка развязал узел.
— Одна простыня.
— Простыня — один, — повторил дядя Иван и поставил палочку на небольшом листке бумаги.
— Две наволочки, — вздохнул Алешка.
— Наволочки — два, — отметил дядя Иван.
— Одеяло…
— Одеяло… один.
— Полотенце…
— Все?
Алешка молча снял ремень и расстегнул ворот рубахи.
— Тут переодеваться? — Он присел на лавку и стал снимать сапоги. «Значит, босиком теперь? Неудобно в городе. Эх, зря продал свои!» Алешка снимал с себя гимнастерку, когда в дверях показался Сергей Антонович.
— А ну, обувайся!
— Казенные ведь…
— Ты, пока еще приказа нет, тоже казенный… — И кивнул дяде Ивану. — Зайдите ко мне…
Алешка остался в кладовке. Не то гимнастерку снимать, не то сапоги надевать?
В канцелярии Сергей Антонович говорил коменданту:
— Стало быть, мальчишку мы осудили, выгнали из училища, а сами в сторонке? А ведь если по совести говорить, тут не без нашей вины, товарищ Левшин. У нас не училище, а куча мала. И сорокалетние, и тридцатилетние и семнадцатилетние. А может, и младше есть. Знаю я эти деревенские метрики да командировочные. Этих молодых ребят надо обучать в отдельных школах. Окончил семилетку — пожалуйста, иди в училище механизации. Сколько механиков могли бы мы иметь, если бы этих самых мальчишек годика два в семилетке тракторам обучать, а потом еще два годика — в отдельных училищах механизации! Миллион механиков! И каких механиков! Черт бы побрал этого вашего земляка, но, когда я увидел, как он пьяный ведет машину, я не знал, что больше мне хочется — побить его или расцеловать? Как вел машину, негодяй! Ему штаны спустить да всыпать — согласен! Но выгнать не дам. И вы отступились, Иван Иванович от мальчишки.