Страница 21 из 65
— А, — протянул Сайбер, как будто что-то загадочное вдруг прояснилось. — Я заметил, что она потолстела, но решил, что это оттого, что она весь день лентяйничает, оставляя работу тебе.
Я понятия не имела, как прибавка в весе связана с больницами и детьми, но не собиралась обнаруживать при Сайбере своего невежества.
Мена зашевелилась под одеялом.
— Она поехала рожать ребенка?
— Она так сказала, — ответила я. — Паджи поехал вместе с ней.
— Ну, раз все ясно, я пошел спать, — сказал Сайбер.
Но когда все остальные уснули, я лежала и думала. Зачем было уезжать ночью? Какая связь между детьми и тем, что Ханиф поправилась?
На следующее утро я еще спала — было воскресенье, и никто не должен был вставать в школу или на работу, — когда мать закричала с первого этажа:
— Сэм! Сэм! Иди сюда!
Я глубже зарылась головой в одеяла. Мать никогда не поднималась на второй этаж, поэтому можно было еще немножко полежать здесь.
Дверь нашей спальни открылась, и вошел Салим. Он подошел к кровати и толкнул меня. Я лежала не шевелясь, ожидая, что он сделает дальше. Он наклонился и взял одну из моих туфель.
— Эй! — произнесла я, садясь. — Ты что делаешь?
— Мама сказала, что ты должна встать и помочь ей. Она велела ударить тебя, чтобы заставить встать.
— Хорошо, хорошо, — отозвалась я. — Я встаю.
Я спустилась, услышала, что мать в кухне, и пошла туда узнать, чего она хотела.
У меня все внутри оборвалось: в кухне царил жуткий беспорядок. Так всегда бывало, когда там хозяйничала мать. Ее не волновало, что она не закрывает, проливает или роняет, потому что рядом всегда был кто-то — я, — кто убирал за ней.
— Вот ты где, ленивая девчонка, валяешься весь день в постели, когда работа ждет!
Мать даже не оглянулась на меня, когда говорила это, впрочем, она никогда на меня не смотрела.
— Сначала возьми большую кастрюлю, — велела она, — и положи туда четыре пачки масла. Поставь ее на плиту, чтобы масло таяло. Потом принеси пестик и ступу и начинай растирать вот это.
То, что мне предстояло растереть, было ужасным: твердым и белым, напоминавшим по виду турецкие бобы. Руки заболели очень быстро, но я знала, что мне не позволят отдохнуть, а потому приходилось продолжать работу. Всякий раз, когда я, как мне казалось, завершала дело, мать забирала ступку, высыпала ее содержимое в кастрюлю и возвращала ее мне вместе с очередной порцией бобов. Мы за все время не сказали друг другу ни слова. Мать вообще не разговаривала со мной, не считая разного рода указаний, а я понимала, что не стоит задавать вопросов, когда от меня ждут работы.
Наконец толочь стало нечего. Мать сказала:
— Теперь иди умойся и позавтракай, потом поможешь мне закончить с этим.
Я вышла в туалет, потом вернулась и, плеснув в лицо воды и съев кусочек гренки, спросила:
— Что мы делаем, мама?
— Это для Ханиф, чтобы помочь ей восстановить силы после рождения ребенка.
Я не спрашивала, почему Ханиф нужна помощь, если всю работу выполняю я, но вместо этого выскользнула из кухни, чтобы разбудить Мену.
* * *
Манц пришел не скоро. Он сказал, что Ханиф родила мальчика, которого они назвали Фразандом. Он принес с собой детскую кроватку и обратился ко мне:
— Сэм, пойдем наверх, поможешь мне собрать ее.
Я никогда еще не была в спальне Манца и Ханиф. В отличие от нашей она была чистой и светлой, с приятными светлыми обоями на стенах. У них даже были свои телевизор и видеопроигрыватель. Большую часть комнаты занимала двухместная кровать, но у одной из стен было достаточно места для детской кроватки. Манц давал указания: «возьми это» или «подержи здесь, пока я прикреплю то», — но мы не разговаривали друг с другом. Я слишком нервничала, оттого что осталась наедине с Манцем, — его настроение казалось мне слишком непредсказуемым. Как только кроватка была готова, я вернулась в нашу комнату, к Мене.
Пару дней спустя Ханиф приехала из больницы вместе с маленьким Фразандом, завернутым в одеяло. Я внимательно присматривалась, выглядит ли она особенно уставшей, будто очень тяжело работала, как говорила мать. Я действительно обнаружила, что Ханиф немного похудела, что напомнило мне о словах Сайбера по поводу ее полноты.
Мать хотела, чтобы Ханиф села рядом с ней на канапе, но Ханиф сразу направилась к лестнице со словами:
— Я устала, мне нужно прилечь.
Мать тут же указала рукой на лестницу и, пропуская Ханиф вперед, сказала:
— Да, да, конечно. Поднимайся и отдыхай. Сэм принесет тебе еды.
«Ничего удивительного», — подумала я. Меня отослали в кухню стряпать, как только я вернулась домой из школы, чтобы для принцессы, как я стала называть Ханиф, все было готово. В кухне уже ела Мена.
— Мена, помоги мне. Я устала, и мне еще нужно сделать домашнее задание.
— Что нужно делать?
— Я пойду наверх, отнесу Ханиф поесть. А ты пока помой посуду, хорошо?
Я поставила на поднос блюда с рисом и карри, чтобы отнести их Ханиф. Однако, когда я зашла к ней в комнату, меня ждал очень неприятный сюрприз. Там была мать — мать, которая никогда не поднималась на второй этаж. А в соседней комнате на кровати были разбросаны все наши учебники, потому что мы с Меной знали, что никто не будет нас проверять. Мать вышвырнет книги — она выбрасывала все, что было написано по-английски, — и побьет меня, а может быть, и нас обеих, если зайдет и увидит их. Я быстро сообразила, как поступить.
— Ой, я забыла соль и перец.
Я поставила поднос, попятилась, выскочила из комнаты и бросилась в нашу спальню. Тихонько собрав книги, я спрятала их под кровать, а потом спустилась в кухню.
Мена уже стояла у раковины.
— Ты не спрятала книги! — прошипела я.
— И что? — ответила она. — Мать никогда не поднимается… — Ее лицо исказилось от ужаса.
— Все нормально, на этот раз я успела спрятать их под кровать, — успокоила я.
В этот момент мать прокричала сверху:
— Сэм, ты умерла? Тебя кто-то убил там, внизу? Мы ждем соль.
Я взяла соль и улыбнулась Мене:
— Повезло нам, да?
Ханиф сердито выхватила у меня соль, как будто я оскорбила ее, заставив ждать. «Ха, — подумала я, — быстро же ей удалось восстановить силы».
— Простите, я не смогла сразу ее найти, — пояснила я как можно более невинным тоном.
Мать сидела ко мне спиной, и я не устояла перед искушением: я показала ей дулю, когда никто не видел, и почувствовала, пусть и низменное, удовольствие от этого жеста.
Однажды днем Ханиф была в кухне. До этого она ходила по магазинам, и меня послали наверх — попытаться уложить спать ее сына, Франза (вдобавок ко всей остальной работе мне приходилось ухаживать и за ним). Ее пальто висело на крючке, у подножия лестницы, и я налетела на него, когда бежала наверх. Послышался звон мелочи. Я тут же вспомнила, что сегодня на игровой площадке видела, как дети едят чипсы, и мне тогда так захотелось полакомиться! Я сунула руку в карман пальто и вытащила столько, сколько поместилось в горсти, а потом побежала на второй этаж к Франзу. Я взяла малыша на руки, положила его на кровать и начала рассказывать сказку:
— Жили-были три медведя: медведь-мама, медведь-папа и маленький мишка…
Мне никогда не приходилось рассказывать сказку до конца, потому что Франз засыпал уже через несколько минут. Я раскрыла ладонь и посмотрела, сколько там денег: три десятипенсовые монеты, пять двухпенсовых и одна монета в пятьдесят пенсов. Я решила, что мне не нужна пятидесятипенсовая монета, это слишком много — Ханиф заметит недостачу, но остальное можно оставить себе.
По пути на первый этаж я бросила пятьдесят пенсов в карман пальто.
На следующее утро, идя в школу, я наклонилась — якобы завязать шнурок.
— Ой, смотри, — сказала я Мене. — Смотри, что я нашла!
У меня в руке была одна из десятипенсовых монет.
— Интересно, кто ее потерял? Вставай скорее, вдруг он еще где-то рядом, — попалась Мена на мою нехитрую удочку.