Шаг за край

— А–а–а‑а‑а, папочка! — вопила Кэролайн. — Эмили меня стукнула. Пааапочка!

Эндрю просунул голову в кухонную дверь, потянув за собой провод от висевшего на стене телефона, пока тот едва не натянулся струной.

— Папочка, я этого не делала, — правдиво заявила Эмили. — Мы просто играем.

— Эмили, перестань, — мягко произнес он и вновь скрылся в кухне.

Кэролайн выпутала свои ноги из–под ног сестры, улеглась поперек дивана и больно ущипнула ту за руку повыше локтя.

— Нет, делала! — прошипела она.

— Папочка! — взвизгнула Эмили.

Вновь показалась голова Эндрю, на этот раз уже сердитого:

— Эй, парочка, а ну прекратите! — прикрикнул он. — Я по телефону разговариваю. — И с этими словами захлопнул кухонную дверь.

Поняв, что отец не собирается встать на ее защиту, Эмили перестала плакать и неслышно пошла через простор чистого бежевого ковра к кукольному домику в дальнем конце комнаты, у дверей в патио. Это была любимая игрушка Эмили, хотя она и не принадлежала ей одной: как и большинством игрушек, домиком приходилось делиться, и Кэролайн обожала переносить всю мебель не в те комнаты или, что еще хуже, вообще забирала ее всю, давая грызть собаке. Кэролайн последовала за сестрой и заискивающе предложила: «Давай в мишек поиграем», — на что Эмили согласилась, хотя и не очень–то доверяла порывам сестры. Они принялись за свое, устроили мишкам чаепитие и даже вполне мило поиграли в течение нескольких минут. Как раз когда Кэролайн успела наскучить их полуигра и она ушла на кухню в поисках отца, Эмили услышала, как перед гаражом, составлявшим левое крыло их загородного дома, остановилась машина.

— Мамочка! — Эмили соскочила с дивана и через всю гостиную бегом пустилась к прихожей, расслышав, что та открыла входную дверь.

Кэролайн возвращалась из кухни, где угостилась печеньем на солодовом молоке из жестяной коробки, стоявшей в шкафчике рядом с плитой. Отец быстренько повесил телефонную трубку и позволил ей взять печеньице, что девочку удивило, поскольку скоро наступало время пить чай. Только она откусила у печенья в виде коровы голову, рассчитывая посмаковать оставшуюся часть, как вдруг засунула в рот все печенье разом, стараясь съесть его побыстрее. Когда Кэролайн добралась до прихожей, смахивая с лица крошки, то увидела, как ее сестра–близняшка несется по гостиной прямо на нее. Поначалу она инстинктивно собралась было двинуться в сторону, уступив дорогу.

— Мамочка, здравствуй! — выкрикнула Эмили.

Фрэнсис уже опускала покупки на пол, готовясь раскрыть объятия обеим дочерям. Но Кэролайн, увидевшей, как радуется Эмили и как радуется в ответ их мать, захотелось отгородиться от так рассердившей ее сцены. Опустив на оранжевый коврик посреди залитой солнцем прихожей последний пакет, Фрэнсис подняла голову и увидела, как Кэролайн захлопнула дверь в гостиную — плотно и в точно выбранный момент. А затем она увидела, как Эмили летит к ней сквозь дверное стекло и услышала звук, будто бомба грохнула.

Эндрю гонялся за Кэролайн вокруг овального обеденного стола, а Фрэнсис вытаскивала осколки стекла из лица, рук и ног Эмили. Каким–то чудом порезы Эмили по большей части оказались поверхностными, но все равно Кэролайн была отправлена к себе в комнату до чая, невзирая на старания Эндрю убедить жену, мол, Кэролайн не соображала, что может произойти. Она еще слишком мала, твердил он, и никак не могла сделать такое нарочно, так что ей вполне можно позволить спуститься вниз. Однако Фрэнсис была непреклонна: такой ярости она еще в жизни не испытывала.

Позже Эндрю предположил, что только скорость, с какой бежала Эмили, в момент удара спасла ее от судьбы Джефри Джонсона, мальчишки, жившего через четыре дома от них, у которого после того, как он врезался в стеклянную дверь, на щеке остался шрам в палец длиной. Впрочем, и у Эмили остался шрам на коленке, со временем он затянулся, но полностью так и не исчез. Когда бы он ни попадался ей на глаза, всегда вызывал в памяти сестру и, конечно же, в более зрелые годы напоминал обо всем, что натворила Кэролайн за много лет — шрам этот оказался куда ужаснее, чем выглядел на самом деле. После того случая Брауны заменили дверь на деревянную, и, хотя в гостиной стало гораздо темнее, Фрэнсис за такой дверью чувствовала себя спокойнее.

3

В Юстоне жара все так же сгущалась, поджидая меня у выхода из вагона. Поезд сцеживал пассажиров на перрон, и все деловито торопились, зная, куда кому надо. Я остановилась у станционной опоры, вытащила сумочку из–под мышки и убрала ее в дорожную сумку: рисковать остаться без всего было нельзя. Оделась я слишком тепло, не по погоде и неподходяще для того, что предстояло в этот день, но мне не до переодеваний, слишком много дел: надо купить новый телефон, найти, где жить, начать новую жизнь. Теперь я настроена решительно. Отметаю все мысли о Бене или Чарли, мне нельзя думать о том, как они, к тому времени уже проснувшись, узнают, что я сбежала. Они вместе, они справятся, и по большому счету им впоследствии даже лучше будет, уж это я точно знаю. То, что я сделала, — правильно.

В Манчестере, в те последние безмятежные недели, когда я была еще Эмили, я пыталась выяснить, как подыскать жилье в Лондоне. Всякий раз бдительно следила за тем, чтобы удалить с компьютера всю историю поисков, дабы Бен не заподозрил, что я собираюсь совершить. Пока не найду работу, много платить за квартиру не смогу, я даже не представляю, сколько сумею продержаться на имеющиеся деньги, так что собираюсь отыскать какую–нибудь съемную коммуналку, квартирку, где живут человек восемь–девять (обычно австралийцы, как мне представляется) и где в спальные комнаты превращено все, что не кухня или туалет (совмещенный, будьте уверены). В таких коммуналках к тому же меньше нужды в документах, удостоверяющих личность, или в каких–либо рекомендациях — мне нельзя оставлять следы. Нашла еще в одном киоске местные газеты, выстояла еще одну очередь и, набравшись смелости, вышла на подернутый дымкой, немного раздражающий солнечный свет.

И куда я сейчас иду? От растерянности впадаю в панику, будто хочу повернуть часы вспять и бежать домой к своему любимому, словно все это какая–то ужасная ошибка. Ослепленная солнцем, озираюсь по сторонам, пока в конце концов не начинаю различать окружающее и не вижу перед собой большую, забитую рычащими машинами пугающую дорогу, утопающую в выхлопных газах. Пот пробивается из–под правой руки, течет с плеча там, где лямка сумки касается кожи, и жаркий запах меня самой напоминает, что я на самом деле нахожусь здесь, что я на самом деле сделала это. Перехожу улицу на светофоре и иду прямо, по длинной широкой дороге через какую–то площадь, мимо какого–то памятника в отдалении (Ганди, что ли?), не зная, куда иду, и не видя этому конца. Наконец на другой стороне улицы вижу магазин мобильников и испытываю облегчение, будто преуспела в чем–то. Магазин большой и унылый, невзирая на рекламные плакаты и видеоэкраны, извещающие о последних новинках: яркие движущиеся картинки почему–то нагоняют еще большую тоску. В зале пусто, если не считать двух продавцов, оглядевших меня на входе, а потом пару минут старательно избегавших смотреть в мою сторону, хотя я уверена: приглядывают за мной. В магазине представлены все мобильные операторы, а я понятия не имею, какого выбрать, настолько сбита с толку. По мне, все телефоны одинаковы. И тут молодой человек в черной униформе подкатывает ко мне и интересуется, как у меня дела.

— Прекрасно, спасибо, — говорю.

— Могу ли я вам чем–то помочь? — Голос его мелодичен, лицо смазливое с аккуратной черной бородкой, но прямо на меня он не смотрит, как и я не смотрю на него. Мы оба изучаем полки с телефонами, которые всего лишь пустышки, к тому же половины из них на полке нет, лишь торчат ни к чему не подключенные провода.

— Мне нужен новый телефон. — Голос у меня неуверенный и какой–то незнакомый.

— Разумеется, мадам. В данный момент вы с кем на связи?