Страница 16 из 19
– Прошу прощения?
– Вы просили его найти Юнион-флаг, в то время как нам нужен Юнион-Джек.
– О боже!
– Мне придется оставить «мини» в Нью-Йорке и своим ходом добираться до Бостона, понятно?
– Понятно, – сказала она, судя по голосу, озадаченная новым поворотом событий.
– Послушай, Серена, ты, наверное, имеешь дело с Джеком Тайлером?
– Да.
– И насколько я знаю, он не всегда доступен? Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?
– Ну…
– Может, ты все-таки свяжешься с Люси Марш?
– С кем?
– С Люси Марш. Ты не знаешь, кто это?
– Нет.
– Да что же это за идиотизм? Насколько велико ваше новое здание? – Впрочем, я нарушал первое правило самоутверждения, отклоняясь от сути проблемы. – Короче, это грандиозный провал. А я не могу допускать подобных ляпов, иначе в итоге окажусь в таком дерьме, что вам и не снилось.
– В чем, в чем?
– Это по-французски. Вы разве в школе не учили французские ругательства?
– Нет, мы вообще не учили французский.
– Что? Я думал, его учат во всех школах. Знаешь, французов нельзя игнорировать. Я однажды попробовал, вот и оказался в этом дерьме.
– В этом… в чем?
– Все, отбой.
Бостон
Все силы на алтарь победы
1
Иногда мне кажется, что мы, европейцы, свысока оцениваем американский взгляд на историю. Впрочем, не мы в этом виноваты. Нас оболванивают телешоу, где король Артур предстает в образе ковбоя, и военные фильмы, из которых можно понять, что Битву за Англию[37] выиграла компания американских военных летчиков, за полдня разгромившая люфтваффе.
В глубине души мы уверены, что американцы понятия не имеют о том, что происходило до 1945 года, а британскую историю представляют себе примерно так.
Стоунхендж – 1776: эпоха замков, рыцарей и прочей ерунды.
1776–1945: ослабленная потерей своих американских колоний, Британия постепенно утрачивает свою мощь, пока не становится настолько беспомощной, что едва не проигрывает войну вегетарианцу с глупыми усиками.
1945 – наши дни: спасенная от краха Соединенными Штатами, Британия становится верным союзником, столь же необходимым для поддержания мирового баланса сил, как, скажем, Бермуды.
А вот какой Америка видит Францию, в чем уверены большинство французов, и прежде всего политики.
Юрский период – 1940: регион планеты, предназначенный исключительно для производства вина, сыра, проституток и ароматов для тела.
1940 – наши дни: вроде бы друг, но на самом деле такой же надежный, как приглашенный на свадьбу гость, который спит с невестой.
Впрочем, многие американцы здорово секут в истории. Они точно знают, что происходило в Америке в каждый конкретный день в период между 1775 и 1790 годами. И это в какой-то степени объясняет, что приключилось со мной, когда я попытался организовать тематическое мероприятие в одном из наиболее исторически продвинутых городов этой страны.
2
– О! – Алекса откликнулась типично французским возгласом возмущения, как если бы к ее столику в ресторане приблизился незнакомец и покусился на ее ломтик фуа-гра.
Я огляделся по сторонам в поисках источника такой ярости. Мы только что прибыли на Пенсильванский вокзал, держа в руках неприлично дорогие билеты на поезд до Бостона.
– Поезд, – фыркнула Алекса. – Это же TGV[38]! Еще говорят, что это новейший американский высокоскоростной поезд, а на самом-то деле он французский.
Она была права. Голубовато-серебристый локомотив, похожий на высокомерную змею, вполне мог сойти за экспресс Париж – Марсель.
– Вот еще один пример глобализации по-французски, – заметил я.
– Только потому, что им нужна наша технология. Что лучше? Глобализация скоростными поездами или фастфудом? Да Франция фактически оказывает Америке помощь! – Алекса уже забыла недавнюю ярость и выглядела невыносимо самодовольной.
Внутри поезд был адаптирован к американским вкусам. «Амтрак»[39] явно вознамерился убедить нас в том, будто мы вот-вот оторвемся от земли. В вагонах имелись навесные багажные полки, сиденья с регулируемым наклоном спинки, а ноги можно было вытянуть, как в салоне бизнес-класса. Брошюрка, втиснутая в кармашек моего сиденья, разъясняла, что максимальная скорость движения составит около 165 миль в час.
Впрочем, стоило поезду отойти от перрона, как иллюзия полета растаяла – в скорости мы не уступали даже гигантскому слону Джамбо. Поначалу меня это не раздражало. Пересекая Ист-Ривер, можно было наблюдать классический открыточный пейзаж с манхэттенскими небоскребами, пронзающими пелену облаков. К тому же состав двигался почти бесшумно. Правда, минут через десять он и вовсе затих, потому что остановился.
Мы зависли над станцией пожарной техники. По вагону прокатилась волна беспокойства. Не сговариваясь, мы с Алексой посмотрели на часы. Встреча с моим бостонским агентом была назначена на два пополудни. Поезд должен был прибыть в город в половине второго. Еще немного – и впору было посылать сигнал SOS.
Словно угадав наше настроение, из динамиков зазвучал вежливый голос, информируя пассажиров о том, что в электроснабжении локомотива произошел сбой и машинисту нужно перенастроить систему. Ничего угрожающего в этом заявлении не было, как если бы речь шла о перезагрузке компьютера. Но мужчину, который сидел по соседству с нами, это явно не убедило. Он скорбно застонал, словно говоря: «Не верьте». На вид ему было около шестидесяти, кучерявые седые волосы, зачесанные над высоким лбом, изрезанным глубокими морщинами. Судя по выражению его лица, он и родился глубоко несчастным человеком. А брыли ему явно пересадили от собаки-ищейки.
– Вы думаете, это надолго? – спросил я.
– Хмм… – Это могло означать что угодно: от «Да, не на один час» до «Извините, у меня так плотно стиснуты челюсти, что я не могу говорить».
– По крайней мере, здесь объявляют, в чем проблема, – заступилась за местных железнодорожников Алекса. – Во Франции можно часами ждать, не получая никакой информации.
– Хмм… – повторил сосед. – У нас проблемы другого рода. Предположим, вы пытаетесь сесть на поезд до Монреаля, а вам говорят, что он не обслуживается, потому что треснуло лобовое стекло. Или что поезд еще не перегрузили паромом из Олбани. Да, информации много, а вот толку от нее никакого.
Что-то в его тоне заставило нас всех рассмеяться, и так мы познакомились.
Его звали Джозеф, он занимался оптовой торговлей мебелью, частично вышел на пенсию, и сейчас ехал в Коннектикут на встречу со своими приятелями-охотниками.
– Не для того, чтобы косить койотов из М-62, – сказал он. – Мы – настоящие лесорубы. – Он вытащил из своей сумки журнал, что-то вроде рекламного буклета для фетишистов замши, курток с бахромой и штанов с прорезью. – Мы надеваем охотничье обмундирование, выходим в лес и там остаемся наедине со зверем. Ты делаешь всего один выстрел из своего мушкета, и в случае осечки считай, что проиграл. Никаких бивачных костров. Если ты ранишь зверя, то должен загнать его и добить ножом. В общем, хочешь не хочешь, приходится становиться метким стрелком. – Все это звучало очень романтично, хотя и с оттенком кровожадности. – Знаете, в том, что Америка избавилась от англичан, заслуга не только армии Вашингтона, но и лесорубов. Хотя и французам мы многим обязаны. – Он улыбнулся Алексе, словно она лично помогала топить «красные мундиры»[40] в Атлантике два с половиной века назад. – Некоторые американцы говорят, что Франция так и не поблагодарила нас за освобождение в 1945 году. Но нам следует помнить, что французы помогли освободить нас. Тогда, в 1781 году, ваш флот захватил в плен всю английскую армию в Йорктауне. – Теперь, когда его челюсти разжались, он уже не мог остановить прорвавшийся словесный поток.
37
Воздушные бои с немецкой авиацией над территорией Великобритании в 1940–1941 гг.
38
Французский высокоскоростной пассажирский поезд.
39
Национальная корпорация железнодорожных пассажирских перевозок.
40
«Красный мундир» – прозвище английского солдата в период Войны за независимость. Связано с цветом военной формы, принятой в тот период в английской армии.