Молчание золота

— Ну ладно. Только завтра похмелиться не просите, а как проспитесь — валите в свою гостиницу кормить тамошних клопов. Бахрам, скотина, а ты что встал? А ну пшел отсюда!

Бахрам был куда более легок на подъем, чем мы с Артистом по глубокой «пьяни». Он вскочил с прытью, которую сложно было заподозрить в этом тучном, неповоротливом тельце с короткими кривыми ножками, и умчался. Свой путь Бахрам усеивал горестными неразборчивыми воплями. Общая суть их сводилась, верно, к тому, что Бахрам благодарил Аллаха за все, за все, в особенности за то, что он, несчастный Бахрам, так легко отделался.

Про оставшуюся у Радоева Лию он, само собой, и не вспомнил. Впрочем, уважаемого портье можно понять: в самом деле, не обязан же он помнить о каждой шлюхе…

C помощью Юнуса и пришедшего ему на помощь молчаливого узбека с таким складчатым лицом, что на нем не было видно узких, как щелки; глазок, гостей стали разводить на ночлег. Мы с Артистом оказались наиболее транспортабельными, более того, мы даже помогли Юнусу дотащить до отведенной нам комнаты лейтенанта Саттарбаева. Этот, несмотря на свою относительную худобу, оказался тяжел, как связка железнодорожных рельсов. Спиной я чувствовал, как смотрит нам вслед Леон Ламбер оставшийся вместе с Лией в гостиной. Главное, чтобы Ламбер не волновался сверх меры — нервы у него, это совершенно очевидно, не в порядке…

Уже в комнате, бросив Саттарбаева на диван, мы с Артистом переглянулись и, хоть ситуация к тому и не располагала, расхохотались.

— Честное слово, смешные люди эти менты, — объявил Злотников, — думают, что они совершенно безгрешны и каждый их поступок, даже идиотский, истина в последней инстанции. А такой просто вещи, как пистолет и передатчик, найти не могут! Ты ведь пронес пистолет, Пастух?

— Конечно. Этому Юнусу только коров за вымя щупать, а не нас обыскивать. А что у тебя с передатчиком?

— Полный порядок, — сказал Артист, — сейчас послушаем нашего казачка французского. У него такой дурацкий вид, что едва ли Радоев станет обыскивать его на предмет «жучков». А зря…

— Дурацкий… — откликнулся я, — у тебя у самого какой вид? Еще речь голосом Ельцина произносил, гм…

— Зато нас оставили на ночлег, — тоном, не терпящим возражений, отозвался Артист, — причем, что замечательно, оставили безо всяких эксцессов. А я, надеясь на лучшее, рассчитывал на худшее…

— Опять какая-нибудь цитата?

Артист загадочно улыбнулся и стал настраивать передатчик. Я произнес:

— Ну что же, шутили достаточно, лора перейти к серьезной работе. Тем более что все идет без сучка без задоринки. Едва ли в этой комнате есть прослушивающие устройства… и…

— Ну что ты, в самом деле, Пастух, — отозвался Артист даже с оттенком легкой укоризны, — какие там еще, к шайтану, подслушивающие устройства? Ты же не на секретной базе ЦРУ, а в доме у обычного мента, к тому же узбекского, к тому же зажравшегося и обнаглевшего от собственной безнаказанности. Нет, я не говорю, что нам нужно его недооценивать. Все-таки он человек довольно неглупый, иначе не стал бы тем, кем является на данный момент. Но ничего особенного я в нем не вижу… Так. Готово.

Из разговора подполковника Радоева с Бергманисом (он же — Леон Ламбер), при участии Лии Галимовой, проститутки из самаркандского отеля «Афрасиаб»:

Радоев. Ну что же, ешьте, берите, что по душе. Наелись, что ли? Ну тогда можно будет и поговорить. Есть у меня к вам, уважаемый господин Бергманис, несколько вопросов. Хорошеньких таких вопросов, не я один ими интересуюсь, а много, много уважаемых людей беспокоятся. Вы можете по собственной воле, без нажима, ответить на эти вопросы, снять с себя тяжесть… зачем носить в себе такое, а?

Ламбер. Что вы имеете в виду? Что я ношу в себе? Что-то… я не совсем вас понимаю, вот.

Радоев. Да ничего страшного, ничего страшного, я вас для того сюда и пригласил, уважаемый, чтобы все, что вам непонятно, разъяснить, растолковать. А вы, надеюсь, окажете хозяину дома ответную любезность. Это же так просто — доверительный разговор, хорошее вино, откровенность за откровенность… А ты, девушка, там не стой. Иди сюда. Я тоже тебе вопрос задам. И не надо делать такого испуганного лица. Я тебя, в конце концов, казнить не собираюсь и пытать тоже. Иди сюда.

Ламбер. Видите ли, уважаемый…

Радоев. Вижу. К тому же я не только вижу, но и знаю, что в ноябре прошлого года вы, уважаемый, были здесь, в Самарканде, во главе археологической партии. Копали что-то в предгорьях Аввалыка. Там интересные места, живописные, древностей можно много нарыть… Впрочем, что я вам про древности рассказываю? Тут вы мне сто очков вперед дать можете, как это говорится. Ну так дайте. А я послушаю.

Ламбер. Не понимаю, чего я могу вам дать. Не понимаю, и….

Радоев (перебивая и уже далеко не так вежливо). Нет, ну ты прав, уважаемый, на все сто процентов прав. Дать — это не по твоей части, дать — это по ее части, это она у нас сладким местом торгует и под пухлых иностранцев укладывается. Ну ты, девка, говорю тебе, иди сюда! Она тебя расколола, почтенный, даром что ты харю свою перекроил, и девка ведь права оказалась. Я тут, пока мы пиршествовали, велел вынуть из-под твоей руки стаканчик с отпечатками твоих пальцев да дактилоскопировать. И что бы ты думал? Пальчики твои полностью совпали с отпечатками некоего Леона Ламбера, французского археолога, о котором я тебе тут толкую! О тебе то есть! Как это у вас говорят в Брюсселе: шерше ля фам? Ищите женщину? А тут баба тебя сама нашла, да так сработала, что мои урюки год копали бы и не накопали о тебе столько данных, сколько она за один перетрах сняла.

Ломбер (потерянно). Столица Франции — Париж, а не Брюссель.

Радоев. Вот я тебе о том и толкую, милый. Ты у нас ученый, а не я. Так что ты, а не я будешь на вопросы отвечать, понял? И не надо мне тут травить, что ты в автокатастрофе память потерял, или еще что такое!

Ломбер. Однако это именно так. Когда я очнулся в больнице, я даже не помнил своего имени. Только потом мне сообщили, что я подданный Латвии Эвальд Бергманис.

Радоев. А, продолжаешь в ту же дудочку дудеть? А ты понимаешь, рожа, что я могу с тобой сделать? Я больше скажу: я уже из тебя все твое французское дерьмо вытряс бы на раз-два, когда бы не было указаний расспросить тебя нежненько, без увечий. Уважаемые люди просили меня поговорить с тобой по-хорошему, по-дружески, а ты продолжаешь упрямиться, гнуть из себя неизвестно что. Ну хорошо. Лия, скажи, этот был в прошлом году в ноябре? Он жил в «Афрасиабе»? Скажи первый и последний раз, и свободна!

Лия. Я сначала думала… Только он… Я не знаю, но мне кажется…

Радоев. А тебя на хор не ставили за гнилой базар?

Лия. У того лицо было другое, но…

Радоев. А задницу никогда зашивать не приходилось и челюстью вставной пользоваться для большого ублажения клиента ртом? Так мы тебе мигом все это устроим, сучка!

Лия. Так — он, а лицо… не его лицо… Но я его узнала. Он. У него даже руки… такие руки, я таких рук больше ни у кого не видела…

Радоев (сквозь зубы). Пошла отсюда. Юнус, забери ее. Если хочешь, можешь оттрахать, только не сильно увечь, а то вдруг с ней поговорить дополнительно захотят… уважаемые люди. Подтверждение затребуют. Хотя после снятия «пальчиков» какие еще подтверждения нужны? (Звук захлопывающейся двери: это вывели Лию.) Ну что же, теперь можно поговорить наедине, как мужчина с мужчиной. Ламбер, перестань валять дурака. Нам нужны точные сведения о том, где ты спрятал ценности и где ты спрятал товар. Кроме того, нужно знать, куда ты вывез оборудование. Я не знаю, зачем понадобилось археологическое оборудование, но если требуют, значит, надо. Те два ящика, которые ты и твой напарник забирали из моего подвала в начале ноября прошлого года. Понял? Ценности, оборудование и товар — вот что интересует меня и еще кое-кого. Думаю, имен тебе называть не надо, ты и сам прекрасно знаешь, о ком я. Ведь правда?