Леденящая жажда

— Так спокойнее, — сказал он.

— Думаешь, хотел рвануть? — спросил Пастух, наклоняясь к раздавленному мобильнику.

— Да нечему тут больше взрываться, — сказал Трубач. И все на секунду замолкли, пораженные одной и той же мыслью.

Это наверняка и был тот самый телефон, на который звонил Мансур. Они чуть не погибли из-за него, они положили сотни три талибов, Трубач чуть не отдал богу душу, чтобы найти именно этот телефон. А теперь Док взял и просто раздавил его.

И стало быть, операция провалена.

— Ну ты молодец, Док, — сказал Артист.

— Может, еще работает? — с надеждой спросил Док. Муха поднял то, что осталось от мобильника.

— Нет.

Билл взял рассыпающиеся в руках детали. Быстро достал откуда-то из многочисленных своих карманов приборчик, покрутил что-то и сказал:

— Ну не все так плохо.

— Что? Что? — Все напряженно наблюдали за его непонятными манипуляциями.

Билл достал еще какой-то приборчик, подсоединил его к остаткам телефона и нажал кнопку.

— Вот. Сохранился номер последнего вызова. По нему только что звонили.

Солдаты повернулись к пацану. Тот заплакал. Он и сам не знал, что сделал. Ему велели только нажать кнопку, если придут враги.

Он ее и нажал. И кому-то на другом конце земли подал знак. Какой?

Недобрый, злой знак. Убей!..

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Санкт-Петербург

4 июля 200… года, 05.09

Из Веселого поселка пришлось бежать. Потом они жили в Тихвине, потом переехали в Бологое, потом вернулись в Питер. Часто менять место дислокации тоже не годится. Но из этой берлоги они уйдут только завтра. И уже навсегда.

Номер своего нового городского телефона они сообщили еще вчера. Как и было условлено. На мобильную связь надежда неважная, кроме того, ее пасут спецслужбы. А городской телефон кто станет прослушивать? И звонок не отследят, потому что нужные люди через пять, десять, сто стран проведут вызов, и получится, что звонили из соседнего дома. Звонили и сказали одно слово: «Действуйте».

— Ахмет, мне нужно выйти.

— Ты забыл?

— Да, извини, конечно… Хорошо, буду ждать. Ты скоро?

— Я ненадолго. От телефона не отходи.

— Я понял.

— Не отходи ни на минуту!

— Ясно, все ясно.

Капли дождя били в стекло. В окно можно смотреть бесконечно. Главное — не пропустить звонок.

Асланбек с остановившимся взглядом вздрагивал от каждого шороха. Он ждал.

Нет ничего хуже ожидания. Мало кто может долго сидеть в засаде. Это особая способность, почти дар. Речь идет даже не о терпении, скорее об умении сосредоточиваться, собираться в кулак. И ждать.

Ахмет вышел из подъезда. Южный человек под северным дождем. Странно все это выглядит. Вот еще люди под зонтиками. Красные, зеленые, желтые пятна на переливающемся сером фоне. В Питере темнеет поздно. Это красиво? Может быть.

Впрочем, сейчас не до красоты. О ней лучше подумать потом, когда все кончится. У каждого своя работа. У них с Ахметом — ждать. Нужно дождаться звонка, знака, сигнала «действуйте!». И сделать дело. Важное, очень важное.

Один раз им это уже удалось. Теперь будет не так сложно. А результат такой же, как тогда. Правда, о том случае, несмотря на все старания, люди ничего не узнали. Ахмет смотрел телевизор, но ни по одному каналу ничего о Глазове так и не сказали. Ничего, когда сдохнет весь этот город — они не смогут молчать.

Страшно немного. Одно дело, когда стреляешь — и человек умирает. Смотришь на него, прямо в лицо или вслед, целишься, спускаешь курок. Тело падает, человек умирает. Это понятно. Или когда бьешь ножом и чувствуешь, как судорога сковывает мышцы противника. Это тем более понятно. А вот с этим сложнее. Капнул три грамма в широкую реку — и много людей умирает. Мучаются страшно. Им хочется пить. Он помнит, как в том маленьком городе люди падали прямо на улице и пересохшими губами шептали: «Пить, пить…» Ты вроде бы ничего и не делал, а с ними вон что творится. Странно, вправду странно.

А телефон все не звонил. В квартире тихо, только половицы поскрипывали. Неизвестно, откуда в этой захудалой квартирке в спальном районе паркет, но он был. И скрипел под ногами, подчеркивая тем самым безжалостное молчание телефона.

Сколько времени уже прошло? Час? Два?

А где Ахмет? Вот он, возвращается. Сейчас войдет в подъезд. Нужно открыть дверь.

— Ну что?

— Никто не звонил.

— Будем ждать. Он сегодня позвонит. Обязательно.

В квартире колотун. Не лето, а какая-то ранняя осень. На улице уже холод, а батареи не топят. В горах тоже нежарко, но холод какой-то другой. Как эти люди могут жить здесь?

Последнюю фразу Асланбек сказал вслух.

— Да разве они живут? — с пренебрежением в голосе ответил Ахмет. Мысль, вырванная из потока, приобрела другое значение. — Ты только посмотри на мужчин! Разве это мужчины?! Так, тараканы сушеные. Они не знают, что такое мужская честь. А женщины? Проститутки, все проститутки. И обращаться с ними так и надо. У тебя ведь есть сестра?

— Да, есть.

— Ты что бы сказал, если б она вышла на люди в таком виде, как девица из соседней квартиры?

— Да, Ахмет, ты прав.

— Эти люди закона не знают! А ты спрашиваешь, как они живут. Да разве живет мужчина, у которого жена ходит в такой юбке, что едва задницу прикрывает?

— Так и есть.

Молодой человек думал не о законе, он думал о другом. Как можно жить все время в таком холоде? Но перебивать Ахмета он не стал.

Какое-то время они оба молчали, вздрагивая от каждого шороха. Телефон не подавал признаков жизни.

— Ахмет, что мы будем делать, если он сегодня не позвонит?

— Он позвонит!

— Но…

— Никаких «но»!

— Посмотри — уже утро скоро, а до сих пор…

— Он позвонит, обязательно позвонит. — При этих словах у Ахмета начал подергиваться левый глаз. Так всегда бывало, когда он нервничал.

Асланбеку стало не по себе. «Уж если Ахмет потерял спокойствие, значит, что-то действительно не так», — мелькнула мысль. Но нужно было сдерживаться.

— А ты что, сомневаешься?!

— Просто я хочу понять…

— Что?

— Если… Ну допустим…

— Ты здесь не для того, чтобы «допускать». Делай, что тебе говорят, и не забивай себе голову.

— Я просто хотел спросить…

— Ну!

— Ведь все назначено на завтра?

— Да. Мы ждем сигнал, подтверждение.

— А если его не будет?

— Ты упрямый как осел. Твой отец тоже такой!

— Он и твой брат.

— Он мне не брат! Он предал нас. И тебе он не отец! Он предатель.

— Он в тюрьме…

— Там ему и место.

Асланбек не стал спорить. Помолчал, поиграл желваками.

— Я думаю…

— Ты здесь не для того, чтобы думать…

— Оно, конечно, так. Но если там какие-нибудь проблемы и он не может позвонить, что тогда? Мы сделаем это завтра?

— Как я скажу, так и будет.

Нервный тик усилился. Лучше было не спорить. В комнате опять воцарилось тягостное молчание.

За окном стемнело, дождь не прекращался. В свете фонарей и мигающих реклам на другой стороне было видно, как пешеходы снуют туда- сюда под неизменными зонтиками. Все ходят быстро: то ли спешат, то ли бегут от холода. Интересно, здесь всегда так промозгло?

Вот все эти люди бегут куда- то, торопятся — зачем-то им все это надо. Им кажется, что ничего важнее на свете нет.

Но если два человека в холодной квартире дождутся звонка, то завтра всех этих людей не будет. Страшно.

Асланбек украдкой глянул на дядю — тот мрачно смотрел прямо перед собой, тик вроде бы прекратился.

«Хорошо, что он не может залезть мне в голову. Этого он бы точно не одобрил. Врагов жалеть нельзя».

Надо было как-то разрядить обстановку.

— Ты сегодня куда ходил?

— Не твоего ума дело. По делам!

— Понятно. Слушай, завтра… Если все пойдет как надо, где бросать будем?

— Я приглядел одно место.

— Все сделаем, а потом? Сразу сматываемся?