Страница 4 из 6
В стенах всех построек обнаружены пробуренные отверстия, служившие для крепления встроенной мебели (в большинстве случаев нар). Очевидно, что такой способ обустройства сильно ухудшал теплоизоляцию помещений, однако был в тех условиях, видимо, самым простым и быстрым.
Отверстия в стене и сохранившаяся часть встроенной конструкции. Круглое озеро. Фото автора
В бараках Гоголиного озера, сохранивших кое-где детали внутренней обстановки (фрагменты столов и нар) и межкомнатные двери, были обнаружены надписи, частично прочитываемые, сделанные карандашом на бревне одного из срубов и на дверном косяке другого. Указаны имена людей и места, откуда они прибыли. Одна из надписей, наиболее полная и хорошо сохранившаяся, читается так: «Абакумов В. В. 1930 г.… села Антушева 1908». Вторая дата, по всей видимости, является годом рождения.
Надпись на стене барака. Гоголиное озеро. Фото автора.
Дендрохронологический анализ бревен, из которых выстроены бараки на Круглом и на Ершовском озерах, показал, что большинство из них срублены задолго до описываемых событий – в начале XX или в XIX вв. Две пробы при этом достаточно четко показывают 1928–1929 годы – момент строительства бараков следует датировать именно по ним[51]. Странный возраст других бревен объясняется, судя по всему, тем, что для строительства использовали старую древесину – плавник, выносимый морем на берег. Имея в виду, что на жилье для заключенных администрация вернее всего желала сэкономить – а использование старой древесины означало экономию не только материалов, но и времени – такое объяснение представляется более чем логичным. Кроме бараков в двух местах (на Круглом и на Гоголином озерах) обнаружены фрагменты сооружений из жердей и досок, которые могут быть остатками караульных вышек. Трудно сказать, была ли вокруг лагерных пунктов какая-нибудь ограда. Тяжесть работ и суровые условия (лесорубы работали зимой), видимо, избавляли охрану от необходимости строгого надзора. Вокруг всех обнаруженных мест заметны следы старых вырубок – замшелые пни, в некоторых местах – оставленные штабели бревен. Возраст окружающего их леса не превышает ста лет. Лес, судя по всему, вырубался под корень, оставляя местность опустошенной после рабочего сезона.
Остатки штабеля бревен близ Круглого озера. Фото автора.
О том, как велись лесозаготовки, их свидетель писал так: «На работу заключённые идут до 10 километров. И чем дольше они работают, тем дальше и дальше им приходится ходить: вырубая лес, они с каждым днем отодвигаются от места расположения командировки. В лес заключённые приходят совершенно затемно. Десятники выдают им спички: ими они просвечивают сосны, чтобы узнать, есть ли на сосне клеймо и можно ли рубить ее. Снегу по пояс, и заключённый должен вытоптать вокруг дерева снег. Тридцать пять деревьев он должен срубить, обрубить с них сучья и окорить. А после работы, возвращаясь на командировку, он должен пройти пять-десять километров. Срубить и очистить 35 деревьев – это только основной урок заключённого»[52]. Тяжесть работы, убогие условия проживания, не спасавшие от суровых северных холодов, удаленность от ближайшего пункта медицинской помощи (лазарет отделения, рассчитанный всего на 45 коек, располагался в Кандалакше[53]) быстро приводили к болезни и гибели людей. Немалую опасность представляли и лагерные сотрудники.
Частые случаи жестокости на командировках в отношении заключенных со стороны охраны и администрации (состоявших наполовину из самих заключенных) зафиксированы как в воспоминаниях, так и в документах ОГПУ. По результатам проверки комиссии Шанина было возбуждено несколько уголовных дел, в том числе «дело надзорсостава к[омандиров]ки Энг-озеро 2 (3 отделение СЛОН) Золотарева и др. в числе 8 чел., систематически истязавших заключенных, в результате чего зарегистрировано было 3 смертных случая»[54]. Не лучше дело обстояло и на лесозаводах. В лагере Ковдского лесозавода №45 заключенных истязали проверенными соловецкими способами, о которых вспоминала дочь учителя заводской школы Елена Божко: «Барак с уголовными преступниками стоял за изгородью. С ними очень плохо обращались: зимой ставили на камень в одном белье и обливали водой или протаскивали на веревке из проруби в прорубь – сама не раз видела с чердака школы»[55]. О поездке на Кандалакшский завод №4 А. М. Шанин докладывал: «Объективная картина режима на Лесозаводе такова: прежде всего Комиссией осмотрен карцер. Это дощатый сарайчик площадью в одну квадратную сажень, без печи, с громадными дырами в потолке, с которого обильно течет вода (в этот день была теплая погода), с одним рядом нар. В этом «помещении» буквально друг на друге в момент прибытия Комиссии находилось 16 полураздетых человек, большинство из которых пробыло там от 7 до 10 суток. (….) Только накануне приезда Комиссии арестованным стали давать кипяток; ранее это считалось излишней роскошью. По поступившим жалобам Комиссией было опрошено 8 человек, туловища и руки которых были покрыты явными даже для неопытного глаза кровоподтеками и ссадинами от избиений»[56]. В материалах комиссии Шанина сохранилась запись показаний одного из заключенных, который рассказывает об издевательствах, чинимых начальником командировки в Кандалакше: «В 3 отделении на к[омандиров]ке «Кандалакша» был начальником некто Евстратов Андрей Самойлович. Здоровый парень, косая сажень в плечах. Этот занимается тем, что «ласкает», как он выражается. «Ведите его сюда, я его обласкаю». А ласкает он всегда здоровенной палкой. Однажды он на к[омандиров]ке «Кандалакша» в своей комнате так «ласкал» одного заключенного, что тот весь в крови лишился сознания. И что больше всего возмутительно – это то, что [как] человек сознательный, [он] выбирал палку с гвоздями»[57]. Смертность на командировках была, судя по всему, очень высокой, и места захоронений умерших там до сих пор не установлены[58].
Естественно, что мысли о том, как избежать такой печальной участи, заботили многих заключенных. Побеги с командировок в целом были делом регулярным и имели гораздо больше шансов на успех, чем попытки бежать с Соловецких островов. Недалеко была финская граница, при хорошей подготовке и удачном стечении обстоятельств через несколько недель беглец оказывался в другом государстве. М.М. Розанов писал, что особенно много уходов случилось летом 1930 г. – после проверки Шанинской комиссией и ареста отличавшихся особой жестокостью лагерных охранников строгость надзора заметно упала[59]. Происходили такие случаи в основном летом, и решались на них люди, занятые на более легких работах, чем лесоповал[60].
С лесозаготовок убегали редко. Такие случаи были чаще актами отчаяния, обреченными на неудачу, чем продуманными и спланированными операциями. Известен, впрочем, и пример удачного побега с лесной командировки Баб-дача – похоже, он стал довольно громким событием для всего лагеря, из уст в уста передававшего рассказ о том, как «несколько заключенных, не выдержав издевательств и истязаний, вооружились топорами, выданными им для работ, обезоружили стражу, разбили кладовую, взяли необходимый запас одежды и продовольствия и, в числе шестнадцати человек из шестидесяти, бывших на командировке, ушли в Финляндию»[61]. Неудачных побегов все же было гораздо больше – беглецов ловила не только лагерная охрана, но и местные крестьяне, которым за поимку беглого УСЛОНовца уплачивалось вознаграждение[62].
51
[51]
52
[52]
53
[53]
54
[54]
55
[55]Божко (Кошева) Е. Я – учительница. Пережить блокаду // Архангелиты — дети Немецкой слободы.
Хроники старинного рода Пецъ (Paetz). Малоизвестные страницы истории с XIV века по сегодняшний день (электронный ресурс). URL: http://paetz.ru/?page_id=24.
56
[56]
57
[57]
58
[58]
59
[59]
60
[60]
Владимир Чернавин, будучи специалистом в рыбной промышленности и потому довольно привилегированным среди заключенных сотрудником Рыбпрома, совершил самый необычный в истории Соловецкого лагеря побег. В 1933 г. он бежал в Финляндию из Кандалакши вместе с женой и сыном, приехавшими к нему на свидание.
Михаил Корнилов, участник антибольшевистского восстания 1927 г. в Якутии, бежал из командировки Черная речка в июне 1931 г. Работая завхозом, он вместе с двумя соотечественниками смог запастись всем необходимым для побега и успешно добрался до территории Финляндии.
Николай Киселев-Громов (до побега носивший фамилию Карпов) был и вовсе не заключенным, а сотрудником ОГПУ, работавшим в штабе ВОХР и Информационно-следственном отделе лагерей. Положение сотрудника лагеря, как можно заключить из этого случая, тоже было далеко не свободным. Летом 1930 г. он также бежал в Финляндию.
61
[61]
62
[62]