Лотерейный билет

Пауль взял лежащую на столе газету, машинально перелистал ее, даже не просмотрел заголовки и задержался на спортивной странице. Ленивый взгляд медленно скользнул вниз и уставился на какую-то строку. Он перечел ее снова, и вдруг глаза его расширились. Они раскрывались все шире и шире, а брови полезли вверх, приводя в ужас Уле Ульсена. На верхней губе выступили капли пота, и она стала медленно отделяться от нижней. И вдруг раздался пронзительный крик:

— Черт побери! — Брат съежился на стуле. — Ты знал об этом? — спросил Пауль, придвигая газету к брату и тыча пальцем в результаты спортивной лотереи. — Наконец-то удача! Какого же черта ты мне сразу не сказал? Сразу отлегло бы от сердца и в голове прояснилось бы. А мы-то сидим тут, копаемся во всем этом, как обычно, когда сходимся, чтобы облегчить душу за чашкой кофе и откровенным разговором. Ведь это означает по меньшей мере сто тысяч на двенадцать и еще пять по одиннадцать и десять по десять. А всего выходит больше ста пятидесяти тысяч? Это тебе не одно эре. Я немедленно иду в контору, швырну свой контракт старику в физиономию. Пусть скажут, что я разыгрываю сценку из старой оперетты, но я все-таки сделаю это и…

Уле перебил его, быстро заговорив:

— Погоди, не горячись, не делай глупостей, нечего горло драть. Ишь расшумелся, точно водопад в оттепель! А что, если купон не отослан?

Лицо Пауля посерело, лишь красные пятна на скулах запылали еще ярче. Он хрипло проговорил:

— Это неудачная шутка, брат.

Брат извивался на стуле, как уж.

— Ну да, ты считаешь само собой разумеющимся, что я должен каждую неделю помнить насчет среды, точно у меня других дел мало… Но, знаешь… — Он пожал плечами.

— Что ты хочешь этим сказать? — резко спросил Пауль.

— Тебя ведь долго не было, — начал брат, неуверенно откашлявшись, — за это время прошло уже что-то ставок шесть, а если точнее, семь! Может, ты сам делал ставки где-нибудь, откуда я знаю? На них ты имеешь полное право, я не претендую. Откуда мне знать?

Пауль долго сидел, пытаясь поймать взгляд брата, но это ему не удалось, и он спросил:

— Послан купон или нет?

Ясно было, что брат предпочел бы ответить: «Вот это-то как раз тебя и не касается», но в конце концов он выдавил нехотя, скривив нижнюю губу:

— Да, но…

— Значит, все-таки выигрыш пал на этот идиотский ряд цифр, который мы посылали каждую неделю все шесть лет, с тех пор как втайне начали игру. Ты послал его?

— Да, — ответил брат, — но я вовсе не обязан был этого делать. Я подчеркиваю! И потом, я…

— «Заплатил» — прервал его Пауль. — Ну конечно, это ведь и раньше бывало. Я отдавал тебе деньги и за восемь, и за девять, и за десять ставок, когда возвращался. Верно?

Уле проглотил слюну и неохотно подтвердил:

— Да, конечно! Но…

Пауль вынул из внутреннего кармана несколько купюр и произнес как можно равнодушнее:

— Я хочу оплатить мою часть купона, который хранится у тебя в бумажнике или в сейфе, а также и за другие купоны, которые я, само собой, оплатил бы, даже если они и не выиграли. Итого получается всего семь ставок плюс та, которую ты почему-то забыл при своем точном подсчете. Стало быть, всего восемь. С меня по четыре кроны. Вот, пожалуйста, тридцать две! Возьми! Возьми, говорю!

— Мы можем потолковать об этом после, — сказал брат. Он, казалось, наконец оправился от шока.

— Конечно, можем, — ответил Пауль. — Но деньги все-таки положи в карман.

— Мы ведь можем отложить расчеты до разговора? — неуверенно пробормотал Уле.

— Нет, не можем, — настаивал Пауль.

— Ну, тогда пусть лежат, — уже более решительно проговорил Уле, — мне пора идти, пусти же мою руку!

Но Пауль крепко вцепился в брата, и если бы тот стал вырываться, то стянул бы на пол скатерть вместе с кофейными чашками.

— Вы что, задумали оставить нас за бортом? А, Уле?

Брату пришлось сесть, лицо его побагровело, и он ответил:

— За бортом? Нечего все переворачивать с ног на голову. Я думал, тебе уже давно надоело играть. Ты ведь постоянно высмеивал идиотов, которые тратят на это время. Ты говорил, что видишь в этом одну из тенденций распада… Да и все, о чем ты тут сейчас разглагольствовал…

— Это просто трепотня, за которой мы прячемся, — с жаром возразил Пауль, — я никогда не говорил, что хочу бросить игру!

— Но ты и не говорил, что хочешь продолжать, — сказал Уле.

— По субботам или воскресеньям мы, точно изголодавшиеся волки, сидели у приемников, — сказал Пауль, глядя в пространство странно застывшим взглядом, — я хранил квитанции спортивной лотереи, надеясь на случайный выигрыш, который изменил бы мою жизнь и наполнил бы ее смыслом, и вот это наконец произошло. Ну что, милый братец, каково предавать родных? Ты небось с такой же легкостью положил бы в карман иудины сребреники, даже если бы речь шла не только о братских узах, а и о других ценностях? Как насчет религии, родины, а? Ну, что молчишь?

— А что мне отвечать на твои бредни? — упрямо возразил брат. — Ты всегда берешь горлом, тут мне с тобой не сравняться. Но и у меня есть определенные обязанности перед нашими родителями, расходы, о которых ты…

— «Никогда не думал», — подхватил Пауль. — Это одна из многих лживых выдумок Магды, и вот теперь ты прибегаешь к ней, чтобы убаюкать свою совесть?

Люди за соседними столиками начали коситься на них. Уле смущенно заерзал на стуле, но Пауль продолжал сидеть прямо и невозмутимо.

— Нам тут больше нельзя оставаться, — сердито прошипел Уле. — На нас все смотрят. Ты что, скандал хочешь затеять?

— Хватит вилять, дорогой братец! — громко и отчетливо проговорил Пауль. — Говори прямо, намерен ты поделиться со мной или нет?

— Это еще не решено, — тихо ответил Уле. — Я думал, у тебя пропал интерес. И ты не оплатил свою часть, это замораживание средств. Честно говоря, я и сам охладел к этому. По чистой случайности зашел я в табачный магазин в минувшую среду. Ну а если совсем откровенно, то в этот раз инициатива принадлежала Магде. Целиком и полностью! Иначе купон не был бы отослан. Понимаешь разницу?

— Ах, вон что! Она нашла так называемую юридическую зацепку, чтобы увильнуть, — сказал Пауль, не меняя положения. — Знаешь, у меня такое чувство, будто дело теперь уже не только в деньгах. Мне кажется, между нами рушится нечто более прочное, более исконное.

— Не припутывай сюда чувства, — зло сказал брат, — ты ведь и сам делец до мозга костей. Только что ты вышвырнул на улицу кормильцев многих семей. Тебе казалось, что ты бьешь по лицу ребенка. И ничего, пережил ведь! Так что не будь сентиментальным.

Пауль сидел, раскачиваясь над столом, словно сомнамбула. Они уставились друг на друга как загипнотизированные. В заострившихся лицах сквозь свирепое выражение проступала боль, оба напоминали смертельно раненных животных.

— Да, мы с тобой настоящие живодеры! — хрипло выкрикнул Пауль. — Мне кажется, будто мы волочим друг друга по грязи. А вы с Магдой по уши барахтались в ней, поджидая моего возвращения. Когда представляется случай урвать лишний кусок, мы превращаемся в самых настоящих свиней, хотя и чувствуем, что это грозит распадом личности.

— Тебе бы пастором быть или членом парламента, — боязливо, но все еще агрессивным тоном сказал Уле.

Внезапно за стулом вырос старый кельнер и, понизив голос, произнес:

— Я просил бы вас продолжить дискуссию в другом месте.

— Ол райт, ол райт, Стефансен, мы уже успокоились, — сказал Пауль, не сводя глаз с Уле. Когда старик отошел, он заговорил снова:

— Ты прав, брат. Я выбросил их на улицу — кормильцев семей, как меня самого выбросили бы в этом автоматизированном мире. Я в западне, брат! Выщелочен и выжжен дотла. И я готов на все, даже если весь остаток жизни я не посмею взглянуть на себя в зеркало.

— Брось ломать комедию, — сквозь зубы процедил Уле. Лицо его смертельно побледнело. — Купон не твой! Он Магдин, с какой стороны ни посмотри — и с юридической, и с моральной. Она велела мне отнести купон, когда сам я уже отказался от игры. Это была ошибка, что я поставил на нем свое имя!