Страница 6 из 9
Вот он-то меня и увидел. Он уже взялся за дверную ручку, но в институт не пошел, а подошел к решетке и грозно окрикнул:
- Что вы там делаете?
- Записываю опоздавших,- ответила я.
Горлов надулся и запыхтел.
- Вот как,- сказал он.- Ну посмотрим. - И ушел.
Тут же выскочили профорг нашего отдела, начальница отдела кадров и заместитель директора по АХЧ, которые проводили в вестибюле института официальную проверку.
Нас разделяла решетка, и видно было, что их это обстоятельство сковывает, иначе они разнесли бы меня з куски.
Зам закричал довольно злобно:
- Пишите объяснительную! Вы опоздали сегодня на работу,- он посмотрел на часы,- на тридцать пять минут!..
- Вам прекрасно известно, что именно сегодня я на работу не опоздала. Более того, в данный момент я нахожусь на территории института, а вы - за его пределами,- я выразительно показала на ворота.- Но это неважно. Я не буду мелочной. И напишу объяснительную. Подробную. И приложу список опоздавших.
- Кто вас уполномочил?! - заорала начальница.
- Моя совесть,- убежденно и просто ответила я.
- Боже! - сказала начальница и схватилась за голову.
Ее отчаяние можно было понять. Трудовое законодательство у нас на всех одно. Однако при проверках в качестве нарушителей в нашем институте всегда фигурировали только рядовые сотрудники и никогда не значилось начальство. Хотя именно начальство чаще всего с режимом и не считалось. И вот теперь выходило, что не только я должна писать объяснительную, но и Горлову нужно оправдываться.
- Между прочим, у товарища Горлова,- сказала начальница,ненормированный рабочий день.
- Возможно,- сказала я.
- Он был в управлении! И вообще он не обязан отчитываться!
- Наверное. Какое мне дело. Я напишу объяснительную и копию направлю в народный контроль.
Вся троица смотрела на меня со страхом и омерзением.
Не успела я вернуться в сектор, как прибежала Ленка.
- Это правда?
- Что именно?
- Что ты всех записала?
- Да.
- И МЕНЯ?
- Всех так всех...
- Но-МЕНЯ?..
- А чем ты лучше других? И вообще.., извини, но ты мешаешь мне работать. У меня и без того целый час пропал.
- Ну так вот что я тебе скажу. Вчера я еще только подозревала, а сегодня уже абсолютно уверена: ты попросту сбрендила, свихнулась, спятила!..
Никогда бы не подумала, что Ленка способна на подобное, чуть ли не садистское сладострастие. Но именно со злобным сладострастием выкрикивала она последние слова. Мне было обидно ее слушать.
- Лена, да ты что?.. Я же не против тебя - я за общую справедливость...
- Ха-ха-ха! - сказала Ленка ядовито, и в глазах ее полыхнул желтый огонь.- Сочувствую вашему сектору,- добавила она, выходя.
В секторе и до ее прихода было тихо, а теперь тишина прямо нависла тяжелая и ощутимая. Сбрендила, свихнулась, спятила... Столбняк, глаза над полем, желтый огонь в Ленкиных глазах, голоса... Да, но поступки-то мои здесь при чем? Что же это выходит? Если ты здорова, то можешь спокойно проходить мимо спаиваемых младенцев или мимо явной несправедливости?..
И ведь проходила же.
Ах, как же мне захотелось увидеть того парня, из автобуса,- увидеть и запустить в него вазой, которой место во дворце, а не в его мещанской квартире. Я так сосредоточилась на этом желании, что на какое-то время мне даже почудилось, будто прямо из грифельной доски, висящей на стене перед моим столом, выплывает его нахальное и почему-то встревоженное лицо. Но только я успела угадать в нем эту тревогу, эту изумленную настороженность, как лицо парня загородила от меня внушительная фигура шефа:
- Да,- сказал он, глядя поверх меня, но обращаясь именно ко мне,недолго же снедал вас трудовой энтузиазм. А ведь я решил было, что сегодня таблицы лягут на мой стол.
У шефа есть одна хорошая черта - искренность.
И сделал он мне выговор не из желания расквитаться со мной за то, что попал в списки опоздавших, а просто потому, что разочаровался во мне.
- Они лягут,- сказала я со слезой в голосе и вышла из комнаты.
Я поступила, конечно, очень невежливо. Однако было бы хуже расплакаться у шефа на глазах. Я ушла в туалет. Заперлась там, сняла очки и поплакала.
Павел, Ленка, подбитый глаз, справедливые упреки шефа... Не много ли?.. Но я и не подумаю сдаваться.
И пусть аккумулируются вокруг меня ненависть и напряжение. Это, разумеется, тяжело. Но не навеки же?
Наступит же день и час, когда меня поймут и поддержат?
Ближе к обеду раскрылась дверь и в нашу комнату вошла Ниночка Яковлевна - соискательница, а заодно и спекулянтка.
Мы все оживлялись, когда приходила Ниночка Яковлевна. И даже если ни одна из принесенных ею вещей не подходила,- какое это было удовольствие, наслаждение: рассматривать, прикидывать, любоваться, ужасаться ценам и в уме подсчитывать ресурсы: сто есть у меня, сто даст свекор, десятку можно выторговать... Вещей Ниночка Яковлевна приносила немного.
Зато что это были за вещи!.. Как они превосходили качеством те, что грудами навалены на прилавках!..
Увидев сумку, которую Ниночка Яковлевна поставила - нет, водрузила! на стол Лидии Мартыновны, я вся закипела радостью. Я потянулась к этому столу, к этой сумке, к самой Ниночке Яковлевне. Я ПОТЯНУЛАСЬ. Но та, другая "я" - чужой человек во мне, который последние дни руководил мною,- тут же меня осадила: "Держись! Быть зависимой от вещей отвратительно, а попадать в зависимость к людям, которые поставляют тебе эти вещи, втройне позорно".
- Ну, что ж ты медлишь, друг прелестный,- проворковала Ниночка Яковлевна, заметив, очевидно, мои колебания,- тут есть кое-что специально для тебя...
Я уткнулась в таблицу.
- Не обращайте внимания, Ниночка Яковлевна,ответила Лидия Мартыновна вместо меня,- у девушки резкий приступ трудолюбия!..
- Трудолюбие - хотя бы и приступами - во много раз предпочтительнее вашего хронического безделья,- ответила я, не задумываясь.
Совсем одурела. Разве можно трогать Лидию Мартыновну? Ее и сам шеф не трогает.
- Слышали?.. - торжествующе возвестила Лидия Мартыновна.- Нет, вы это слышали?! Уже лучшие подруги говорят ей в глаза, что она ненормальная! А ей все равно. И мы тут сидим, терпим. Ко мне уже люди из других отделов приходят, врача советуют вызвать. А я защищаю - как же иначе! - честь мундира... Всех она уже уличила, всем указала, как жить, что делать. Нам пример подает - трудится не разгибая спины. За полгода не могла таблицы обработать, а тут засела... Героиня труда!..
Ниночка Яковлевна озабоченно поводила своей кудрявой головкой: обстановка в секторе ее смущала.
Я молчала, мне нечего было сказать: Лидия Мартыновна все сильно преувеличивала, но по существу была права: прежде я не больно-то утруждала себя работой.
Что ж, теперь приходилось глотать пилюлю.
Николаша подошел ко мне, наклонился, посмотрел прямо в глаза и многозначительно произнес:
- А ведь, скорее всего, ты не больна. Просто с возрастом человек начинает определяться. И ты становишься похожей на Лидию Мартыновну, не замечаешь?
Меня всю передернуло. Быть похожей на Лидию Мартыновну! Только этого не хватало! Да, она тоже кричит и обличает. Но за ее-то криками и обличениями всегда стоит корысть. А я? Мне ведь только нужно, чтобы все было по-честному. Для себя-то мне ничего не нужно.
- Неужели ты не видишь разницы между борьбой за справедливость и интригой, склокой? - удрученно спросила я Николашу.
- Я не вижу разницы между тобой и Лидией Мартыновной.
Пока мы тихо переговаривались с Николашей, Ниночка Яковлевна засобиралась, заторопилась. Я видела, да и все видели, что она уходит из-за меня. Ну и правильно, пускай уходит. И в то время как она собиралась, я успела в популярной форме разъяснить присутствующим, что такое спекуляция, что за нее полагается и как она растлевающе действует и на тех, кто душу готов прозакладывать, лишь бы добыть заграничные шмотки, и на тех, кто наживается столь низким способом. Низким и подсудным.