Страница 4 из 9
- Ничего я не боюсь!- запоздало выкрикнула я.
- Правильно,- услышала я голос Николаши,ничего не бойся. Мы с тобой.
Николаша наклонился надо мной и спрашивал робким голосом:
- Что с тобой? Может, тебе водички?
- А что со мной?- спросила я.
- Ты несколько минут стояла столбом как вкопанная, ни на что не реагировала. Как будто окаменела. Игорь Сергеевич вон "скорую" пытается вызвать,затораторила Манечка Кукина.
- Не надо "скорой",- устало ответила я.- Все в порядке. Я просто задумалась, уж очень любопытная тут корреляция намечается.
- Артистка!- пробурчала Лидия Мартыновна и отошла.
Николаша с сомнением покачал головой. Он держал меня за руку, мне передавалось его тепло. И я захотела ему рассказать все, но поняла, что этого нельзя делать.
Мрачные мысли о какой-то ужасной болезни мне удалось отогнать только усилием воли. Я заставляла себя сосредоточиться на таблицах и наконец добилась того, что цифры полностью заняли мой ум и сопоставлялись уже как бы сами собой, входя в точные и единственно верные взаимоотношения. Я работала.
К вечеру зашла Ленка, позвала пить кофе. Я отказалась.
Ленка настороженно на меня посмотрела и сказала:
- Хорошо. Мы с Николашей подождем тебя после работы. Поговорим.
Разговор был никчемный. Разговор меня раздражал. Николаша пытался меня убедить, что надо обратиться к врачу. А Ленка беспокоилась о моей репутации и о последствиях моего неумного поведения.
- С кем ты связалась?- кричала она, имея в виду профорга.- Он уже досье на тебя собирает.
- Какое еще досье? - лениво отбивалась я.
- Опоздания, прогулы...
- Прогулов не было.
- Значит, будут,- обещал Николаша с каким-то даже ожесточением.
Они так надоели мне со своими заботами и прогнозами, что в итоге я от них сбежала. Пока они размахивали руками и орали (Николаша: "Иди к врачу. Или я сам позвоню Алексею Палычу". Ленка: "Ну кто же плюет против ветра: тебе же диссертацию защищать!"),-пока они так кричали, я нырнула в подворотню, переждала там, а потом дворами побрела к метро.
Часть четвертая. НА УЛИЦЕ
Какая беспокойная жизнь. Не многовато ли волнений? Вот уже и от ближайших друзей вынуждена бежать и скрываться. Впрочем, только в стоячем болоте все и всегда спокойно. Я не желала превращать свою жизнь в стоячее болото.
Ленка конечно же права, когда утверждает, что со мной что-то стряслось. Только не СТРЯСЛОСЬ, а СЛУЧИЛОСЬ. Это не одно и то же. Со мной СЛУЧИЛОСЬ прозрение. Я стала видеть неправильное, нечестное, несправедливое. А если видишь и не пытаешься исправить - разве это хорошо? И очень жаль, что ни Ленка, ни Николаша меня не поняли, жаль, что с ними прозрения еще не случилось. Они всегда - еще с институтских времен - были мне друзьями. И сейчас они уверены, что стараются помочь мне. Но, вместо того чтобы встать на мою сторону, пытаются меня образумить.
Глупые, слепые...
Усталость и обреченность овладели мною. Но ненадолго. Я снова шла по людной улице. От газонов пахло скошенной травой. И толпа была - как любая летняя толпа - праздничной и беззаботной.
И тут прямо передо мной возникло счастливое девичье лицо. Я еще не видела спутника девушки, но уже угадывала, что именно он - источник и причина того радостного сияния, которым светилось ее лицо. И когда она уже почти поравнялась со мной, я решила посмотреть на того, кто сделал ее такой счастливой.
Я посмотрела на ее спутника. И увидела Павла.
В первый момент я себе не поверила.
Но тут услышала нежный голосок его спутницы.
- Как странно смотрит на нас эта девушка,пропела она.
- Ничего странного,- ответил Павел..- Это моя жена.
Я успела заметить, как выражение счастья сползло с ее лица.
Что Павел говорил дальше, я не услышала, потому что летела прочь от них.
Самое ужасное, что правда, которая мне открылась, хоть и была убийственной, неожиданной не была. Тысячи раз я что-то подозревала, о чем-то догадывалась...
И тысячи раз говорила себе: "Ерунда. Не стоит беспокойства. У мужчин все совсем не так, как у нас". И все закрывала и закрывала глаза... Дозакрывалась... Дожилась...
Павел догнал меня у входа в метро. Схватил за руку.
- Пусти меня! - вскрикнула я.
- Не сходи с ума! Тебе не из-за чего волноваться,- уверенно и спокойно говорил Павел, удерживая мою руку в своей.
Я с надеждой на него посмотрела:
- Но она была так счастлива... И ты... такой ты бываешь только со мной...
Я уже готова была простить его. Привычно простить. Мало ли почему он шел с ней. Сказал же он: "Это моя жена..." И Павел начал произносить именно те слова, которые нужно было произнести сейчас для того, чтобы я простила его:
- Тебе показалось. Ни с одной женщиной я не могу быть таким, как с тобой, потому что ты моя жена,- однако то, что он сказал дальше, меня насторожило: - Ты моя жена. Но вокруг так много хорошеньких женщин. И некоторые влюбляются. Страдают. А я не могу равнодушно смотреть на чужие страдания. Я стараюсь их облегчить,- тут Павел недвусмысленно и не без самодовольства улыбнулся.
Не стоило ему этого делать. Такой сорт улыбок я хорошо знала: все мужчины нашего сектора улыбались точно так же, рассказывая о своих победах. И меня захлестнул гнев.
- И часто тебе приходится так сострадать? - я улыбнулась.
Улыбка была ловушкой: рискованные шутки были у нас в ходу. И Павел попался - он решил, что я шучу, и ответил тоже как бы в шутку:
- Не в моих привычках отказываться от удовольствий. Увы, они не столь часты, как хотелось бы.
Я поняла: он сказал правду. Вот когда мне понастоящему захотелось обратить все в шутку. Я не могла потерять Павла. Я любила. Но кто-то чужой во мне сказал: "Опомнись! Разве уважающие себя женщины прощают такое!" "Прощают и не такое!" - вяло оправдывалась я. Но в то же самое время лицо мое, помимо моего желания, напрягалось злой непримиримой гримасой, и я, подчиняясь чужой воле, сказала:
- За удовольствия надо расплачиваться. И сегодня ты поплатился семьей. Считай, что у тебя больше нет жены. И ребенка тоже.
Павел растерялся. А я, воспользовавшись его растерянностью, вскочила в троллейбус,, дверцы которого уже закрывались.
Вот так просто, оказывается, становятся одинокими женщинами. И я одинокая - не испытывала никакого удовлетворения от своей нагрянувшей свободы. Как никогда я ощутила противоречие между своими желаниями и поступками. Вот сейчас, с Павлом... Я ведь не хотела расставаться... Но... Нетребовательность до добра не доводит. Если нетребователен к другим, перестаешь рано или поздно быть строгим к себе. А это очень плохо.
Хотелось плакать. Хотелось есть.
Я вспомнила, что не обедала сегодня. А тут как раз проплыла за окном троллейбуса вывеска "Пирожковая". И я вышла.
Думать ни о чем не хотелось. Страшно было думать, Что-то во мне бродило, что-то ломалось и перестраивалось... И это ЧТО-ТО не поддавалось пока анализу.
Пирожковая была мне знакома. И как всегда, в ней было грязно, многолюдно и ассортимент не блистал разнообразием.
Я взяла три пирожка с мясом и кофе. Села на свободный стул, отодвинула от себя подальше грязную посуду. Принялась есть.
Откуда-то из глубины выплыло вдруг сопоставление: ТАМ тоже было грязно... на стуле, рядом с икрой, стояли сто лет не мытые стаканы и валялись вилки, тоже грязные!..
- Санэпидстанцию бы сюда! - громко сказала я.- Санэпидстанцию, и посадить бы за такой стол!..
Я привлекла внимание. Но только посетителей. Потому что единственная работница пирожковой - высоко восседающая кассирша - даже не посмотрела в мою сторону. Мне это не понравилось. Я оставила недоеденный пирожок и пошла к ней.
- Попрошу жалобную книгу.
- Вон сбоку в ящичке висит, берите,- равнодушно ответила кассирша и, продолжая рассчитывать посетителей, поведала: - Ничего тут жалобами не сделаешь... С вас тридцать пять... Работают в смену восьмидесятилетняя старуха и молодая алкоголичка... Не вижу, что там у вас, чай или кофе?.. Сегодня молодая... С утра еще ничего, а к вечеру... И где только берет?.. Ватрушки в одной цене, молодой человек...