Центр

— Тут бо́льшая часть не для тебя, — объяснил он, подавая ей бумаги. — Тут речь о создании большого информационного центра. Это не для тебя. Но кое-что и для тебя. О работе любого информационного подразделения, об информационном обслуживании, ну и так далее. Сама посмотришь, что тебе подойдет. Только, Катя, этот материал мне самому, наверно, вот так будет нужен. Так что ты там посмотри, как вообще все это делается, а остальное уж от себя. Хорошо?

Гончарова поспешно кивала. Страх прошел, вернулся стыд. Ей было стыдно перепуганного своего вида, с которым она примчалась на это свидание. А Витя думал, что если она завтра разведется с его другом и соратником Юркой Гончаровым, то он никогда уже не сможет ощутить себя кавалером в ее присутствии. Не для проформы, а искренне увлеченным.

Катя попрощалась и быстро пошла к выходу из сада. На этот раз она ни обо что не споткнулась и ни за что не зацепилась. Но «твист эгейн» ревел магнитофонной глоткой вхолостую. Веселья и силы здесь быть не могло. И угол скатанного ковра сбивает ритм танцора не случайно. Зачем же надо было жить столько лет и прийти однажды осенью в Аквариум, чтобы всего лишь убедиться: все было понято еще тогда, в секунду, и понято точно? Зачем? Чтобы остаться на скамейке и думать дальше: а что же она означает, эта способность точного видения?

На следующее утро он договорился с Димой на вечер встретиться в саду Эрмитаж — могли бы и в Аквариуме, но к нему у Вити после вчерашнего пропало доброе чувство — обговорить накоротке дела, чтобы затем, уже более подробно и в удовольствие, обсудить методы работы Карданова в командировке, которые позволили ему в один вечер, успешно освоить спущенные по телеграфу средства. Дима сообщил, что насчет ленинградки он, Витя, может не беспокоиться, деньги взяты не у нее — у своего человека, Витя ее знает, а у кого именно, он ему сообщит при встрече. А насчет ленинградки, ее Дима и вообще в глаза не видел, действовал по просьбе Свентицкой, но он теперь солидный человек, вступает в брак и должен быть морально незапятнан и поэтому выходит из игры. Свентицкая рассердилась, да не очень, но чтобы ее протеже убедилась, что она действительно предпринимала какие-то шаги и нашла реального человека, который, правда, теперь почему-то взбрыкнул, нужно, чтобы протеже увиделась с этим самым реальным человеком, то есть с Димой, и получила бы отказ от него лично.

— Поэтому, — пробубнил солидный Дима Хмылов, — ты на всякий случаи шею-то вымой. Ожидаются дамы в количестве двух штук. А насчет денег не дрейфь. Я тебе скажу, у кого взял. Ты ее тоже знаешь.

Витя последовал совету Хмылова насчет мытья шеи, минимально приосанился и прогулочным шагом направился в Эрмитаж. Бедным родственником он себя не чувствовал. К бедным родственникам с просьбой не обращаются. А к нему вчера обратились. И бедные родственники ни от чего не отказываются. Что им протягивают, то и берут. А он шел отказываться. Вместе со своим антрепренером Дмитрием Хмыловым они сейчас увидятся с очаровательной ленинградкой и в вежливых тонах откажутся от явно не очаровательной аферы с ненатуральным браком. У него и с натуральным-то не слишком получилось, куда уж с другим…

Земля вращалась, и  н е ч т о  продолжало косыми потоками лететь сквозь Москву. Молодые женщины не задерживались взглядами на Карданове и стремительно мчались мимо. Их можно было понять: они не знали, что он по-прежнему молод душой. Осеннее беспокойство, всеобщая душевная смута и возбужденность так и подмывали сделать людям что-то хорошее.

Он пришел ко входу за час до условленного времени, прошел через турникет, сел на ближайшую скамейку и начал просматривать прихваченную специально для этого пачку сегодняшних газет. Уже во второй он наткнулся на подвал, чтение которого заставило его на какое-то время даже потерять интерес к дефилирующим мимо дамам и гусарам. Это была Наташина статья о конференции в Ивано-Франковске. Уже не информашка, нет, и даже не заметка, а солидная научно-популярная статья, хотя и с уклоном в репортаж, причем после более или менее стандартного перечисления целей и задач конференции, следовала главная приманка — рассказ о симпозиуме, причем рассказ, очень напоминающий текст, который написал Карданов на спор с Мариной и который он передал Вере Леонидовне. Первым делом Карданов — недалекий все-таки человек — обрадовался, что он, сам не присутствуя на симпозиуме, весьма точно предугадал основное его содержание, и таким образом его выигрыш в споре с Мариной можно теперь считать делом решенным. Однако спор спором, но о чем же теперь писать статью в журнал? Разумеется, частных материалов, и притом весьма интересных, он привез из командировки предостаточно. Но Наташа выхватила и написала о самых основных и ярких результатах, без которых все остальное оказывалось грудой малосвязанных научных сообщений, которые сами по себе годились для публикации разве что в разделах «Мозаика» и «Пестрые факты». Сие уже следовало признать огорчительным. Лично для него, Карданова, а, разумеется, не для науки и журналистики как таковых.

Он пошел ко входу в театр миниатюр, где стояли телефоны-автоматы, и позвонил Марине. Марина сказала, что она все прекрасно понимает, что он тогда, под утро, ног под собой не чуял, какая там работа, но нельзя же быть таким дураком, то есть он самый умный человек, какого она когда-либо встречала в жизни, но нельзя же быть таким дураком, она выиграла пари, но это ее вовсе не радует, и ей это все равно, а ему, наверное, надо писать статью для журнала, и поэтому им надо повидаться, чтобы она могла передать ему бобину с магнитофонной пленкой, так как симпозиум он, наверное, просто продрыхал и теперь не знает, о чем там шла речь.

Витя сказал, что пари выиграл все-таки он, и ему для этого даже не надо прослушивать пленку, о чем говорилось на симпозиуме, он и так узнал из газет, он выиграл, и это его радует, но вместе с тем кое-что и тревожит.

— Тебе Вера Леонидовна передала мои записи? — спросил Карданов.

Марина ответила, что ничего ей не передавали.

— Неужели забыла? Ты знаешь, у нас там в тот день просто дым коромыслом стоял. Я сейчас ей позвоню, а что ты там такое о газетах говоришь?

Он пообещал, что перезвонит ей через полчаса, когда она пожурит симпатичную Веру Леонидовну, повесил трубку и подумал, что это не тот разговор, который бы он хотел вести с ивано-франковской знакомой, кандидатом наук из Москвы Мариной, не тот и не о том, и вовсе на Вера Леонидовна мелькает на горизонте, и если после сегодняшнего вечера и сад Эрмитаж перестанет вызывать в нем добрые чувства, то это уже слишком.

Карданов не хотел повторно звонить Марине, потому что предстояло разговаривать не о том, но вот-вот должен был подойти почти новобрачный Хмылов, и он позвонил ей и сразу же пожалел об этом. Марина оправдывалась, она была взволнована, раздосадована и, что хуже всего, серьезна. И причиной этому был Карданов со своим элегантным пари и дурацкой работоспособностью. Уж лучше бы он тогда действительно с ходу завалился на боковую. И сейчас Мариночка щебетала бы нечто розово-дружеское, а через полчаса они бы уже встретились под часами, которые всегда показывают пять минут чего-то нового, четверть чего-то прекрасного и душистого, без двадцати поразительного события, которое неизменно происходит на всех планетах и меридианах и всегда остается поразительным. Ради которого стоит жить и оставаться живым: тебе назначили свидание под часами. К тебе пришли, окликнули, взяли под руку… Волна духов и шелестение плаща, волны волос и лихорадочный, летящий, радостный взгляд…

— Куда идем? — А, будь что будет! Моды осеннего сезона. Летящая планета, и капли дождя на ее плаще. «Надо ведь как-то устраиваться в жизни», — сказала мама Танечки Грановской. А сама вовсе об этом не думала.

Он пойдет сейчас к Юрке Гончарову и все ему расскажет. Ну зачем он только вздумал звонить и предупреждать о предстоящем звонке его жены Екатерины Николаевны? Неужели нельзя выйти на площадь и крикнуть на всю Солнечную систему: «Да перестаньте вы делать дела!»