Без маски

— Ежели бы все так топтались на берегу да опасались, как бы чего не вышло, то многим не пришлось бы теперь увидеть белого света.

Парень покраснел, застегнул куртку и без единого слова поднялся на борт. Единорог, усмехнувшись, похлопал его по плечу. Все знали, что когда-то черная остроносая лодка Единорога подобрала отца этого паренька во время шторма, в такую пору, когда никто и носа не решался высунуть в море, чтобы взглянуть, не барахтается ли там что живое.

Вслед за парнем на борт стали подниматься и другие. Мотор затарахтел, и судно отправилось в путь. Здесь, внутри шхер, море было ласковым и покорным. Но там, на просторе, оно рычало и билось, как разъяренный зверь, и вступить с ним в борьбу значило играть со смертью. Впрочем, смерть была привычной гостьей в этих краях. Часто случалось, что в субботу перед праздником какой-нибудь рыбак отправлялся на своей лодке в лавочку за табаком. Жена весело глядела ему вслед из кухонного окна. И вдруг лодку подхватывало на гребень огромной полны, переворачивало вверх дном и с силой швыряло о прибрежные камни. В одно мгновение жена удачливого рыбака превращалась в беспомощную вдову. Она отправлялась за пособием в благотворительные организации, и ее с детьми милостиво сажали на голодный паек. Такие вещи происходили часто даже в спокойном заливе, где не было ветра, и только последние содрогания урагана, бушевавшего далеко в открытом море, время от времени доходили сюда, неся смерть на гребне огромных, как стена, волн.

Об этом-то и подумал Эмануэль, когда Единорог сказал, что на Корснессете с каждой набегающей волной весь залив будто выхлестывает на берег. Готлиб поставил свою лодку на якорь далеко в открытом море, где ее порядком трепал шторм. Но всё-таки это было лучше, чем если бы она находилась в ту пору в тихом заливе. Тогда она в щепки разбилась бы о прибрежные камни при первой же набежавшей с открытого моря волне. Об этом знает на островах каждый мальчуган. И только те, кто приезжает сюда из города на лето ловить рыбу, думают, что они находятся в полной безопасности, если залив спокоен…

Ну, хватит об этом… Единорогу и его команде надо было думать о том, чтобы добраться до Корснессета. Он и Уле-малыш, молодой старшина рыбаков, пересели в легкую лодчонку. Ее вместе с огромной волной вынесло на берег и швырнуло, можно сказать, прямо к самому порогу домишка Готлиба. И здоровенные ручищи, изо всех сил вцепившись в лодку, потащили ее в заросли вереска, чтобы набежавшая новая волна не смыла ее обратно в море.

— Слава богу, что ты приехал! — воскликнул старый Готлиб и повел Единорога за собою в горницу с низким потолком и заколоченными окнами. На кровати деда лежала маленькая Рейдюн. Видно было, что она задыхается.

Единорог подошел поближе. Дела были плохи. Он вспомнил, что в молодости сталкивался с такими болезнями. В те времена они случались чаще. Когда он, безусым пареньком, плавал на шхуне, у них такой же болезнью захворал боцман. Ее называют «круп». Тогда у них на борту отыскался инструмент, зонд, который, по словам штурмана, мог помочь, если правильно ввести его и если судно находится не слишком далеко от берега, чтобы больного после этого можно было бы сразу же доставить к доктору. Но и доктора не всегда могли вылечить эту болезнь.

Единорог приподнял девочку и похлопал ее по спинке. В эту минуту она изо всех сил кашлянула, и ей стало легче дышать. Синева сошла с ее лица. Но все знали: через минуту удушье начнется снова и ребенку опять станет хуже.

Единорог без дальнейших проволочек завернул девочку в лежавшее на кровати тряпье и понес к выходу. Готлиб был уже одет. Непогода обрушилась на них. Они молча шли к берегу. Готлиб взял девочку из рук Единорога и сел с нею в лодку, стоявшую на берегу довольно далеко от воды… Единорог и Уле-малыш вместе с парнями, которые оставались на Корснессете, ухватились за лодку с двух сторон и стали наблюдать за волнами, одна за другой набегавшими в залив с моря. Словно гигантские пенящиеся горы, волны лавиной обрушивались на берег. Потом они, будто огромный, сжавшийся для сокрушительного удара кулак, слегка подавались назад и с силой ударяли о прибрежные камни. Если не удастся вовремя очутиться на вершине этой водяной горы, то нет никаких шансов выбраться в открытое море. Лодку швырнет на камни, и в следующий миг новый вал обрушится на нее и увлечет за собою в бездонную глубину. Парни знали это и ожидали только знака Единорога. Каждый мускул у них был напряжен, они были готовы к действию. Им нужно было толкнуть лодку в тот момент, когда пологая волна, начав отступать от берега, увлечет лодку за собой и вынесет ее на гребень самого высокого вала, а оттуда — далеко в море. Всё это должно произойти в течение нескольких секунд.

Единорог пристально следил за волнами, с громким урчаньем набегавшими в залив. Смотрел он и на утес, определяя высоту волны. Когда же огромный вал достиг самой вершины утеса, он стал ждать, пока гигантский кулак с силой ударится о берег и, разжавшись, устремится обратно в море. Тут Единорог крикнул «гей!». Лодку потащили по вереску и песку навстречу волне. Нос лодки врезался в волну, и лодка сразу же наполовину наполнилась водой. Но всё-таки она оказалась на гребне водяного вала, и парни, которые стояли по пояс в воде и в любую минуту могли быть унесены в море, слегка подтолкнули ее. В этот момент Единорог и Уле-малыш прыгнули на борт. Лодка взмыла над берегом прямо в море, а парни, поддерживая друг друга, снова вернулись на поросший вереском холм и стали наблюдать оттуда, как маленькое суденышко, словно скорлупка, ныряло вверх и вниз.

Во мгновение ока шхуна очутилась рядом с лодкой. Сильные руки подхватили находившихся в лодке людей и втащили их на борт. Пустую лодку бросили на волю волн. Через несколько секунд ее швырнуло об утес и разнесло в щепки, а шхуна, подгоняемая штормовым ветром, понеслась вперед. В каждой волне таилась смертельная опасность, но Единорог умело вел шхуну. Старый изношенный мотор громко тарахтел. Так быстро еще никто не добирался этим путем до больницы.

Они вышли в спокойные воды, и Единорог направил шхуну прямо к Большому Утесу. Оставалось только обогнуть его, а оттуда до окружной больницы было рукой подать. В это время Уле-малыш, запыхавшись, вбежал в рубку. Не успел парень разинуть рот, как Единорог был уже на палубе и опрометью мчался в каюту. Рейдюн ловила воздух широко открытым ртом. Готлиб держал девочку на руках, слегка наклоняя ее вперед и похлопывая по спинке. Но на этот раз ничего не помогало. Оба старика видели, что лицо ребенка всё больше покрывается синевой. Силы ее были на исходе. У нее совсем заложило горло, и ее начали бить судороги. С минуту Единорог стоял, словно окаменев. До пристани, где находилась больница, оставалось еще пять — десять минут ходу. Тут Единорог вспомнил, как старший штурман помог тогда боцману, быстро вытащил длинный охотничий нож, подержал его немного над огнем и, не слушая криков Готлиба, осторожно надавил и проткнул кончиком ножа шейку девочке, чуть повыше горловой впадины. Так когда-то штурман вводил зонд. Рейдюн со странным, жутким свистом втянула в себя воздух. Она тяжело дышала, но щёки ее порозовели и судороги в теле ослабли.

Они добрались до больницы, и девочкой занялся главный врач. Теперь рыбаки знали, что Рейдюн в надежных руках. Они уселись на ступеньках и стали ждать.

Был уже ясный день, когда главный врач вышел к ним и сказал, что самое худшее позади. Кризис прошел в то время, когда они были в море. В больнице девочке ввели в горло настоящий зонд вместо этого диковинного ножа. Теперь Рейдюн спит. А они могут возвратиться домой или пойти отдохнуть.

Но у Единорога было еще одно незаконченное дело. Он поднялся с гранитной ступени, оглядел Готлиба с ног до головы и рявкнул:

— Что это, черт побери, у тебя за порядки в хозяйстве? Отчего мотор неисправен? Ты думаешь, нам только и дела, что разбивать вдребезги свои лодки да помогать всяким болванам?

Готлиб вытер со лба холодный пот и тихо произнес: