Белые ночи

Лунова будто окатили холодной водой. Как быть? Надо что-то делать, иначе задание сорвется. Скорей! Медлить нельзя!

Еще смутно соображая, он побежал под мост, но, изменив решение, повернул обратно и поднялся на полотно дороги.

Навстречу бежали немецкие солдаты. Из-за поворота показался поезд. На всех парах он приближался к мосту.

Аркадий почувствовал острую боль в плече, но не обратил на это внимания. Не отрывая глаз и почти не дыша, следил Лунов за поездом, грозно приближавшимся к мосту.

— Думаешь пройти? Врешь!

Над головой прожужжали пули. Аркадий спрятался в будке часового. На пол закапала кровь. Только тут Лунов заметил, что он ранен, но сейчас было не до этого. Поезд уже вступил на мост, и мост, как живое существо, мелко-мелко задрожал.

Сжимая в руке противотанковую гранату, Лунов посмотрел вперед. Немцы успели подойти совсем близко, но теперь они не страшны. Лунов видел, где заложена взрывчатка. Если он бросит гранату на мост в то место, под которым она находится, тол сработает по детонации, и мост поднимется в воздух.

Перед его глазами на мгновение мелькнул распятый в пещере солдат.

— Прощайте…

Могучий взрыв потряс воздух. Мост рухнул. И вместе с ним, объятый пламенем, полетел в воду немецкий эшелон.

…Опанас Грай тоже переживал страшные минуты: мост не взрывался. Он отстал от лейтенанта, прислушиваясь к беспорядочной стрельбе на мосту.

Эх, не досмотрели! — воскликнул он и побежал обратно. Взрыв!.. Тугой, как резина, воздух ударил Опанасу в лицо, свалил с ног. Возле него упали обломки взорванного моста и шлепнулось что-то мягкое.

Когда старшина очнулся, он увидел, что рядом лежало окровавленное тело. Опанас окаменел. Ведь это Лунов! Его сбросило с моста взрывной волной. Не дышит… Взвалив на плечи безжизненное тело друга, Опанас стал догонять товарищей. С противоположного берега вели сильный огонь по береговому скату. Пули пролетали над самой головой Опанаса и впивались в красную глину. Падали сбитые ветки. Вскоре ожили доты и на этом берегу.

Минеры поджидали Грая на краю оврага.

— Живой? — шепотом спросил лейтенант, но оглохший старшина не расслышал.

— Вечная слава герою! — произнес Грай, бережно положив на землю тело Лунова. Кауров снял с головы пилотку. За ним — все остальные.

— Унесем в лес и похороним.

Печально шли минеры по оврагу. Позади все еще гремели выстрелы.

Опанас Грай шагал словно в тумане. Придя в себя, он посмотрел вокруг и поразился: кругом было по-прежнему светло и все так же сверкало солнце.

Задание выполнено, но какой ценою… Невыносимо тяжело расставаться с Луновым после того, как потеряли Сашу и Джигангира. Минеры все еще не могли поверить, что задумчивого Аркадия уже нет в живых.

Прошли километров пять — шесть и остановились. Впереди, на вершине холма, виднелись стройные березки. Внизу серебрилось озеро. Все напоминало о родной России.

— Похороним здесь нашего друга. Это будет высота имени Аркадия Лунова!

Выкопали могилу, дно устлали зелеными ветками, бережно опустили тело. У изголовья положили финский нож, сделанный самим Аркадием. Брошена в могилу первая горсть земли…

Могилу разровняли, чтобы немцы не обнаружили ее и не разрыли. На стволе березы вывели ножом две буквы: «А. Л.»

Полагалось бы дать салют, но в тылу врага это опасно.

— Прощай, наш боевой друг. Ты геройски сражался с врагом и умер смертью храбрых. Клянемся отомстить за тебя.

С трудом сдерживая слезы, минеры еще немного постояли над могилой и тронулись в путь. Скоро они вышли к берегу заросшего камышами озера и тут столкнулись с гитлеровцами. Затрещали автоматы. Немцы стали поспешно отступать. И вдруг откуда ни возьмись выскочила овчарка. С лаем она бросилась на Измаил-джана.

— Ножом! — крикнул Кауров.

Но было поздно. Измаилджан и овчарка уже катались по земле. Наконец, Измаилджану удалось освободить руку, и он ударил собаку финкой. Нож пришелся ей в горло.

В ту же минуту неизвестно откуда выскочил человек в отрепьях и кинулся было в кусты. Но Опанас успел пересечь ему дорогу.

— Джигангир! — вскрикнул он. От неожиданности все замерли.

— Дядя Опанас! — Удивленный Джигангир бросился в объятия, как ребенок. Разведчики радостно обступили Джигангира.

— А где же Саша? — спросил Кауров.

Джигангир потупил взгляд.

— Что с Сашей? — еще тише переспросил Кауров, — Убит?

— Нет, хуже, — тихо, не поднимая головы, ответил Джигангир, — он у гитлеровцев.

— Как, Саша в плену?

— Что?! — грозно спросил Опанас. — А ты? Ты чего смотрел?! Бросил друга в беде?

Дело, начатое Густавом Ланге так успешно, вскоре позорно провалилось. Вооруженные немецкие солдаты средь бела дня проворонили русского пленного. Выскользнуть из рук самого Ланге — для этого нужна смелость! Трудно поверить, но это случилось. Связанный по рукам русский солдат столкнул в овраг конвоира. Еще куда ни шло, если б он только себя спасал. Нет, у него хватило дерзости напасть на целый отряд!

— Всех под арест! Всех в штрафроту! — бесновался Ланге. Потом стал себя успокаивать: «Не все ли равно сколько пленных: один или два? В пещере все равно развяжет язык!»

И снова ярость охватила Ланге. Он стал поносить Роберта Иогансона самыми последними словами. Именно его он считал виновником всех бед.

Если бы боем на скале руководил сам Ланге, все было бы иначе. Идиот — этот Иогансон!

— А-а! Ты, стало быть, убил шестерых русских? Как бы не так! Убитые воскресли и взорвали мост. Постой-постой, я разоблачу твои проделки! Ты… — Ланге в бешенстве выкрикивал все известные ему ругательства.

Саша сам идти не мог. По приказу Ланге его волокли два рыжеволосых солдата. Однажды раздался лай собак и треск автоматов. Саша радостно вскинул голову. Затеплилась надежда на спасение. Но вскоре все стихло.

Добрались до озера, окруженного камышами, и остановились. Ланге куда-то скрылся в сопровождении двух солдат. Тишину нарушили выстрелы. Но гитлеровцы продолжали лежать спокойно и с хрустом жевать сухари.

Что случилось потом, Саша помнил очень смутно. С завязанными глазами его повезли на машине. Он не мог видеть ни высоких сосен по обеим сторонам дороги, ни опрокинутого в воду моста, ни покореженных вагонов. Качало немилосердно. Саша догадывался, что на дороге много выбоин.

Примерно через полчаса машина остановилась. Сашу втолкнули не то в землянку, не то в погреб, развязали глаза.

Оставшись в темноте, Саша долго не мог понять, где находится. Потом он разглядел сырой заплесневелый потолок и окно с железной решеткой. Свет в землянку едва проникал. Не найдя ничего, на что можно сесть, Саша опустился на сырой холодный пол и прислонился к стенке. Его пальцев коснулось что-то холодное и омерзительное. Жаба! Саша отдернул руку.

Он сидел в темноте и думал о своих боевых друзьях. Помнится, еще до рейда Аркадий за любовь к белым ночам причислил его к романтикам. Что ж, Аркадий, называй меня как хочешь, а белые ночи я действительно люблю!

Вспомнились родной город Ленинград, мать, сестренка, невеста Наташа, с нетерпением ждущая его с войны. И так приятно было думать об этом, что ему на миг показалось, что он на воле, среди друзей, даже раны как будто перестали ныть, а сырая землянка с противными жабами — лишь сон.

А в это время Густав Ланге получал сильнейшую трепку от начальника.

— Из-за вашего ротозейства великая германская армия лишилась единственного на данном участке моста. А русские солдаты не будут ждать, их наступление ожидается с часу на час!

Ланге, чтобы оправдаться, всю ответственность за неудачи взвалил на Роберта Иогансона.

— Если Иогансон правильно проинформировал бы нас, ни один бы русский не ускользнул и мост продолжал бы стоять! Но в наших руках пленный…

Конечно, о побеге второго русского Ланге благоразумно умолчал.

Начальник крикнул:

— Роберт Иогансон вел себя так, как не подобает немецкому офицеру. Он будет расстрелян! Я верю, господин Ланге, вы оправдаете наше доверие, — придя в себя, заключил начальник.