Страница 46 из 60
Поначалу на одиночные дрим-камеры нападали грабители, но, как правило, они тут же и засыпали. Пожалуй, в этом случае можно с уверенностью сказать, что они видели в своих вещих снах: решетку… В то же время, напуганные возможностью появления сети подпольных не облагаемых налогом дрим-станций, правительства настолько усилили охранные меры и ввели такие жесткие наказания за хранение и частное воспроизводство баблов, что попытки их похищения прекратились.
Иногда дрим длился так долго, что обеспокоенный оператор прерывал тесный контакт клиента с баблом, и тот просыпался. Как правило, тогда оказывалось, что дриммер задался идеей отследить какой-то чересчур продолжительный процесс. Время от времени в обществе волнами пробегали эпидемии суицида в дрим-камерах. Это особо чувствительные натуры, обманывая судьбу, убивали себя принятыми перед сном препаратами. Ведь если ты умрешь во сне, ты будешь помнить сновидение до самой смерти! И внявших этой логике, охватывало желание УВИДЕТЬ И УМЕРЕТЬ. Случались и «акты вандализма», когда люди громили дрим-камеры с той или иной мотивировкой своих действий: то от страха перед инопланетным вторжением, то из неких расплывчатых этико-религиозных оснований, то почему-нибудь еще… В общем, все шло нормально. Как у людей.
Господин Такахиро постарел. За прошедшие годы он, наверное, остался единственным, кто так и не побывал ни на одном сеансе дрима. Когда он, наконец, решился, ему шел уже восьмой десяток. Смерть была не за горами, и терять ему было нечего. В конце концов, именно он возглавил Межгосударственный Департамент Сна (подобные всемирные органы появились на Земле в связи с Контактом, но все, кроме этого, довольно быстро упразднились), и именно его посредничество между человечеством и центаврянами сделало одним из самых богатых и влиятельных людей на планете.
Эскорт автомобилей остановился около одной из роскошных токийских дрим-станций. Сопровождаемый свитой и родственниками, Кэндзё Такахиро проследовал мимо охраны внутрь.
— Господин Такахиро желает сразу пройти в камеру? — кланяясь, спросил его оператор. — Или сначала вы оцените нашу кухню?
— Сразу, — ответил тот. — И я хотел бы записать, что именно я хочу увидеть.
— Это ваше право, господин Такахиро, хотя, уверен, вы знаете, что сейчас это вовсе не обязательно…
— Знаю. Дайте мне ручку и карточку.
— Простите, господин Такахиро, но карточек у нас уже давно нет…
— Дайте простой листок! — раздраженно бросил бывший представитель ООН.
Служащий поспешно протянул ему белоснежный лист бумаги и капиллярную авторучку.
Господин Такахиро, не задумываясь, написал заветное: «Хочу знать, что вы, сволочи, с этого имеете» и подал листочек оператору.
— Боюсь, господин Такахиро, задача поставлена неточно. Вы не должны обращаться к кому-то…
— Знаю, — сказал старик. — Я хочу увидеть, какую все-таки получили или получат в конце концов выгоду центавряне от того, что подсунули нам.
— И в таком виде, боюсь, ваш вопрос останется без ответа.
— Посмотрим, — сказал тот и вошел в дрим-камеру.
Он уснул сразу, лишь коснувшись головой кожаной подушечки с баблом. Он проспал десять часов. Он увидел все. Во сне он смеялся и плакал одновременно. Но когда проснулся, он ничего не помнил.
— Сволочи, — сказал он, выйдя из камеры. — Проклятые обманщики.
С этими словами господин Такахиро вынул из футляра древний фамильный кинжал и, поклонившись окружавшей его свите, сделал харакири.
Отгремели пламенные речи, дежурные соболезнования и осторожные поздравления, и слегка нетрезвый новый шеф Департамента Сна Эдвард Шульц закрылся в кабинете со своим помощником Марком Дромбергом — единственным в мире человеком, с которым он мог позволить себе почти полную искренность.
— И все-таки, Марк, — сказал он, развалившись в вожделенном кресле и закурив, — как ты думаешь, какого черта старик психанул?
— А ты не догадываешься? — поигрывая авторучкой, откликнулся тот.
— Прекрати свои еврейские штучки, — поморщился Шульц. — Я-то догадываюсь. Но меня интересует, что по этому поводу думаешь ты.
— Нервы, старость… — отозвался Дромберг, отводя глаза.
— Марк! — повысил голос Шульц.
Тот вздохнул и положил ручку на стол.
— О’кей, — сказал он. — Только тебе это не понравится. Думаю, старику не давал покоя «Протокол Скурски».
— Но это же форменный вздор! — всплеснул руками Шульц. — Скурски — сумасшедший! Клиника! Делать какие-либо мало-мальски серьезные выводы на основании бреда сумасшедшего?.. Старик всегда мыслил трезво и практически. Там, в этом протоколе, нет и ни малейших реальных предпосылок…
Он осекся под ироническим взглядом помощника и слегка сбавил тон:
— Хотя, честно говоря, я уже давно не заглядывал в него. А давай-ка посмотрим…
Он открыл ноутбук и ткнул пальнем в папку с грифом высшей категории секретности «Воздух». Линии отпечатков пальца были моментально считаны, и папка открылась. Шульц поискал глазами директорию «Дримбабл. Исследования», открыл ее и нашел файл «Протокол Скурски».
— Вот ты где, милый, — сказал он.
Помощник хотел встать, чтобы, чтобы, обойдя стол, тоже смотреть в монитор, но Шульц остановил его взмахом руки:
— Сиди… Сейчас.
Мгновение спустя на стене кабинета ожил большой экран.
В больничной палате стояли еще не старый, но уже очень усталый Кэндзё Такахиро и молодая, но не слишком миловидная брюнетка в белом халате, а одетый в зеленую пижаму голубоглазый мужчина средних лет восседал на кровати. Титры указали должностные регалии Такахиро и остальных: «доктор Мерседес Мендес, профессор психиатрии Йельского научно-исследовательского института сна» и «Кшиштоф Скурски, пациент клинического отделения института».
— Итак, госпожа Мендес, — раздался скрипучий голос Такахиро, — вы утверждаете, что господин, э-э-э…
— Скурски, — подсказала женщина.
Голубоглазый озадаченно посмотрел на нее.
— Да, — продолжил японец. — Что господин Скурски никогда не спит?
Женщина нахмурилась:
— Вас неверно проинформировали, господин Такахиро. Господин Скурски спит ровно столько, сколько и мы с вами.
Еле заметная невеселая усмешка шефа Департамента Сна указывала на то, что ему уже давно не удавалось выспаться, как следует.
— Ну, давайте, рассказывайте, — чуть раздраженно поторопил он. — В чем, там, с ним дело?
— Кшиштоф Скурски поступил к нам около двух лет назад. Его заболевание уникально, и прежде подобная аномалия памяти медициной зафиксирована не была ни разу.
— Ну, давайте, давайте… — нетерпеливо повторил Такахиро.
— Он живет во сне. Он помнит каждую секунду сна, а вот явь забывает напрочь.
— Вот как? — лицо японца стало непроницаемым. — Он не забывает сны?
— Никогда. Впрочем, нет. Не совсем так. Кое-что он с течением времени и забывает, точно так же, как мы забываем произошедшее с нами в реальности. Но вчерашний сон, позавчерашний и так далее, он помнит так же, как вы помните вчерашний и позавчерашний день…
— Доктор, — перебил ее больной. — Вы не про меня, случайно, говорите?
— Да, про вас, господин Скурски…
— Никакой я не Скурски! — насупился тот. — Я… Я — индеец! — его лицо просветлело. — Во всяком случае, вчера я был индейцем. Согласитесь, у индейца не может быть такой дурацкой фамилии. Меня, кстати, играл Гойка Митич, старинный венгерский актер. Мне про него рассказали киты, дней так… — больной наморщил лоб. — Неделю, да, ровно неделю назад.
— Госпожа Мендес, — обернулся Такахиро к доктору, — вы действительно считаете, что его состояние…
— Ты, японец! — перебил его Скурски сердито. — Ты почему обо мне в третьем лице говоришь? — но тут же успокоился и махнул рукой: — Хотя, какая мне разница? Вам, японцам не понять, как прекрасна жизнь, если в ней столько приключений. А в ней столько удивительных людей… Птиц и животных… К примеру, вчера я летал в Мадрид, а сегодня уже… Где я?