Страница 11 из 97
А второй был Витька. Тоже из рабочего посёлка родом. Этот - решительный, уверенный. Заводила. Дедам нашим ротным с самого начала отпор давал. Били его те однажды вшестером. Так он отлежался, а потом в один день всех шестерых отметелил. По одному. Будто по графику. Так что закаялись деды с тех пор к нему придираться.
Ну и я. Молодой тогда тоже, глупый. Всё испытывал себя. Однажды, когда на стрельбище были, ещё в учебке, отправили меня за вал караулить - ну, что по-за мишенями. А то повадились там гражданские грибы собирать. Могло кого рикошетом срезать. Пополз своею волей на вал, и голову под стрельбу высунул, проверял храбрость свою...
Так вот. Лучше всего на посту том Максимка себя повёл. Меня колотило не по-детски - мне ведь пришлось второго ещё срезать, который на шум сунулся. То есть я просто никакой был. Стрельни кто рядом - не то что обсерился бы, с ума сошёл. Витька блевал. И колотило его. Крупно так.
А этот всё осмотрел, фидаинов порезанных обшмонал, карту нашёл у одного. Определил по ней, где мы оказались. Привёл себя в порядок, подчистил за нами, чтобы следа нашего не осталось. Нам пинков наподдавал - и погнал к своим. А то как бы армяне нас прежде не догнали...
Витька-то во время марш-броска этого в себя пришёл, начал соображать. А я всё не мог никак. Всё нёс его на себе, труп-от первого-то моего...
И вот погляди теперь, как после судьбы наши повернулись, после службы.
Я - вот он, сам видишь, чем занимаюсь.
Витька, прикинь, миллионером стал! Настоящим, с домом на Рублёвке. Бизнес у него. И он там акула та ещё. Помнишь, был такой банкир Владимирский? Хотя да, зачем тебе. Ты ж тогда лейтенантил, кажись? В пятом году? А, неважно. В общем, захотел тот банкир Витьку нашего бизнеса лишить. А попал в итоге на цугундер. На самом деле: едва от зоны ушёл. Так там по ходу дела бандиты у Витьки нашего жену похитили. Так он сам их разыскал, принял участие в задержании. И при этом одного ногами так пробил, что хребет ему сломал. Вот лично, личными своими ногами. СОБР аж прифигел! А тот бандит потом кони двинул.
А вот Максимка затихарился совсем. Встречались мы... Знаешь, будто не от мира сего. Вот как священник какой. Только гражданский. В школу устроился, детишек рисовать учит. Смерть фидаина того своего всё вспоминает. Избыть, говорит, её хочу..."
Тихон замолчал. Трудно замолчал.
Алексей тоже. Просто не видел, что сказать.
Наконец, Ященко снова заговорил: "Я к чему тебе всё это рассказал? Не к тому, что у каждого свой труп на закорках лежит. Или лежать будет. А у кого нет его - тот счастливый человек.
Я к тому, что страшен тот человек, кто тяжести этого трупа на себе не чувствует. Боюсь я таких".
Снова пауза. Наконец, Ященко проговорил: "У нас в "Антее" таких нет. А потому нет у нас и криминала..."
И опять пауза.
"Есть, - прокашлявшись, сказал Алексей. - Я не чувствую..."
"В смысле? - не понял Тихон. - На тебе есть труп?"
"И не один. Тогда в Шатое я настрелял не знаю скольких. И в Цхинвале палил от души, а те - падали. Так что...".
Шеф хмыкнул: "Так это же другое дело!"
Прижмурил глаза, снова взглянул - как-то испытующе:
"Вот скажи... Они к тебе приходят? Эти твои покойнички? По ночам, скажем, во сне..."
Алексей подумал.
"Нет, не было. Сам удивлялся..."
"Вот именно, - чуть назидательно, будто школьный учитель, протянул Ященко. - И не явятся. Потому как там ты не в людей стрелял!"
"Как это? - изумлённо воззрился на него Алексей. - А в кого же?"
"А стрелял ты, друг дорогой, в оружие! - воскликнул Ященко. - Которое стреляло по тебе! Вы там все не люди были... не человеки. Тебя бы завалили... прости. И ты бы ни к кому не являлся. Не знаю, как это происходит там, - он ткнул большим пальцем вверх и куда-то за спину, словно указала на большое начальство. - Но когда люди в бою друг друга гасят, то они как бы и не люди уже. Взял оружие в руки, приготовился стрелять - всё, ты уже не личность под Богом, а боевой комплекс. Вроде робота".
Алексей об этом в своё время думал. После Шатоя. Тогда ведь в самом деле он не в людей палил. Или, вернее, тех, в кого палил, не людьми видел. И именно - да-да, чем-то иным. Слова такого нет... Видел "иным, несущим смерть". И в Цхинвале тогда... Когда грузинские танки останавливали, не о людях же внутри думали. Именно о танках, как об устройствах, несущих смерть. И если ты его не зажжёшь, это устройство, - смерть будет тебе.
А какая принципиальная разница, чем он тебе смерть несёт, тот человек, - танковым зарядом или же кусочком металла, вылетающим из автомата? То есть человек тут действительно не важен.
Он только приставка к смерти.
Действительно! Получается, что берёшь в руки оружие - отчеловечиваешься, что ли... Исчеловечиваешься... И тебя это касается, и твоих бойцов. Тогда, в бою, формируя из них тройки - гранатомётчик и два автоматчика в прикрытие - он ведь в них, честно если, не людей видел. Опять-таки - вооружённые функции. Которые нужно уберечь от гибели не как живых тёплых человечков, а как боевые единицы, нужные для выполнения боевой задачи!
"Иное, несущее смерть".
Получается, что мы, поднимая оружие, - неважно, со справедливыми целями или нет, - выносимся тем самым за скобки человечества?
Не означает ли это также, что мы выносимся и за скобки Бога?
Алексею невольно захотелось перекреститься. Хорошо, что не был он особо воцерковленным. А то с такими мыслями... В толстовцы только идти. Или сразу в монахи...
"Кстати, писали об этом: уже не за горами время, когда именно роботы будут в роли солдат, - помолчав, словно ожидая, чтобы Алексей вникнул, продолжил Ященко. - Гуманизм настанет, мало не покажется..."
Тихон-то, кстати, истовый православный, подумалось Алексею. Каково ему-то тяжесть своих трупов нести?
Ященко потянулся.
"Ладно, заболтались мы. Пора бы ещё принять горяченького парку, да с можжевельничком, - проговорил он выздоровевшим, даже чуть со смешинкой голосом. - Это ты, Лёха, молодой ещё, оттого глупостями себе развлекаться позволяешь. Настоящий труп - это когда... По ошибке или по необходимости - но когда он человеком перед смертью предстанет, а не устройством для нажатия курка".
Лицо его затвердело: "Вот я и говорю тебе, Лёха. Претендовать-то ты можешь. Доказал. Но дела у нас бывают такие, что гарантировать тебе отсутствие трупа на плечах я не могу.
Вот и решай сам, нужен ли тебе такой криминал или нет".
И глаза его были на сей раз не стальные. Дождевыми тучами были глаза...
* * *
Когда после баньки сели за стол, махнули по водочке и вгрызлись с лосятину - Ященко был охотник, и сам дом его стоял на краю охотхозяйства в Волоколамском районе, - разговор пошёл уже конкретный. Без лирики.
В нём Алексей уяснил несколько важных вещей.
Первое. Есть масса достойных людей. У некоторых из них в процессе трудовой деятельности возникают вопросы. Которые нельзя или нежелательно решать с помощью МВД или ФСБ. Не потому, что вопросы носят криминальный характер. Просто подчас встречаются щекотливые детали, в кои государство лучше не вовлекать. И опять-таки - не из-за криминальной их природы - а просто в силу ограниченности правового поля, в котором вынуждены работать официальные государственные органы.
"Примерно как в 92-м году в Абхазии, - пояснил Ященко. - И абхазов от вырезания грузинами надо защитить, и кое-какие интересные штучки в Нижних Эшерах от чужого глаза уберечь. Но государству Российскому, которому лаборатория - то ли обсерватория, хрен знает, - и принадлежала до распада Союза, формально больше ничего не принадлежит. А принадлежит уже суверенной Грузии. А та спит и видит, как бы самой отдаться - а особенно всё чужое отдать - Америке. Президент республики с очень немаленьким агентом ЦРУ разве что постель не делит. Так близко сошлись, что потом солдатик грузинский с целью ограбления машинку обстрелял, где тот агент ехал с двумя бабами и начальником охраны Шеварднадзе. И - вот ведь роковая случайность! - попал прямо в агента того. Никого, слава Богу, больше даже не задело. Несмотря на бешеный рикошет. Солдатик-то спереди стрелял, а американцу пуля почему-то в затылок вошла..."