Страница 8 из 58
– То есть звезду окружает оболочка из… из живой ткани, – произношу я, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. – Что-то вроде… мясного пузыря. Окружающего целую чертову звезду.
– Да, – подтверждает Шимп.
– Но ведь это… Господи, да какой она толщины?
– Не более двух миллиметров. Возможно, меньше.
– Почему?
– При значительно большей толщине ее легче было бы обнаружить в видимой части спектра. И она оказала бы отчетливое воздействие на зонды фон Неймана, когда те проходили через нее.
– Это при условии, что ее… клетки, получается… похожи на наши.
– Пигменты узнаваемы; не исключено, что и остальное тоже.
Только совсем привычными они быть не могут. Ни один обыкновенный ген не продержался бы в такой среде и двух секунд. Я уже не говорю о той чудодейственной субстанции, которая заменяет этой штуке антифриз…
– Хорошо, давайте тогда по заниженному варианту. Пускай средняя толщина составляет один миллиметр. Плотность как у воды при стандартных условиях. Какой будет общая масса объекта?
– 1,4 йотаграмма, – почти в унисон отвечают Дикс и Шимп.
– Это, хм…
– Половина массы Меркурия, – услужливо подсказывает Шимп.
Я присвистываю сквозь зубы.
– И это все один организм?
– Я пока не знаю.
– У него органические пигменты. Да он же говорит, мать вашу. Он разумен.
– Большинство циклических сигналов, исходящих от живых источников, представляют собой простые биоритмы, – заявляет Шимп. – Разума в них нет.
Я игнорирую его и обращаюсь к Диксу:
– Предположим, это все-таки сигнал.
Он хмурит брови.
– Шимп говорит…
– Предположим. Включи воображение.
До него никак не доходит. Он, кажется, нервничает.
Он даже очень нервничает, понимаю я вдруг.
– Если бы кто-нибудь подавал тебе сигналы, – говорю я, – как бы ты тогда поступил?
– Дал бы… – На лице – замешательство, потом где-то внутри замыкается спутанная цепь – …Ответный сигнал?
Мой сын идиот.
– Ну а если сигнал поступает в форме систематических колебаний интенсивности света, то как…
– Использовал бы ТИ-лазеры[8], испускающие импульсы в промежутке от 700 до 3000 нанометров. С их помощью можно разогнать совокупный переменный сигнал до эксаваттного диапазона, не подвергая риску нашу защиту; после дифракции получается более тысячи ватт на квадратный метр. Это гораздо выше порога обнаружения для объекта, способного воспринимать тепловое излучение красного карлика. А содержание не так уж и важно, если нас просто окликают. Значит, отзовемся. Послушаем эхо.
Хорошо, мой сын не обычный идиот, а савант[9].
Только вид у него все равно несчастный.
– Шимп, но ведь настоящей информации она не передает, правда?
И снова нехорошие предчувствия выползают на первый план. Она.
Дикс принимает мое молчание за амнезию.
– Сигнал ведь слишком примитивный, помните? Несложная последовательность импульсов.
Я качаю головой. В этом сигнале столько информации, что Шимп и представить не может. Он очень многого не знает. И меньше всего на свете мне хотелось бы, чтобы этот… этот ребенок советовался с ним, смотрел на него как на равного или, не дай бог, как на наставника.
Да, ему хватает ума на то, чтобы прокладывать курс между звездами. На то, чтобы в мгновение ока высчитывать простые числа в миллион знаков. Даже на примитивную импровизацию, если команде случится слишком заметно отойти от целей миссии.
Но не на то, чтобы узнать сигнал бедствия.
– Это кривая торможения, – говорю я им обоим. – Сигнал замедляется. Снова и снова. Вот и весь смысл.
Стоп. Стоп. Стоп.
И, кажется, предназначено послание для нас и ни для кого больше.
Мы откликаемся. Молчать причин нет. А потом опять умираем – какой смысл засиживаться допоздна? Стоит ли за этой колоссальной сущностью реальный разум или нет, но эхо-сигнал достигнет ее не раньше чем через десять миллионов корсекунд. И пройдет, по меньшей мере, еще семь миллионов, прежде чем мы получим ответ – если нам его отправят.
Ну а тем временем можно и залечь в склеп. Заглушить все опасения и желания, приберечь остаток отпущенной мне жизни для действительно важных моментов. Изолировать себя от бестолкового тактического ИскИна, от молокососа с влажным взглядом, который смотрит на меня так, словно я какой-то маг и вот-вот исчезну в клубах дыма. Дикс открывает рот, я отворачиваюсь и поскорее убираюсь вниз, навстречу забвению.
Но ставлю будильник, чтобы проснуться уже в одиночестве.
Какое-то время я валяюсь в гробу, радуясь скромным победам прошлого. С потолка смотрит мертвый, почерневший глаз Шимпа; за все эти годы никто не удосужился оттереть углеродные шрамы.
Это своего рода трофей, напоминание о ранних пламенных днях нашей Великой Борьбы.
Есть что-то… успокаивающее, пожалуй, в этом неизменном слепом взгляде. У меня нет никакого желания соваться туда, где нервы Шимпа не прижгли с тем же усердием. Ребячество, конечно. Чертова железяка уже знает, что я не сплю: хоть здесь она слепа, глуха и беспомощна, во время разморозки склеп пожирает столько энергии, что ту никак не замаскируешь. Ну и не то чтобы шайка телероботов с дубинками только и дожидается, когда я высуну нос наружу. Все-таки у нас сейчас перемирие. Противостояние продолжается, но война выродилась в холодную: теперь мы просто действуем по привычке, гремим кандалами, будто мультиплет постаревших супругов, обреченных ненавидеть друг друга до скончания времен.
После всех маневров и контрманевров стало ясно, что мы друг другу нужны.
Так что я отмываю волосы от вони тухлых яиц и выхожу в безмолвные, как в соборе, коридоры «Эри». Так и есть, враг затаился во мраке: включает свет при моем приближении, выключает у меня за спиной – но молчания не нарушает.
Дикс.
Странный он все-таки. Не то чтобы ожидаешь от человека, родившегося и выросшего на «Эриофоре», образцового душевного здоровья, но Дикс не знает даже, на чьей он стороне. И даже того, кажется, что какую-то сторону надо выбирать. Как будто он ознакомился с изначальной формулировкой миссии и воспринял ее всерьез, уверовал в буквальную правоту древних свитков: Млекопитающие и Машины работают бок о бок – эпоха за эпохой, во имя исследования Вселенной! Единые! Могучие! Двигаем Фронтир вперед!
Ура.
Кто бы его ни растил, вышло так себе. Не то чтобы я их виню; надо думать, не особенно весело, когда во время сборки у тебя под ногами путается ребенок, к тому же всех нас отбирали не за родительские таланты. Даже если боты меняли подгузники, а инфозагрузку взяла на себя виртуальная реальность, никого бы не обрадовала перспектива общения с малышом. Я бы, наверное, просто выбросила гаденыша в воздушный шлюз.
Но даже я бы ввела его в курс дела.
Пока меня не было, что-то изменилось. Может, война разгорелась опять и вошла в какую-то новую стадию. Этот дерганый паренек отстал от жизни неспроста. Я размышляю, почему же именно.
И есть ли мне до этого дело.
Добравшись до своей каюты, балую себя дармовым обедом, потом мастурбирую. Через три часа после возвращения к жизни я отдыхаю в кают-компании по правому борту.
– Шимп.
– А вы рано встали, – отзывается он наконец и не грешит против истины: наш ответный крик еще даже не добрался до места назначения. Ждать новых данных имеет смысл месяца через два, не меньше.
– Покажи мне входной сигнал по курсу следования, – приказываю я.
Из центра помещения мне подмигивает DHF428: Стоп. Стоп. Стоп.
Теоретически. А может, прав Шимп, и тут чистая физиология. Может, в этом бесконечном цикле не больше разума, чем в биении сердца. Но в повторяющемся шаблоне заложен еще один – какие-то вспышки на фоне мигания. От этого у меня зудит в мозгу.
– Замедлить временной ряд, – распоряжаюсь я. – В сто раз.
8
Лазеры тормозной ионизации. «Эриофора» использует для торможения т. н. двигатели Бассарда. Те, в свою очередь, используют для захвата частиц ионизирующие лазеры.
9
Синдром саванта – состояние, при котором лица с нарушениями умственного развития (в частности, аутистического спектра) проявляют незаурядные способности в каких-либо областях, например в математике или музыке.