Ночное кино

– Как вы меня нашли? – весьма понуро спросил Морган, заложив большие пальцы в карманы джинсов.

– Через медсестру в «Брайарвуде», – ответил Хоппер.

– Которую?

– Она не представилась, – сказал я. – Молодая. Рыжие волосы, веснушки.

Он кивнул:

– Женевьева Уилсон.

– Вы с ней дружите?

– Не особо. Но я слыхал, она подняла вонь до небес в администрации, когда меня выперли.

– Вы работали в «Брайарвуде»?

Он опять кивнул.

– Чем занимались?

– Служба безопасности.

– Долго?

– Лет семь. А до того – в Вудбёрне то же самое. В «Брайарвуде» уже нацелился на повышение. Думал, буду замначальника. – Он грустно улыбнулся, посмотрел мимо меня на свой дом – озадаченно, точно не узнавал его или не помнил, с чего вдруг тут поселился. – Вы вообще кто?

– Частные детективы, – не в силах скрыть восторга, ответила Нора.

Сэм Спейд только что перевернулся в гробу.[30] Я был уверен, что Морган враз раскусит нашу прозрачную ложь, но тот лишь кивнул.

– Кто вас нанял? – серьезно спросил он. – Ее семья?

В смысле – семья Александры.

– Мы в свободном полете, – ответил я.

– Можно все строго между нами, – вставила Нора.

Он и это проглотил; посмотрел на черную воду в бассейне. Похоже, решил я, ему все равно, кто мы. Порой людей так тяготит тайна, что они готовы выдать ее за здорово живешь первому, кто готов выслушать.

– Стейс не в курсе, – сказал он. – Думает, меня уволили, потому что мы адвентисты, а в «Брайарвуде» про это узнали.

– Так оно и останется, – сказал Хоппер. – Как вы познакомились с Сандрой?

Но Морган не слушал. Увидел что-то в бассейне и отвлекся. Нахмурившись, отошел, подобрал ветку, сунул в воду и поворошил гниющие листья и грязь.

Со дна всплыло что-то громоздкое. Морган подцепил его веткой и подтащил к себе.

Может, зверек утоп, подумал я. Белка, опоссум. Нора тоже сделала такой вывод и смотрела на меня в горестном ужасе. Морган сунул руку в воду и выволок мокрого утопленника.

Оказалось, пластмассовая кукла-голыш.

У куклы не хватало глаза и половины волос, в остатках желтой шевелюры застряла листва. С куклы текла почерневшая вода, и однако она улыбалась, как маньяк, раздувая щеки. Белое сборчатое платье в черных пятнах, по шее отвратительными ростками цветной капусты расползся какой-то грибок. Пухлые ручки тянулись в пустоту.

– За последние недели я весь дом перевернул, пока ее искал, – пробубнил Морган, тряся головой. – Дочка плакала три дня, что кукла потерялась. Так и не нашел. Как будто кукле все обрыдло, и она слиняла из дома куда подальше. Ну, я посадил дочь перед собой – так, мол, и так, кукла умерла, поселилась с Господом на небесах. А она была тут, значит.

Он усмехнулся над иронией судьбы – напряженный, раздраженный смешок.

– Как Сандра выбралась из «Брайарвуда»? – спросил Хоппер и глянул на меня со значением – дескать, с мужиком что-то не то.

– Со мной, – просто ответил Морган, не отводя глаз от куклы.

Хоппер кивнул, подождал развития истории. Развития не последовало.

– Но как? – тихо повторил Хоппер.

Будто вспомнив, что мы еще здесь, Морган поднял глаза и грустно улыбнулся:

– Забавно. Одна ночь меняет всю твою жизнь, а начинается как все ночи.

Куклу он держал за ногу – платье задралось ей на голову, открыв кружевные трусы, и истекало чернотой в траву.

– Я подменял друга, – сказал Морган. – В ночную смену. Стейс ненавидела, когда я ночами работал, а мне нравилось на мониторы смотреть. Работенка – не бей лежачего. Сижу один в задней комнате. Пациенты спят, в коридорах ни души, тихо. Ты как будто последний живой человек на земле. – Он откашлялся. – Было часа три ночи. Я особо не следил. Журналы читал. Не положено, но я миллион раз так делал. Ничего же не происходит. Никогда ничего, только медсестры «красные коды» проверяют.

– Что такое «красные коды»? – спросил я.

– Пациенты с суицидными наклонностями.

– А «серебряный код»? – спросил Хоппер.

– Этих держат отдельно – они могут повредить себе и другим. Я дежурил всю ночь. Все как обычно. Тишина. Листаю журнал, поднимаю голову и вдруг вижу что-то странное. Музыкальная комната на втором этаже в «Страффене». Там кто-то есть. И тут раз – монитор переключился. Видео переключается каждые десять секунд. Можно вернуться, посмотреть в реальном времени. Я возвращаюсь, включаю музыкальную комнату. А там девушка. Пациентка – в белой пижаме, как положено. Сидит за пианино. Камера высоко, в углу, я смотрю сверху, ей через плечо. Вижу только, как худые руки бегают по клавишам, темная коса. Никогда прежде эту девицу не видел. Я в основном днем работаю. Со временем пациентов узнаёшь. Ну, включаю звук, увеличиваю громкость…

Он умолк, ладонью огладил макушку, словно сам не верил тому, что сейчас скажет.

– Что? – спросил я.

– Перепугался я.

– Почему?

– Похоже на запись. В основном пациенты на пианино «Сердце и душу»[31] тарабанят. Я сначала подумал, она этот, полтер… э…

– Полтергейст, – с готовностью подсказала Нора.

– Ну да. Ненастоящая. И играет так яростно, голову опустила, руки мелькают. Потом я решил, что у меня крыша поехала. Вижу странное. Хочу тревогу поднять, но что-то меня удерживает. Она доигрывает, начинает новое, я оглянуться не успел, а уже целых полчаса прошло, потом еще полчаса, а у меня палец все лежит на кнопке – сигнализировать про нарушение режима. Потом она доигрывает и долго-долго просто сидит. А потом очень медленно поднимает голову. Я вижу ее только сбоку, но она как будто…

Он умолк и нервно передернулся.

– Как будто что? – спросил Хоппер.

– Она знала, что я смотрю.

– В смысле? – спросил я.

Он серьезно посмотрел мне в лицо:

– Она меня видела.

– Видела камеру на потолке?

– Не просто камеру. Она встала, а у двери обернулась и улыбнулась прямо мне. – Он недоуменно помолчал, вспоминая. – Я ничего подобного в жизни не встречал. Темноволосый ангел. Выскользнула за дверь. Я за ней проследил. Смотрел, как она идет по коридору, потом наружу. Очень быстро. Сложно уследить с разных камер. Я видел, как она идет по дорожкам до самого «Модсли». Думал, ее просто обязаны засечь, но она вошла, а на посту никого.

Он растерянно потряс головой.

– Она вбегает внутрь, вверх по черной лестнице, и так несется – как будто вообще не касается земли. Поднимается на третий этаж, мчится в палату. И это тоже невероятно. Она же «серебряный код», при ней медсестра должна дежурить круглосуточно. Я все смотрю. Через двадцать минут вижу охранника и дежурную медсестру с третьего этажа. Поднимаются из подвала, у обоих улыбки до ушей, и я смекаю, что они не постирушку там затеяли. У них романчик. А девушка узнала. – Он помолчал, вытер нос. – Первым делом я уничтожил записи. Их и так никто не проверяет. Если тревоги не было. Но я все равно уничтожил, на всякий случай. Наутро попросил, чтоб меня ставили в ночные смены.

– Это зачем? – не без упрека осведомился Хоппер.

– Должен был снова ее увидеть. – Морган застенчиво пожал плечами. – Она каждую ночь ходила на пианино играть. А я смотрел. Музыка… – Он как будто не мог подобрать слово. – На небесах такое слышишь, если повезло туда попасть. И всю дорогу она на меня внимания не обращала, только смотрела под конец. – Морган улыбнулся себе под ноги. – Я хотел узнать, кто она. К историям болезней допуска не было. Ну и наплевать. Я должен был выяснить.

– И что выяснилось? – спросил я.

– Она боялась темноты. Как-то это называется – никла… забыл.

– Никтофобия? – выпалила Нора.

– Точно. Я про это почитал. Такие люди в темноте сходят с ума. Тремор. Судороги. Им кажется, они тонут и умирают. Иногда в обморок падают. Или кончают с собой…

– Погодите, – перебил я. – А Александра разве не в темноте была, когда вы через камеру смотрели?

30

Сэм Спейд только что перевернулся в гробу. – Сэм Спейд – крутой частный детектив из Сан-Франциско, персонаж романа «Мальтийский сокол» (The Maltese Falcon, 1929) и трех рассказов американского писателя Дэшила Хэмметта; в самой известной экранизации романа, поставленной Джоном Хьюстоном в 1941 г., Сэма Спейда сыграл Хамфри Богарт.

31

«Сердце и душа» («Heart and Soul», 1938) – песня Хоуги Кармайкла на стихи Фрэнка Лессера, записанная, помимо прочих, американской вокальной группой The Cleftones (1961), калифорнийским сёрф-дуэтом «Джен и Дин» (1961), а также Кристал Гейл.