Ночное кино

– Я, мистер Макгрэт, ясно выразился?

– Яснее некуда.

Он кивнул охранникам, и те вывели нас наружу.

Мы гуськом зашагали вокруг стройки. Лиса, вопреки своим хулиганским закидонам, сильно присмирела. Мы шли между двумя охранниками, и она то и дело стреляла в меня глазами – мол, ужас-ужас, что нам делать? – а это доказывало, что столкновением с властями она наслаждается. Если, конечно, этих громил можно назвать властями. Они больше походили на пухлые раскладные кресла.

Впереди на дорожке я опять заметил рыжую медсестру. Она возникла из ниоткуда и мчалась к нам, подчеркнуто глядя в землю. Когда до нас оставались считаные ярды, она вздернула голову и взволнованно уставилась прямо на меня.

Я в удивлении застыл.

Она лишь прибавила шагу и свернула на другую дорожку по задам спального корпуса.

– Мистер Макгрэт. Идемте.

Когда мы добрались до стоянки, весть о лазутчиках, видимо, уже разнеслась по клинике, и с крыльца «Дайкона» за нами наблюдала стайка зевак – медсестры, администраторы, психиатры.

– О, отвальная, – сказал я. – Ну что вы, не стоило.

– Будьте любезны пройти к вашему автомобилю, – приказал охранник.

Я отпер дверцу, и мы забрались внутрь. Хоппер по-прежнему дрых. С нашего ухода он, кажется, даже не шевелился.

– Проверь – у него пульс-то есть? – шепнул я, заводя машину.

Я потихоньку двинулся со стоянки к выезду. У «Дайкона» роились люди, смотрели на нас, однако рыжеволосой медсестры я не заметил. Чего она хотела? Чтоб я пошел за ней? Понимала же, что на глазах у охраны не получится.

– Пульс есть, – бодро чирикнула Нора. – Чуть не попались, а?

– «Чуть»? Я бы так не сказал. Скорее – прямо в яблочко.

Я свернул вправо и поддал газу, торопясь побыстрее слинять, – нам предстояло головокружительные две минуты мчаться по лесу.

– Ты что, злишься? – спросила Нора.

– Да. Злюсь.

– Чего это?

– Этот фокус а-ля Гудини, да? Ты не просто привлекла к нам внимание. Ты обвела нас красным кружком, поставила стрелочку и надписала: «Они тут». В следующий раз захвати мариачи-бэнд.

Она надулась и принялась крутить радио.

– В эту самую минуту Каннингэм звонит Александриным родным – может, Кордове лично – и говорит, что репортер по имени Скотт Макгрэт и белая флоридская поселенка разнюхивают историю болезни его дочери. Все мои надежды сохранить расследование в тайне пошли прахом – за что спасибо тебе, Бернстайн. И кстати, о твоем актерском мастерстве. Не знаю, может, тебя не оповестили, но дело жизни тебе надо срочно менять.

Я глянул в зеркало заднего вида. Позади возник синий «линкольн» – на передних сиденьях безошибочно различались шкафы в форме сотрудников охраны.

– А теперь еще у нас на хвосте Мумбо и Юмбо, – буркнул я.

Нора в возбуждении обернулась. Девчонка деликатна, как полуприцеп с негабаритным грузом.

Мы слетели с холма и свернули за рощицу. От поворота до момента, когда снова появился синий седан, я насчитал пятнадцать секунд. Дал по газам и одолел следующий поворот.

– Небось, я про Сандру узнала больше тебя, – объявила Нора.

– Да ну? И что же ты узнала?

Она лишь пожала плечами и улыбнулась.

– Ни фига. Я так и думал.

Мы опять свернули; на пересечении со служебной грунтовкой дорога выпрямлялась. Я притормозил на знаке «Стоп», потом нажал было на газ, но тут Нора заорала.

Справа вниз по крутому лесистому склону летела та самая женщина – рыжая медсестра. На дорогу она выскочила прямо перед машиной.

Я вдарил по тормозам.

Она рухнула на капот, разметав рыжие волосы. На ужасное мгновение я решил, что она пострадала, но она выпрямилась, обежала машину и лицом почти вплотную придвинулась к моему окну.

Веснушки, покрасневшие карие глаза, в глазах отчаяние.

– Морган Деволль! – прокричала она. – Найдите его. Он вам расскажет.

– Что?

– Морган. Деволль!

Она бегом обогнула машину, выскочила на обочину и кинулась вверх по склону, и тут позади возник синий седан.

Лихорадочно, на четвереньках, она взбиралась по крутизне, оскальзываясь в грязи и листве. Добралась до вершины, запахнула кардиган, посмотрела на нас сверху.

Охрана подобралась вплотную и забибикала.

Они ее не заметили.

Я снял ногу с тормоза и, все еще в дурмане потрясения, покатил дальше. На следующем повороте я разглядел в зеркало, что женщина так и стоит на холме и ветер швыряет шевелюру ей в лицо, пятная его рыжими кляксами.

Каменноликий охранник открыл электронные ворота, и мы шмыгнули на волю, а «линкольн» развернулся и направился обратно в клинику.

– Мать честная, – выдохнула Нора, прижав ладонь к груди.

– Как, она сказала, имя? – спросил я.

– Морган Деволль?

– Запиши. Де-волль.

Нора судорожно порылась в сумочке, нашла ручку, скусила колпачок и нацарапала имя на тыльной стороне кисти.

– Я ее видела, когда мы были в службе безопасности, – сказала Нора. – И она прошла мимо, когда нас выводили. Она хотела поговорить.

– На то похоже.

– Чё творится? – хрипло пробубнили с заднего сиденья.

Хоппер проснулся и теперь зевал. Потер глаза, без удивления посмотрел, как за окном течет сельский пейзаж.

Я отдал Норе свой телефон.

– Погугли «Морган Деволль» и «Нью-Йорк». Расскажешь, что найдешь.

Прошло несколько минут – связь мерцала.

– Толком ничего, – сказала Нора. – Только генеалогический сайт какой-то. Морган Деволль жил в Швеции в тысяча восемьсот тридцать шестом году. У него был сын Генрик.

– И все?

– Имя встречается на сайте «Грешные гольфики».

Мимо пронесся указатель. «Биг-Индиан, 5».

– Это мы где? – поинтересовался Хоппер, опуская стекло.

Развернувшись, Нора с жаром поведала, что успело произойти за последние четыре часа.

– И нас уже хотели арестовать, – рассказывала она, – но Скотт был прямо рок-звезда. Вытаскивает такой буклетик, на обложке написано: «Самый великий человек, который когда-либо жил. Об Иисусе Христе для молодежи». – Она захихикала. – Шикарно.

Нора пустилась объяснять, что приключилось с медсестрой, и тут справа я заприметил «Квик-Март», дал по тормозам и свернул.

– Иди, – велел я Норе, подкатив к бензоколонке и отрубив двигатель. – Спроси, нельзя ли одолжить телефонный справочник. И купи что-нибудь перекусить. – Я вручил ей двадцатку и занялся заправкой.

С заднего сиденья, потягиваясь, выполз Хоппер.

– Что выяснили про Сандру? – прохрипел он.

– Мало чего. Она была пациенткой «серебряный код» – это самый критический уровень медобслуживания.

– Но вы не узнали, что с ней было?

– Нет.

Он, кажется, хотел спросить что-то еще, но развернулся и зашагал по стоянке, на ходу вытаскивая сигареты.

Пятый час. Солнце ослабило хватку, распустило тени, подогрело и разбавило свет.

Через дорогу посреди замусоренной и заросшей лужайки стоял белый деревенский дом. На провисшем телефонном проводе сидели две черные птички – не вороны, слишком мелкие и толстые. Динькнула дверь «Квик-Марта», я обернулся и увидел старика в зеленой фланелевой рубахе и тяжелых сапогах – он направлялся к пикапу: в кузове бурая дворняжка. Старик уселся за руль, и они выехали, нацелились вправо и, рявкнув глушителем, развернулись в опасной близости от Хоппера.

Тот будто не заметил. В меланхолическом трансе взирал на дорогу, не видя несущихся мимо машин.

Может, в том и дело – он воображает, как шагнет под колеса. Он словно стоял на берегу, готовясь броситься в реку. Не драматизируй, сказал я себе. Наверное, после явления медсестры еще не рассеялась паранойя. Перед глазами так и стояло это веснушчатое лицо – взгляд тревожный, губы обветрены, окно запотевает от дыхания, стирая девушке рот.

Хоппер затянулся, откинул волосы с глаз, посмотрел в небо, прищурился на толстых птичек. Птички на проводе размножились. Их стало семь – семь крошечных черных нот на совершенно пустом нотном листе, где линейки и целые такты проседали, висло тянулись от столба к столбу и завивались вдаль по дороге.