Отморозки

Гул самолётов в небе, застал его в каком-то полукилометре от палаточного городка. Четыре немецких биплана, пытались оторваться от настигающих их 'Ньюпоров' с эмблемами Российской армии.

'Интересно, а что собираются делать наши славные летуны, когда догонят немцев? - усмехнулся про себя Анненков-Рябинин. - Все 'еропланы' безоружные, летчикам только и остается друг в дружку из пистолетов и карабинов палить... И толку?'

Но тут он ошибся. Один из русских самолетов обошел неуклюжую немецкую этажерку сверху, и от него вниз потянулась какая-то веревка. Авиатор решил использовать самое страшное оружие воздушного боя - металлический трос с якорем-кошкой на конце. Русский пилот пытался зацепить этим вундерваффе своего немецкого коллегу за крыло, фюзеляж или еще что-нибудь - одним словом, разрушить самолет противника.

К огромному изумлению Бориса Владимировича, нашему летчику удалась его затея. Что-то такое он у немца оторвал, у того сложилось одно крыло, и самолёт нелепо закувыркался к земле.

Впечатленные зрелищем уцелевшие немцы решили максимально облегчить самолеты и вниз посыпались бомбы...

Немецкий наблюдатель, сидевший в корзине аэростата 'Парсифаль', увидел взрыв, и кинулся к артиллерийскому дальномеру, установленному тут же, в гондоле. Засек расстояние, аккуратно перенес на карту и взялся за трубку телефона:

- Они нашли русский штаб, герр майор! - прокричал он с еле сдерживаемым удовольствием. - Наши аэропланы нашли штаб русских и обозначили бомбами его местоположение. Записывайте координаты... - И после того, как кончил диктовать, прибавил, - Спускаю вниз пенал с картой, герр майор!

- Отлично, Шальк, отлично, - раздался искаженный динамиком голос майора Боймера. - Продолжайте наблюдение и корректируйте нашу стрельбу.

Восемнадцать пятнадцатисантиметровых гаубиц sFH 02 , несших на своих стволах гордую надпись 'Ultima Ratio Regum - 'Последний довод королей', приготовились начать пристрелку. Громыхнула правофланговая гаубица - с 'Парсифаля' пришло сообщение: 'Перелет'. Второй выстрел. Небесный наблюдатель сообщил: 'Вилка. Недолет' Майор Боймер поднял руку и скомандовал:

- Внимание! Прицел тридцать пять! Заряд полный! Три снаряда беглым! Стрелять по готовности! ОГОНЬ!!!

Несмотря на то, что и сами бомбы были отвратительного качества, и было их немного, одну палатку госпиталя они все-таки умудрились превратить в кровавое месиво. Но это ровно ничего не значило по сравнению с тем, что случилось несколько минут спустя.

Казалось, что в расположении лазарета разверзлась земля, и началось извержение вулкана. Все заволокло дымом и пылью, вверх взлетали столбы огня и земли, и ад мог показаться чудесным тихим уголком, в сравнении с расположением полевого госпиталя семнадцатой пехотной дивизии.

Грохот взрывов заставил жеребца шарахнуться в сторону, но есаул дал шенкеля и вытянул коня нагайкой. Обиженный скакун всхрапнул и рванулся вперед.

Выскочив на открытое место, Анненков на мгновение замер: ни лазарета, ни мастерской просто не существовало. Вокруг некогда тихой зеленой поляны теперь стояли какие-то жуткие обломки, похожие на осколки гнилых зубов. 'Это деревья под обстрел подвернулись, вот и посекло', - понял Рябинин, и огляделся.

Вместо ровных рядов брезентовых палаток теперь - лунный ландшафт. Курятся дымом здоровенные - метра в два в глубину, воронки. Остатки повозок, какие-то разбросанные железяки... На месте хирургической палатки, где Тонечка ассистировала как хирургическая сестрица, обрывок брезента с нашитым красным крестом и...

Борис Владимирович заскрипел зубами так, что жеребец Бокал испуганно присел, захрапел и попятился. С обрывков брезента на него смотрела голова сестры милосердия Антонины Платоновны Савельевой: чистенькая, ладненькая головка в кипенно-белой косынке с кокетливым красным крестиком. Из-под косынки выбивался непокорный локон и спадал на маленькое розовое ушко. Вот только больше ничего у Антонины не было...

Словно откуда-то через вату до есаула донеслись яростный мат и стрекот авиационных двигателей. А потом...

Анненков с несколько отрешенным 'боевым' удивлением увидел пехотного штабс-капитана, который прыжками мчался опрокинутой двуколке, волоча за собой пулемет. Пехотинец с перекошенным от ненависти и многочисленных шрамов лицом натужно хэкнул, рванул тяжеленный 'максим' вверх и взгромоздил его на колесо лежащей на боку повозки. Сбросил стопор вертикальной наводки, откинул крышку и быстро заправил ленту, до того болтавшуюся у него на шее.

Борис Владимирович не успел еще подумать, что сейчас у штабс-капитана перекосит ленту, как сам он уже оказался вторым номером возле пулемета. Руки приняли брезент, пальцы быстро пробежались по головкам патронов...

- Ну, бляди, держитесь! - тугая, длинная очередь ударила вверх, и рой пуль прошёл сначала чуть ниже 'Альбатроса', а через секунду догнала его, превращая летательный аппарат в подобие костра. Было видно, как пилот пытается сбить пламя, а потом вдруг от охваченного огнем самолета отделилась маленькая фигурка и камнем рухнула вниз, к земле.

- Что, фриц, катапульта не сработала?! - зло проорал штабс-капитан.

- Лево, девять часов, - не обратив внимания на слова неизвестного зенитчика, сообщил Анненков и тут же слегка вздрогнул, сообразив, что сейчас может и раскрыться. Таких команд в этом времени еще не отдают...

Но штабс-капитан не заметил непонятной команды, или наоборот - хорошо понял ее звериным чутьем бойца. Он резко повернул пулемёт на импровизированном вертлюге в указанном направлении, и принялся нащупывать второй самолет. Через несколько секунд тот полого заскользил, теряя высоту, и за ним потянулась пухлая ниточка дыма...

Последнему самолету повезло. Несмотря на старания Анненкова, лента дала-таки перекос, и пока штабс открывал крышку, устраняя задержку, уцелевший немец скрылся за верхушками деревьев.

А вокруг уже начиналось шевеление выживших. Нестроевая команда растаскивала обрывки полотна - искали выживших, а чудом уцелевшие раненые бродили призраками по бывшему лазарету, пытаясь осознать, что с ними произошло.

Штабс-капитан еще какое-то время держался за рукоятки 'максима', затем повернулся к Анненкову:

- Есаул, - хрипло вытолкнул он изо рта. - Скачите в штаб семнадцатой пехотной, сообщите, что нашему госпиталю песец пришел. Толстый такой...

С этими словами он повернулся и пошагал куда-то. Борис Владимирович не стал его догонять. За свои жизни казаком Анненковым и полковником Рябининым ему доводилось видеть людей в таком состоянии. Сейчас штабс-капитан может и в морду генералу дать, и государя-императора пристрелить, ежели они - не дай Бог! - под горячую руку подвернутся...

- А чего это он там про катапульту говорил? - ни к кому не обращаясь, спросил есаул, вскочив в седло. - Или это мне померещилось?

Сидя в передовой линии окопов, и рассматривая передний край немцев в бинокль, Анненков не мог отделаться от мысли о странном штабс-капитане. То, что он тоже попал, как и есаул не в своё время, было понятно. И мужик видно боевой. Но вот раскрываться перед ним, есаул не торопился. К этому его приучили годы службы в разведке, когда одно случайное слово стоило жизни десяткам человек.

После артиллерийского налета на госпиталь Анненков-Рябинин думал недолго. Но плодотворно и весьма. Ему не составило большого труда убедить командира полка полковника Михайловского в том, что необходимо провести очередную разведку на немецкой территории. Разведданные необходимы всегда и лишними попросту не бывают. Оставалось лишь согласовать свой выход за линию фронта с командиром шестьдесят шестого полка семнадцатой дивизии полковником Симансоном .

Давида Петровича Симансона на месте не оказалось: он отбыл в штаб дивизии по вызову командующего дивизией генерала Стремоухова. Но начальник штаба полка, подполковник Рыбальский милостиво разрешил поиск. Сославшись на занятость, он предложил есаулу самому согласовать свои действия с командиром роты, на участке которой будет поиск. Ну а дальше - дело техники. За бутылку хорошего коньяка капитан Вельцбах согласился пропустить казачьих пластунов, поразился, что есаул пойдет сам, один, пожелал удачи и больше не вспоминал об этом.