Страница 41 из 68
Гражданских я пока мобилизовал похоронить погибших, их всех погребли рядом, в пяти метрах от дороги. Связав пленному ноги и руки сзади, потащили его к вкопанному в землю колу. К нему мы подогнали грузовик, в кузов которого и закинули немецкого летуна. Поняв в чем дело, он стал вырываться, но держали его крепко. Приподняв, его рывком насадили задницей на кол, и где-то на полметра он съехал под своим весом, при этом дико заорав. Боль должна была быть адской, а потому он быстро потерял сознание. Народ ахнул от увиденного, кого-то стало рвать, остальные ошарашено смотрели на меня.
-Всё, представление окончено, так будет с каждым военным преступником, кто будет стрелять по мирным людям или раненым.
-Что тут происходит?! – Раздалось в этот момент у меня за спиной. Обернувшись, я увидел небольшую группу военных. Капитан пехотинец, старший лейтенант и судя по всему младший политрук, так как на его рукаве была красная звезда с серпом и молотом и еще один политрук с фотоаппаратом на шее. В стороне стояло ещё несколько незнакомых красноармейцев и кто-то лежал на носилках.
-Исполнение приговора трибунала за преступление против мирного населения.
-И кто же выносил приговор и за что?
-я выносил! А за что, видите вот это? – и я показал ему на почти три десятка свежих могил – это всё мирное население, которое эта нелюдь убила ради своей забавы.
Кулаки капитана непроизвольно сжались, но в этот момент в разговор влез младший политрук.
-Товарищ капитан, это всё равно не даёт вам право на вынесение приговора и тем более такого.
-А вы, товарищ младший политрук объясните это им – и я указал сначала на могилы, а потом на ещё толпившихся возле нас беженцев. – Вы думаете это единичный случай? К сожалению это не так и добиться соблюдения противником цивилизованных правил ведения войны можно только ответным террором! Только осознание того, что за свои преступления они будут наказаны самым изуверским способом, может заставить их соблюдать правила ведения войны. Мы для них, по словам этого урода всего лишь люди второго сорта, рабы с которыми можно делать всё, что угодно. Пора вам снять с себя розовые очки и понять, что война, это грязная и кровавая работа.
Политрук опешил от такой отповеди, но капитан видимо не испытывал такого возмущения моими действиями.
-Кто вы такие? – Наконец поинтересовался он.
-Экспериментальная танковая рота, обкатывали новейшую технику, а сейчас должны эвакуировать её в тыл.
-Это тоже новейшая техника? – И он ткнул пальцем в пушечный БА 10 и Т-28.
-А это товарищ капитан, наши трофеи, подобрали при отступлении.
-Ладно, с этим потом разберёмся, я там у вас видел санитарную машину, а врач у вас есть? С нами раненый батальонный комиссар.
-Конечно есть.
Раненого комиссара перенесли в кунг санитарной шишиги. Наш айболит, осмотрев раненого вынес вердикт – немедленная операция или он ни за что не ручается. Батальонный комиссар был ранен в живот и рана выглядела очень плохо. На ходу такую операцию не сделать, а потому о дальнейшем движении не могло быть и речи. Мы вернулись назад и замаскировали технику. Операция длилась больше трех часов, но батальонного комиссара наш айболит с того света вытянул, всё же современные лекарства и его богатый опыт сказали своё веское слово. Пара разбиравшихся в оказании первой помощи парней, помогли раненым гражданским, к счастью они получили легкие ранения, а из тяжелых никто не выжил. Политрук с фотоаппаратом на шее оказался военным корреспондентом Правды. Когда я это узнал, то обрадовался, такой человек может быть нам очень полезен. Как только мы определили раненого батальонного комиссара к нашему пилюлькину, то я сразу же насел на корреспондента. Буквально заставив его сделать несколько снимков посаженного на кол пилота. Вот он сидит крупным планом с табличкой на шее, вот он на фоне могил беженцев и с дальнего ракурса. Что бы до этих нелюдей дошло, нужно наглядное пособие, да и контпропаганда нам тоже не помешает, а значит надо документировать их зверства и наш ответ на них.
День уже клонился к вечеру, а комиссару после успешно проведённой операции требовалось придти в себя и немного окрепнуть. В разбитой колоне мои архаровцы нашли толи аккордеон, толи баян, леший его знает, я в этом не разбираюсь. Его взяли с собой и не только по хомячей натуре, а ещё и потому, что Серёга Сомов умел на нём играть. Я видел, как на меня смотрели бойцы, наши ещё ничего, они знали о зверствах фашистов, да и наше время более жестокое, а в глазах местных я выглядел кровавым маньяком, Малютой Скуратовым. Была одна песня, которую я отлично знал и она, как никакая другая подходила к нынешней ситуации. Сказав Сомову пару слов и дождавшись, пока он не вернулся с аккордеоном, а это оказался он, подождал, пока не подтянулся остальной народ. Все собрались, послушать песни народ любил, а я негромко запел.
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда идти теперь солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат - и словно комья
Застряли в горле у него.
Писал солдат: "Встречай, Прасковья,
Героя - мужа своего.
Накрой для гостя угощенье,
Поставь в избе широкий стол.
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел ..."
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тихий летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой:
"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я к тебе пришел такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам ..."
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил - солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил: